«Это теперь единственное, что связывает меня с живущими».
Росанов поднялся и похлопал в ладоши, как режиссер, призывающий к вниманию.
— Повторим с одуванчиком! — сказал он. — Начнем со слов: «Что есть одуванчик?»
И тут для него перепуталось все: и жизнь, и игра, и актеры, и сценарий, и действующие лица.
«А вдруг все это подстроено? — подумал он. — Вдруг кто-то умный, осведомленный, бессовестный, склонный к розыгрышам, умеющий, как Калиостро, подделывать любой почерк… Если это так, то… И — никаких доказательств. Никаких! Просто загадочное самоубийство».
«Что есть одуванчик? — спросил он себя. — Вот он есть, а вот его нет. И все мы на земле одуванчики. Ладно, пусть будет как вещественное доказательство».
Он сунул стебель в английскую булавку, что была пристегнута к карману.
— Простите все! — сказал он, обращаясь в пространство. — Не поминайте лихом! Я пал жертвой происков.
Он схватился за сук, подтянулся и сел на него.
«Надеть ее — и последний прыжок», — подумал он и потянулся за веревкой, — последняя глава — «Прыжок в бездну». Итак, первая глава — «Вот она какая — первая любовь». Вторая и последняя — «Прыжок в бездну».
И тут он увидел на освещенной лунным светом, рябой от теней тропинке женщину в белом.
«Это она! — догадался он. — Точно. Это она».
Он сощурился, стараясь рассмотреть ее получше. Потом спрыгнул с дерева и пошел к ней. Она стояла, обернувшись к нему. Он замедлил шаги. Она стала от него медленно отплывать назад. Она отходила от него и росла.
С каждым шагом она делалась выше и выше. Вот она стала ростом с дерево… И дальше он ничего не помнил…
Он пришел в себя. Его трясло от холода. В его руке был одуванчик. Он некоторое время посидел, приходя в себя. Светила луна, клубился туман в наклонных лучах. Откуда-то из воды слышался легкий звон, как будто ударяли карандашом по стеклянной банке.
И в этот момент до него дошло, почему «восемьдесят шестая» вернулась. Он понял, куда делось масло. И виноват Строгов. Строгов — и никто другой. Впрочем, и Линев тоже. Ведь это он подписал карту, а сам не проконтролировал Строгова, когда тот воткнул отсечной клапан вверх ногами: там не предусмотрена защита от дурака. Как же это я раньше не сообразил? А еще надо будет внести рацпредложение. Ну да, надо будет обязательно внести рацуху, чтоб кто-нибудь не повторил ошибки подлеца Строгова. Постойте, дорогие товарищи! Вначале я вас ткну носом, а потом… потом… Ну да, масло во время полета за полчаса выбило на срез сопла, и оно там сгорело. Итак, виноваты все, а я козел отпущения.
Он сел на пень и увидел петлю, небо и звезды.
— Фу, какой фальшивый, надуманный фильм! — подумал он вслух. — Погоди, Витя, не пори горячку. Спокойно, товарищ. Ну а «это» всегда в наших руках.
Мысль, что выход всегда к нашим услугам, принесла ему облегчение. Ему сделалось даже любопытно, а что же будет дальше? Ну а «запасной выход», как в кинотеатре, всегда перед глазами. И он представил себя в темном зрительном зале, идет фильм, где всякие страсти, а сбоку — табличка.
«Лучше сделать несчастный случай на производстве, — решил он, — тогда Настька хоть будет получать пенсию. И что проще? Открыл астролюк и головой на бетонку — какая нам разница? Лучше так. Или еще что-нибудь. И чтоб было тихо, мирно, и ни у кого угрызений совести, и пенсия. А еще можно совершить какой-нибудь подвиг. Ну пожар, наводнение, ты бросаешься и кого-то спасаешь, и… гибнешь. Я потом придумаю что-нибудь. Я придумаю. Я вообще-то не глупый».
Держа в руке одуванчик, он направился домой.
— Где был? — спросила Нина шепотом (Настька спала).
— Да так, с мужиками сообразил на трех, — ответил он, улыбаясь.
— Да, иногда полезно и разрядиться, — согласилась Нина, — ты уж извини меня, дуру.
Он глянул на Настьку. От нее почему-то пахло жареными семечками.
«Приказ начальника… о возврате самолета Ан-12…
При выполнении рейса… после набора высоты 7200 м загорелась лампочка «Минимальный остаток масла» двигателя № 2. Двигатель был выключен экипажем с вводом воздушного винта во флюгерное положение кнопкой КФЛ и дублированием от аварийной системы флюгирования.
Расследованием установлено, что на самолете производилась замена воздушного винта на участке трудоемких регламентов. После установки воздушного винта самолет был отбуксирован в оперативный цех для заправки маслом, опробования двигателя в соответствии с технологией после замены воздушного винта… Перечисленные работы выполнялись инженером смены Росановым В. И.
…Бортмеханик Войтин А. П. в нарушение НИАС-ГА-60 предполетный осмотр самолета произвел не в полном объеме, в процессе руления и набора высоты за количеством масла в маслобаке двигателя № 2 не следил, и загорание сигнальной лампочки минимального остатка масла было расценено им как утечка масла в воздухе.
В процессе расследования также установлено, что в нарушение указания начальника… опробование двигателей инженером Росановым В. И. производилось без авиатехника на сиденье второго пилота…»
Росанов захлопнул папку приказов.
