– Кто это? – мрачно спросил он.
– Это мой школьный товарищ. Мы несколько лет не виделись. А ты, что ревновать меня собрался? Вот уж не ожидала! – тараторила Зина.
– Что ему от тебя нужно? – не унимался Евстигней.
– Да ничего не нужно. И прекращай этот допрос дурацкий, а то я разозлюсь, – парировала жёнушка. Обстановка накалялась. Но тут начался сильный дождь, в полном смысле слова охладивший горячие головы ссорящейся парочки. Оказалось, что их палатка неплохо пропускает воду. Какой уж тут сон!
Измученный Евстигней под утро всё же заснул, обняв Зину. А когда проснулся часа через три, то с удивлением обнаружил, что супруги рядом нет. – В туалет пошла! – подумал молодожён, прикрывая глаза. Но Зина не появлялась. Встревоженный Евстигней выскочил из палатки. Он искал её весь день, к вечеру пришёл в милицию. Поиск усилился, да всё без толку. Полученному в положенное время судебному решению о признании Зины умершей Евстигней не верил. Потому и не женился.
Тридцать лет спустя на вокзале далёкого сибирского города, где Евстигней был в командировке, он увидел побирушку, лицо которой ему явно кого-то напоминало. Догадка пришла незамедлительно.
– Зина? – спросил он, ожидая и боясь положительного ответа.
– Вы ошиблись…– испуганно ответила женщина.
– Извините… – пробормотал Евстигней, отходя в сторону. Пройдя метров пятьдесят, понял, что не ошибся и вернулся. Побирушка исчезла. Шальную мысль о её поиске он после некоторых колебаний отверг.
Старая конфетница
Тот, кто впервые окажется в нашем доме на каком-нибудь торжестве, скорее всего обратит внимание на старинную конфетницу – неизменный атрибут семейных застолий. Её невозможно не заметить. Изящная вещица. Поэтому нередко начинаются восторженные расспросы о её происхождении. Тут уж я на правах старшего излагаю историю пришелицы из девятнадцатого века.
Сам я услышал историю конфетницы в семилетнем возрасте от своей бабушки Варвары Васильевны. Потом пересказывал её своим детям, а теперь уж и внукам.
Короче говоря, конфетница принадлежала моей прабабке Анне, которая совсем ещё юной девушкой в семидесятых годах девятнадцатого века работала горничной в господском доме шляхетского поместья близ
Каменец-Подольска (нынешняя Западная Украина).
Впоследствии, когда она выходила замуж за односельчанина, старая барыня пани Ядвига, благоволившая к ней, подарила ей материал на платье и вот эту конфетницу. Платье получилось знатным, все в округе завидовали, а на конфетницу глазели с удивлением.
В ту пору простому люду было не до конфет. Формально свободные после отмены крепостного права, украинские крестьяне практически земли не имели и, чтобы выжить, вынуждены были по-прежнему батрачить на панов. Поэтому возникшая в конце века тенденция к переселению в Сибирь, на свободные земли, находила всё больше приверженцев. Тем более, что она поддерживалась государством. Уезжали целыми сёлами.
Уехал и мой прадед (муж Анны) Иван Комарь с обоими сыновьями, Ананием и Андреяном. Анна с маленькой дочуркой осталась на прежнем месте. Было решено, что она приедет, когда «мужики» обустроятся по-настоящему. Когда же они добрались до Семипалатинска (тогдашняя Омская губерния), их настигла беда.
Иван тяжело заболел и умер. Случилось это в 1892 году. Малыши остались одни. Ананию в ту пору было 13 лет, Андреяну – 9. Переселенческая комиссия направила Андреяна в приют, а Ананий пошёл работать рассыльным в лавку купца Плещеева. Старательный мальчишка понравился купцу. Через несколько лет Плещеев назначил его приказчиком, а затем и старшим приказчиком.
А когда Ананий в 1902 году женился на сибирячке Вареньке, Плещеев ему помог организовать своё дело. Материально субсидировал.
После свадьбы молодые поехали на Украину, где мать их благословила и преподнесла ту самую конфетницу.
По возвращению начались будни без праздников. Постепенно Ананий стал профессиональным мукомолом, построив две мельницы в алтайских сёлах Топольное и Шелковниково. Это была хорошая идея. Хлеборобам выгоднее была переработка зерна на месте, нежели в городе. Скооперировавшись с крупными земледельцами, Ананий создал товарищество «Соединитель» (прообраз современных холдингов).
Расширяя спектр своей деятельности, Ананий стал брать подряды на строительство. Двухэтажное кирпичное здание мужской гимназии в Семипалатинске построено под его руководством.
Время шло. Подрастала дочка Руфочка ( в будущем моя мама). Для неё в конфетнице не переводились всякие вкусности. Училась она хорошо и отец обещал ей поездку в Париж.
Но грянула война, а за ней и революция, прервавшая жизнь моего деда Анания Ивановича. Он был уничтожен ошалевшеми от вседозволенности красными партизанами, ворвавшимися в город после отступления анненковцев. Власти, как таковой, в эти дни в городе ещё не было. Двоим мерзавцам, пришедшим в его дом, нужны были деньги. Да не бумажки какие-нибудь, а золотые , которых не оказалось.
