— Не знаешь ты этого дела, — возразил Филиппыч, — ты в летном деле ни черта не соображаешь, Коля. С Ванюшкой всё по-честному. Поверь, с ним всё по-честному. И прежде чем тебе доверят такой перелет, ты соверши-ка, дорогой мой, тысячи самых серьезных рейсов, и чтоб все было в норме. Ведь не всякий экипаж пошлют… А лететь должен был я. Вот какое дело. Я должен был тогда лететь на Героя.
— Как? — искренне удивился Николай Иванович.
— А так.
— Отчего ж не полетел?
— Штурман заболел.
— Так вы-то, экипаж, здесь при чем?
— А при том, что не болей не вовремя! Еще, правда, кое-кого смущал мой возраст, но это так… Словом, с Ванюшкой все справедливо и по человечности. Да и вообще он парнишка неплохой. Хороший он малый. Ей-богу! Сколько я с ним летал! Знаю. Парень он что надо. Побольше бы таких ребят. И в войну мы вместе летали, и суда проводили, и падали. Он самый настоящий герой.
Николай Иванович задумался.
— А помнишь, Коля, как наш командир потерял свой орден, а ты ему сделал такой же? — спросил Филиппин.
— Только металл был другой. А потом ведь нашелся орден-то.
— Ну да, а он все твой таскал. Твой был не хуже.
Николай Иванович махнул рукой: чего, мол, об этом толковать!
— Ну а куда ж тебя теперь? — спросил Филиппыч.
— Я так полагаю, в смену Росанова: у него вакансия инженера. Помню, он работал у меня на участке — шалопай шалопаем, а теперь я перед ним вытягивайся во фрунт.
— Он малый неплохой. Грамотный. А как Лепесток-Петушок упорхнул в Индию, смену прямо не узнать. При Лепестке смена была не коллективом, а толпой арестантов.
— Ну а зачем он, этот твой любимец Росанов, стал поливать на совещании летное командование? Зачем покатил тачку на Мамонта? Зачем он на свое командование накинулся и на отдел перевозок? Кто его за язык тянул?
Филиппыч заулыбался.
— Это он правильно. Это он молодец. Так должен поступать каждый. И он не просто поливал всех и вся, а придумал и мероприятия. И нечего летать самолетам без груза. Вот, понимаешь, шагаю по улице, мимо идут самосвалы, воздух отравляют — не продохнуть. И все пустые. И это по главной-то улице. Не по-государственному!
— Но ведь клиенты оплачивают рейсы. Деньги-то все равно идут на баланс подразделения.
— Коля, кончай так рассуждать. Это просто государство из одного своего кармана перекладывает деньги в другой. А ведь можно в пустой ероплан загрузить чего-нибудь. Экономия. Надо, Коля, по-государственному подходить к этому делу, а не Со своих узколобых позиций. Молодец этот Росанов. А как припечатал грамотно. И не придерешься. Бедный Мамонт даже в нос затрубил от злости. Вообще у Мамонта имеются отдельные недостатки. Имеются. Я ему уже говорил. Это он может кого угодно провести, даже, «самого» Ивана Петровича, но меня не проведет… А еще вспомни, Коля, Ленина. Он, вспомни, никогда не позволял нашим врагам упиваться критикой наших неудач и ошибок. Он сам вскрывал недостатки и показывал пути к их исправлению. Так-то!
— Этот твой Росанов молчал бы как рыба, если б знал, что Ванюшка внес его в списки претендентов на летную работу. Иван с ним познакомился на Севере. Ну и они как-то подружились. Иван, как и ты, якшается и со старыми и с малыми. А теперь Мамонт сделает одно движение пальцем — и Росанову не видать летной работы как своих ушей. И в самом деле, сиди, не мути воду. Есть люди и поумнее тебя.
Филиппыч засмеялся.
— Пусть твои «умные» доказывают свой ум не кулаками. Все, что сказал Росанов, правильно. И еще. Ведь он знал, что его внесли в списки.
— Как так?
— А я ему сказал. Ну не прямо сказал — намекнул.
Ведь один раз его уже вычеркнули. Я ему потом и говорю: «Чего ж ты вылез на трибуну? Вычеркнут ведь из списка. Сказал бы все, что думаешь, Нерину, он бы и выступил: ему терять нечего». А он мне: «Филиппыч, нельзя же надеяться на кого-то. Даже на героя. А вдруг бы Иван Ильич не захотел говорить? Раньше говорили: «Не надейся на князи и сыны человеческие…» — Филиппыч нахмурился и поглядел на своего друга. — Погоди-ка, а может, ты недоволен, что он не пойдет на борт и ты останешься под его началом?
— Вот еще! — буркнул Николай Иванович, — да мне инженером работать лучше: к технике ближе.
— Вообще ты молодых не ругай. Они неплохие. Вот только малость избалованы да насмешливы, но грамотные. И понимают, что почем. Вот только трудностей на них выпадает все меньше и меньше. И это плохо. Как бы не зажирели. А то будут валяться, да читать спортивные газеты, да слушать непотребную, сворованную музыку. Нужны трудности. Они зеркало, в котором отражается душа человека. Так-то!
Глава 15
Люба продумала все. Прежде чем позвонить Войтину, она обошла дом, отыскала в скверике скамейку, где можно будет потом посидеть, продралась сквозь кусты к автомобилю «Лада», поглазела на номер и долго, задумчиво смотрела на окна дома, стоящего рядом. Потом плюнула на багажник автомобиля и направилась к телефону.