«Ну дают! — подумал он. — Где же я возьму лишнего техника сидеть рядом со мной и глазеть в окно? Кто составлял приказ? Неужели никто не разобрался в истинных причинах этой вынужденной? Наверняка техническую сторону приказа выдумал этот жирный лис Термоядерный. Ну да, истинные виновники обвиняют меня. Неужели они ничего не поняли? Не надо было бы Линеву лезть в матчасть. Это не его дело. Ну а если я сейчас поговорю с Чиком и он не осознает, тогда подниму шум».
Он поглядел меру наказания: четыре месяца понижения в должности и уменьшение зарплаты чуть ли не наполовину.
«Этак и с голоду можно загнуться», — подумал он и двинулся к стеклянному павильону, где есть автомат с шипучкой.
«Все кувырком, все, — думал он, — уж очень не везет. Сейчас попью водички, успокоюсь и пойду к Чику».
И тут он увидел перед собой улыбающегося загорелого голубоглазого мужчину с приятной внимательностью к собеседнику, одетого с иголочки во все иностранное, с двумя чемоданами из настоящей кожи.
— Ивлиев? — изумился Росанов. — Женя? Наш благодетель? Наш герой, за которым шли массы? А ведь я тебя совсем недавно видел. Или это видение было?
— Он самый! — обрадовался Ивлиев, обнимая Росанова.
— Испачкаешься.
— Ничего. Грязь рабочего человека — почетная грязь, — сказал Женя и машинально поглядел на свои руки. — Как живешь?
— Так. Ничего. Ты-то как? Закончил институт?
— Естественно. Заочно. Корочки имею.
— Когда тебя попросили вон, для нас наступили прямо-таки черные времена: все работы перехватили «индусы», то есть ребята из индустриального. Где ты сейчас?
— Директором одной маленькой артели… Маленький такой, аккуратненький заводик. Много зелени, много наглядной агитации, делаем полезное дело, да и сами с голоду, как видишь, не помираем.
— Я всегда думал, что ты не пропадешь.
— Да, просто так пропадать неохота.
— А здесь-то что делал? Ну когда я тебя видел?
— Между нами?
— Об чем речь!
— Авиация имеет большое народнохозяйственное значение, — заговорил Женя с самым серьезным видом, — самолеты летают в самые отдаленные точки нашей необъятной. Там, где раньше не ступала нога белого медведя, пролегли авиатрассы. На смену поршневой авиации приходит реактивная…
— Ты это что, лекцию решил мне закатить?
Женя виновато улыбнулся, развел руками и заговорил, понижая тон:
— Я просто отправляю кое-какие грузы кое-куда и получаю кое-какие грузы откуда-то.
— Ну а это не может заинтересовать милицию?
— Я никогда не иду вразрез с законом, — обиделся Женя. — Я ученый.
— А сейчас куда?
— Так. Командировочка.
— Куда, если не секрет?
— Какой там секрет. В Рио-де-Жанейро.
— Врешь!
Женя обиделся и полез в боковой карман за билетом.
— Да ладно. Извини. Верю. Просто нечаянно вырвалось.
В это время к приятелям подошел крупный, спортивного вида мужчина и вопросительно поглядел на Женю.
— На всякий случай подожди, — сказал Женя, — в машине посиди. Вдруг задержка вылета или еще что…
Женя подмигнул Росанову и потрепал его по плечу.
Когда товарищ отошел, он пояснил:
— Шофер. Между прочим, мастер спорта по дзюдо и боксу. Вот бы тебе с кем подраться. А-а? Хочешь? Или завязал со спортом?
— Давно завязал.
— А о нашем заводике вышла книга. Неужели не читал? Там есть и мой портрет.
— Некогда читать.
— А писал ее один хитроумный малый. Он написал, мы поставили свои подписи, а деньги ему на карман.
— Что за малый?
— Басов. Арсений Басов. Слышал?
— Сеня?
— Сеня.
— Арсбасов?
— Он самый! — обрадованно ответил Женя.
— Головастый?
— Как головастик!
Женя хлопнул Росанова по плечу.
— Ты не знаешь, где он живет? — спросил Росанов.
— Понятия не имею. Мне что-то твой вид не нравится. Наверное, идешь — галоши спадают.
— Спадают.
— Я вернусь через месяц. Заходи, потолкуем. Я, может, подыщу тебе работенку повеселее. Не могу видеть страданий ближнего.
Женя вытащил из бумажника глянцевитую визитную карточку и протянул ее Росанову.
— Ладно, Женя. Побегу. Дела.
— Дела — оно конечно. Итак, через месяц.
Росанов шел прочь и думал:
«Тоже прохвост. «Закружились бесы разны, будто листья в ноябре».
Карточку он выбросил в первую же подвернувшуюся урну.
К ангару его подбросили на водовозке. Он прошел через гулкий ангар, пересеченный пыльными лучами, мимо препарированных самолетов-инвалидов, мимо автомата с бесплатной шипучкой (Стоп! Стаканчик!) и направился к кабинету Чикаева. И пока шел, и ехал, и снова шел, все чувствовал некий ритм аэродрома. Казалось, звуки самолетов слышны через равные промежутки времени, и все вокруг крутится, гудит и пульсирует независимо от людей.
Преодолев сопротивление секретарши, Росанов проник в кабинет, заявив, что его ждут не дождутся. Чикаев для важности — так, по крайней мере, подумал Росанов — дочитал какую-то бумажку и поднял глаза.