– Ну, а выпить-то хоть найдётся? – спросил один из них. Выпивки тоже не оказалось. Деда экспроприаторы забрали с собой в штаб. До утра он не дожил. Расстреляли той же ночью. Никаких документов на его уничтожение составлено не было. Всё произошло по устному распоряжению командира отряда.
Однако убийцы почему-то не тронули Варвару Васильевну и Руфочку.
Вряд ли у головорезов могла проснуться совесть, поэтому невольно возникает мысль о вмешательстве высших сил.
Эти замечательные женщины жили долго. Теперь их уже нет на этом свете, а конфетница жива. Словно неба кусочек, пронизанный солнечными нитями, украшает стол по праздникам. Если у вещей есть память, то ей, конечно, есть о чём вспомнить.
Шесть рублей мелочью
Однажды в середине мая, когда я вышел из школы после уроков, ко мне подошёл мой одноклассник Талгат по прозвищу Некереков. История этого прозвища такова. Когда-то у его младшей сестрёнки разболелось ухо, и она проплакала почти всю ночь, мешая отдыхать домочадцам. Невыспавшийся Талгат уснул прямо на уроке английского языка, который проводил педагог, известный своими экстравагантными привычками.
Так вот, этот самый Моисей Маркович подкрался к спящему и ухватил его за ухо. Мальчишка подскочил от неожиданности, завопив спросонья:
– Не керек?! (Что надо?! – казахск.) Класс покатился со смеху. С тех пор и стали называть Талгата Некерековым. Некоторые уже с трудом вспоминали его настоящую фамилию.
Друзьями мы с Талгатом не были, просто жили по соседству в татарском краю – исторической части города с многочисленными двухэтажными домами старинной постройки. Низ у этих домов был каменный, а верх – бревенчатый. Встречались и одноэтажные домики. Нередки были затейливые крылечки, резные ставни, придававшие улицам праздничный вид. Кое-где возвышались унылые коробки кирпичных и панельных пятиэтажек, нарушавшие общую гармонию. В одном из таких домов жила семья Талгата, поскольку его отец работал чиновником средней руки в горсовете. Этим Талгат необыкновенно гордился, причисляя себя к элите нашего класса.
Настоящая элита ( дочка военкома, дочка директора универмага, сын начальника ГАИ и иже с ними) его своим не считала. Но он всё равно ходил, задравши нос. Некоторые черты его характера роднили его с легендарными Алдаром Косе и Ходжой Насреддином. Меня он считал лохом, после того, как убедил забраться в цветник за забором дома рядом со школой, приврав, что цветы нужны якобы на день рождения нашей новой учительницы математики.
– Вот подарим ей цветы, и хорошие оценки нам будут обеспечены, – убеждал меня пройдоха. Но вслед за мной в школе появилась разгневанная хозяйка цветника. И тут выяснилось, что никакого дня рождения нет и в помине. К тому же Талгат от своих слов отрёкся, поэтому все шишки свалились на меня.
Поэтому я, ожидая подвоха, с подозрением смотрел на приближающегося ко мне Талгата. А он, как ни в чём не бывало, огорошил меня вопросом:
– Жека! Как у тебя с деньгами?
– Полное затишье, – ответил я,подозревая, что он хочет у меня в долг просить..
– Тогда слушай! Я знаю способ, как можно деньжат раздобыть.
– Врёшь ты всё! – недоверчиво сказал я, помня, как он совсем недавно развёл меня историей о найденном им подземном ходе, ведущем с высокого берега реки в сторону мечети. На деле потом «ход» оказался полуобвалившейся норой, то ли барсучьей, то ли ещё чьей-то. Протиснуться туда не было никакой возможности. Только перепачкался я весь.
Однако следующей фразой Талгат просто сразил меня: – Если ты мне поможешь, то деньги будут у нас уже сегодня. Рублей шесть мелочью, если не больше.
Оказывается шустряк надыбал, что в маленькой пекарне на первом этаже одного из старых домов хлеб продают через окно. Для этого с оконной рамы снято нижнее стекло и вставлен деревянный короб. Щели между рамой и коробом заткнуты ватой. Мелкие деньги за хлеб пекари кладут прямо на короб со своей стороны. Проволочным крючком можно вытащить вату и выгрести деньги.
Короче говоря, мне в этом деле мне отводилась роль – постоять на шухере. До сих пор воровать мне не приходилось, не считая вылазок в сад соседки Романовны за вишней. И то я не наглел , брал понемножку, кусты не ломал. Видя мои сомнения, Талгат с присущим ему красноречием доказывал мне, что мы на эти деньги сможем целый месяц каждый день ходить в кино.
Напомню, что дело происходило в 1962 году, когда детский кинобилет стоил 10 копеек. – А можем и так сделать, – заговорщически шептал Талгат, – будем брать один билет, а когда начнётся сеанс, я открою из зала дверь на улицу и впущу тебя. Тогда денег почти на все каникулы хватит.
Приняв моё молчание за согласие, Талгат деловито продолжил:
– Значит так, стоять будешь на углу дома. Если увидишь, что кто-то идёт в нашу сторону, свисти. Свистеть –то умеешь?