др. Немедленно было приступлено к извлечению из-под обломков раненых и убитых, для чего потребовалась помощь вспомогательного поезда. Наша кавалерия, видя гибель бронепоезда и встретив редкий огонь со стороны красных от Невинномысской, начала отходить. Бронепоезду пришлось спешно организовать самооборону на случай возможного наступления красных, для чего были использованы извлеченные из-под обломков исправные пулеметы и размещены вокруг бронепоезда и на крышах вагонов базы. Одновременно с извлечением раненых и убитых из-под обломков, потребовавшим несколько часов усиленной работы, производилось спасение имущества. Красные держали себя пассивно, что дало возможность без помехи с их стороны произвести все необходимые работы и спасти все мало-мальски ценное имущество, как то: орудие с бронеплощадки, пулеметы, огнеприпасы, телефонное имущество и пр. По окончании всех работ, при помощи вспомогательного поезда, база и остатки бронепоезда, состоящие из поврежденного бронепаровоза и одной орудийной площадки с орудием 1895 года, были отведены на ст. Армавир.
28/10 – Переезд на ст. Тихорецкая для ремонта.
29/10 – 16/11 – Стоянка на ст. Тихорецкая в ремонте. Получение материальной части: одной бронеплатформы с орудием 1900 года на лафете с колесами без кругового обстрела, одной бронеплатформы бомбометно-пулеметной и одного бронированного десантного вагона. Приказом Главнокомандующего Добрармии от 16 ноября 1-й Бронированный поезд переименовывается в 1-й Бронированный генерала Алексеева поезд.
17/11 – Переезд на ст. Песчаноокопская для содействия успешному проведению мобилизации.
18/11 – 19/11 – Содействие означенной мобилизации.
20/11 – Переезд на ст. Невинномысская в распоряжение генерала Ляхова.
21/11 – 26/11 – Позиция и сторожевое охранение у разъезда Дворцовый совместно с 8-м пластунским батальоном.
27/11 – Боевые действия у ст. Киан.
28/11 – 3/12 – Боевые действия и сторожевое охранение в районе ст. Киан – ст. Водораздел.
4/12 – 10/12 – Боевые действия в районе ст. Водораздел – ст. Курсавка.
11/12 – 14/12 – Боевые действия в районе ст. Курсавка совместно с бронепоездами «Офицер» и «Единая Россия». Убит поручик Броунс, контужен поручик Ивачев.
15/12 – 18/12 – Боевые действия в том же районе. Убит вольноопределяющийся Грицевич, ранены: поручик Сапешко, подпоручик Курбас[376], подпоручик Протасов и прапорщик Третьяков.
19/12 – Боевые действия там же. Убит капитан Головач, ранены: поручик Коковин, прапорщик Захаров, прапорщик Флавицкий[377] и прапорщик Борисов, контужен поручик Амайский.
20/12 – Боевые действия в том же районе. Во временное командование бронепоездом вступил подполковник Шамов.
21/12 – 22/12 – Боевые действия там же. Отравлены газами химических снарядов подполковник Шамов и штабс-капитан Тер-Никагосов.
В период боев с 27 ноября по 23 декабря бронеплатформы и материальная часть вследствие множества прямых попаданий были приведены в совершенную непригодность и разновременно направлены в город Екатеринодар для ремонта.
23/12 – Боевые действия в том же районе. Выезд бронепоезда в бой в составе небронированного паровоза и обыкновенного товарного вагона с пулеметами.
24/12 – Переезд на ст. Кавказская в ремонт и за получением новой материальной части.
25/12 – 31/12 – Стоянка на ст. Кавказская в ремонте.
М. ШиллеИЗ ДНЕВНИКА КАВАЛЕРИСТА(продолжение)[378]
Был декабрь 1918 года. Добровольческая армия делала последнее усилие для ликвидации красных на Северном Кавказе. Стояли дикие холода. Бои шли уже где-то под Ставрополем, и наш 1-й Офицерский конный полк из-за больших снегов дрался чаще в пешем строю, помогая марковцам и корниловцам в их тяжелой боевой обстановке.
В этот памятный день наш эскадрон был спешен и лежал в цепи в канаве, наполненной снегом. Висел тяжелый густой туман.
– Посмотри вправо от нас, – говорил мне Мачудзе, вольноопределяющийся нашего эскадрона, – видишь эту рощу покрытых снегом деревьев? Ведь оттуда могут подойти нам во фланг так тихо, что мы этого даже не услышим!
– Не бойся, Кацо; в этой роще четвертый взвод с корнетом Ростовцевым, а к этому так просто не подойдешь, он видит и слышит как кот, – успокоил я его. – А левее от нас лежат второй и первый взводы, которые знают, что делают. Так что нам остается только наблюдать из-за этого кустарничка, который, видишь, начинается где-то слева и идет прямо перед нами и уходит куда-то к густому туману. Понятно?
Грузин никак не успокаивался.
– И какой дурак посадил этот кустарник? Ведь он идет по самой меже, и из-за него нам ничего не видно.
– Мачудзе, чудак ты этакий, руготней делу не поможешь! Ты лучше подумай о том борще, который мы не успели доесть у нашей хозяйки. А хлеб, братику, такой белый хлеб можно получить только здесь, в Ставропольской губернии.