Бортмеханик Войтин, одетый в штатское, вышел из метро на станции «Баррикадная» и сразу увидел молодую женщину, которая глядела на прохожих невинными голубыми глазами и о чем-то грустила. В ее руке была газета «Советская культура». Рядом стояла большая сумка с надписью «СССР».
— У вас продается славянский шкаф? — спросил Войтин.
— Шкаф продается этажом выше, господин тракторист, — ответила женщина, — вы Войтин?
— Так точно. А вы Люба?
— Так точно. Инструмент у вас с собой?
— Так точно!
— Вы военный?
— Никак нет. Это я дурачусь. А вы военная?
— Никак нет. Тоже валяю дурака. Пойдем?
По пути Люба забежала в кондитерский и купила полкило сахарного песку.
Был вечер, двадцать один тридцать, время, когда миллионы трудящихся, прильнув к голубым экранам, смотрели какой-нибудь очень старый кинофильм по четвертой программе.
Люба подвела своего спутника к дверям квартиры Арсения Басова и полезла в сумку за ключами.
— Ой! Ключи забыла! — всплеснула она руками. — На работе забыла. Прямо и не знаю, что делать?
Она была в отчаянии. Она поглядела на Войтина страдальческими глазами и прошептала:
— Что же теперь делать? Что?
Войтин поглядел на замок и сказал:
— Я бы открыл и без ключа. Это просто.
— А замок не сломаете?
— Зачем же его ломать? — обиделся Войтин. — Он еще послужит.
— А если будем уходить?
— Захлопнуть. Ничего страшного.
— Погодите. Кто-то идет.
— Может, это не ваша квартира? — пошутил Войтин.
— Здесь живет агент мирового империализма, — подмигнула Люба.
Войтин засмеялся, открыл ящик с инструментом и, насвистывая что-то неопределенное, занялся замком. Через минуту замок щелкнул.
— Ура! — прошептала Люба. — Вы — титан мысли.
Она прошла вперед и включила свет.
— Хорошо бы… заменить выключатели… Мне хотелось бы такие… Ну, они такие большие. Вы поглядите, а я пока приготовлю чего-нибудь освежиться.
Войтин прошел на кухню, потом в ванную.
Люба тем временем, вытягивала ящики с картотекой и высыпала их содержимое в свою сумку. Потом достала записные книжки с телефонами, образцы почерков, папки с «делами» — все последовало в необъятное чрево сумки.
Люба злорадно засмеялась, потом открыла бар и поставила на столик бутылку водки. Бутылку коньяка и лимон она положила в сумку.
В дверях появился Войтин.
— И не знаю, стоит ли вам менять выключатели, — сказал он, — лучше вряд ли найдете. Все исправны. Только два болтались. Я их закрепил. И в ванной подтекал один кран и гудел, как зверь лесной. Я заменил прокладку.
— Очень хорошо. Садитесь.
— Сколько у вас всякого… Прямо как в лавке антиквара. Ведь тут можно задохнуться.
— Да, да, я согласна. Все продам с молотка. Сейчас освежимся и пойдем на дело. Откройте банку сока.
— На дело? — засмеялся Войтин. — С удовольствием! С вами готов на любое дело.
Он думал, что Люба шутит.
Люба налила в рюмки.
— Отчего вы не снимете свои красные перчатки? — спросил Войтин.
— Чтоб не оставлять отпечатков пальцев.
Войтин засмеялся.
В двенадцатом часу ночи Люба и Войтин вышли из Сениной квартиры слегка навеселе.
— Дверь закрылась? — спросила Люба.
— Так точно. Давайте вашу сумку. Ого! Тяжелая. Кирпичи?
— Нет. Секретные документы одной шпионской организации, которая протянула свои щупальца по всем уголкам…
Войтин захохотал.
— А еще здесь секретная бутылка коньяка… Ну, это секретное оружие. И еще есть засекреченный лимон. Глядите, сколько бумаг.
— Точно. Бумаги, — согласился Войтин.
— А теперь сядем на лавочку и уничтожим секретное оружие мирового империализма… Распечатайте его.
— С удовольствием. Никогда не встречал такой остроумной женщины. Я в вас прямо влюблен.
— Вас дома ждет жена.
— Я ей скажу, что меня срочно послали в… в Череповец.
Люба прижалась к своему сообщнику, и он обнял ее.
— А может, мы сперва выведем из строя вражеский секретный броневик? — сказала она, отодвигаясь.
— Это можно, — засмеялся Войтин.
— В бензобак насыплем сахару.
— Кто это вам такое посоветовал?
— Словацкие партизаны. Это они так выводили из строя фашистские танки. Это я читала где-то. В моторе все склеивается.
— М… м, — засомневался Войтин, — вы помните, сколько тогда стоил сахар? Впрочем, ладно.
Люба подвела его к автомобилю и сказала:
— Вот броневик. Где тут бензин?
— Люба, это же хулиганство. И вообще это — страшная месть. Владелец «броневика» намучается. И никто не догадается, что с мотором, пока не промоет карбюратор.
— Пусть намучается. Он — враг рода человеческого.
— Ну тогда ладно. Сперва поглядим, нет ли здесь сигнализации. Нет. Вот, пожалуйста, сыпьте.
Люба высыпала сахар в горловину бака. Войтин аккуратно завернул пробку и защелкнул лючок.
Когда он обернулся, Любы нигде не было. Он поискал ее — все напрасно.
«Во стерва!» — подумал он и пошел ловить такси, чтоб ехать домой.