— Я встретил их по дороге.
— Не оправдал он наших надежд, — продолжал Лобов. — Деловой вроде, а только дела его такие, что судить надо бы трибуналом. Дали ему последний шанс: иди воюй! Или человеком станет, или…
Он принялся ходить взад-вперед по комнате, и мать отошла в сторонку, чтобы не мешать председателю. Лобов наконец остановился и спросил Алексея:
— Что там слышно, как дела на фронте? Ты все ж ближе был…
— Что на фронте, только из газет знаю. А в райцентре войск много и техника новая.
— Да, идут наши на запад, не останавливаются, — сказал председатель. — Только идти не близко. Но дойдем, и в Берлине будем! Ты вполне можешь побывать.
Лобов еще походил по комнате, окинул ее внимательным взглядом. Спросил у матери:
— Топить есть чем?
— Бурьяном топим, больше нечем.
— Подумаю, как помочь. Ну ладно, — повернулся он к Алексею, — значит, завтра поедешь на сборы. А как вернешься — сразу ко мне, в правление, обмозгуем, как жить дальше. Пока прощевайте!
Лобов натянул шапку на голову, еще раз кивнул и, согнувшись в дверях, вышел. Алексей проводил его до крыльца. Когда Лобов уехал, Алексей возвратился в комнату. Мать спросила встревоженно:
— Ну что, сынок? Согласишься на бригаду?
Алексей остановился посреди комнаты, повернулся к матери:
— Если доверят — попробую…
— Боюсь я, сын: нелегкое это дело — людьми управлять!
Алексей подумал и сказал:
— Я не буду управлять, мама. Я работать буду.
И ему представилась бескрайняя степь, табун коней у горизонта, стрекот ножей косилки, а через всю степь — валки сена. Такой она и была, его работа.