Мачудзе был небольшого роста, но очень крепко сбитый грузин из Сочи и так же, как мы все, очень любил свой дом – третий эскадрон. Он был вспыльчив, как порох, но очень быстро остывал и был мастер уговорить хозяйку сделать что-нибудь покушать, даже если у нее ничего не было.
– Да что там вспоминать, – пробурчал он. – Если бы вахмистр не начал орать: «выводи!» – мы и до сих пор сидели бы в тепле. И куда они всегда торопятся, даже поесть не дадут.
Нашу дружественную перебранку прервал силуэт, появившийся перед нашим носом из тумана.
– Где командир взвода?
– Если ты повернешься направо и, протянувши руки перед собой, пройдешь несколько шагов, то упадешь к нему как раз в объятия, – посоветовал я ему. – А в чем дело?
– Так что командир эскадрона приказал разъезд от третьего взвода.
Я проглотил скверное словечко, готовое у меня сорваться, так как не мог понять, почему опять от 3-го взвода, но то же самое сказали бы и в других взводах.
Поднявшись, я вместе с ним отправился искать сотника Клепикова.
Это был маленького роста казак, очень добрый человек и хороший офицер. Его беда была в том, что он был слабого здоровья и, несмотря на это, упорно отказывался отправиться в тыл. Мы, молодые офицеры, правда, с нетерпением ждали этого момента, чтобы получить его коня по имени Кардаш – высокого рыжего жеребца из донских косяков, который был предметом вожделения всего эскадрона.
Приняв записку и прочитав ее не торопясь и внимательно, он обратился ко мне:
– Сам приказал послать офицерский разъезд в 10 коней впереди наших цепей. Рассыпься лавой и посмотри, что там делается. Понятно?
– Так точно, господин сотник! Просто, как апельсин, – добавил я неофициально, – иди, пока не упадешь в объятия красным.
Но делать было нечего. Разъезд так разъезд. Взводный унтер-офицер назначил людей и отправил четырех в балку к коноводам за конями.
Рассыпавшись в лаву так, чтобы видеть друг друга, потихоньку, не разговаривая и всматриваясь в густоту тумана, мы начали двигаться вперед. Снег был довольно глубокий, но кони, отдохнувши за несколько дней, пока мы изображали из себя пехоту, шли очень бодро.
Затаив дыхание и прислушиваясь, я пялил глаза в белый свет, как в копеечку, и мечтал, что вот сейчас какая-нибудь пулька – именно пулька – ударит меня в плечо навылет, конечно, и я смогу ввиду такого ранения отправиться в тыл для лечения в большой, светлый и теплый госпиталь. От этой мысли мне делалось уже тепло и весело, и я ждал этой пульки и даже в седле сидел как-то боком.
Пройдя примерно около двух верст по чистому, покрытому снегом полю, которое постепенно спускалось в балку, мы услышали какой-то шум. Вероятно, противник был недалеко, но густота тумана не давала нам возможности видеть его и определить расстояние по слуху. Мы остановились и начали прислушиваться. Где-то очень близко слышались голоса и скрип повозок, но ничего не было видно. Наше нервное состояние передавалось коням, и они вертелись на месте.
Наконец из мглы тумана начали появляться силуэты шедшего в цепи неприятеля. Увидев нашу лаву, он, видимо, оторопел и в первый момент застыл на месте, но это был лишь момент, так как вслед за этим началась беспорядочная стрельба; вероятно, от страха и впопыхах они стреляли выше наших голов. Мы также были поражены, увидев пехотные цепи неподалеку от нас, но все же, будучи подготовлены к этому, сделали полный поворот и, пригнувшись к гривам коней, дали шпоры и исчезли в тумане по направлению цепей эскадрона.
Теперь мы знали, что делалось впереди нас. Отправив коней в балку, а людей в цепи, я подошел к командиру эскадрона с докладом о приближении цепей противника и вдруг услышал резкий свист пули и почувствовал удар в ногу. Я покачнулся и упал бы, если бы меня не поддержали. Разрезали голенище сапога – портянка была в крови. Пуля вошла с левой стороны немного выше бабки.
Стрельба со стороны противника усилилась. Наши молчали. Неприятель подходил к цепям эскадрона. Было еще несколько раненых, и нас всех отправили в поселок. Очутившись в хате, мы перевязали друг другу раны, как могли, и успокоились.
Во дворе начали ухать пушки, а впереди поселка завязывался бой. Пулеметы работали вовсю, а ружейная трескотня была все ближе и ближе. Нас погрузили в сани и отправили в дальнее село, где бы нам могла быть оказана медицинская помощь, которой у нас в эскадроне сейчас не было. Мы ехали на дровнях буквально вповалку, так как нас было много, а сани одни, а кроме того – так было и теплее. Нашелся табачок, и пошли всякие прибаутки и веселые разговорчики. Стало как-то легче на душе. Отошла забота и думы о неизбежном, так как оно осталось там позади, где ухали пушки и слышалась пулеметная стрельба. А впереди? Пока что хорошо, а дальше видно будет. Целую ночь мы двигались куда-то. Останавливались и опять двигались. Нога болела, и я был убежден, что кости раздроблены и что мне больше никогда не вернуться домой в эскадрон.