Плавал по Дунаю.
И застрял на нем Казак,
Для чего, не знаю.
Было около семи с половиной вечера, когда, отяжелевшие от сытного ужина и беспрерывного хохота, мы вышли подышать свежим воздухом на палубу. Вечер был тихий и теплый, Дунай был спокойнее обыкновенного. На излучине реки, в нескольких верстах от нас, появилось небольшое судно, спускавшееся по течению и невольно приковавшее наше внимание. При приближении стало возможным разобрать, что это буксирный пароход, ведущий большую баржу. «Это Драшусов идет», – заметил кто-то в шутку, но невольно сердца наши забились. Мы не отрываясь наблюдали за баржей. Все разговоры смолкли, во взоре каждого читалась надежда. При приближении к нам буксир стал заворачивать вправо, а затем, сделав крутой поворот, взял курс прямо на нас. Сомнений быть больше не могло. В человеке, стоявшем на буксире, узнали Драшусова. Еще не успел буксир ошвартоваться, как Драшусову вкратце объяснили наше положение. Неожиданно появился и комендант порта. Взойдя на «Моряк», Драшусов встретился с ним как со старым знакомым, взял его под руку и, горячо разговаривая, повел в сторону. Затем оба они перешли на соседа нашего «Кашерининова». Прошло томительных полчаса. За это время мы уже подробно ознакомились с пришедшей баржой «Анастасия» и с ее содержимым. Снаряды всех калибров и сортов, патроны и прочее заполняли баржу, вселяя безграничную радость в сердца наши.
Наконец появился и Драшусов, сияющий, с вестью о благополучном исходе дипломатических переговоров. Однако времени терять нельзя и необходимо начать погрузку немедленно же с тем, чтобы закончить ее к утру. К 9 часам мы должны находиться уже вне Килии. Работа закипела, но нас оказалось слишком мало. Чудо пришло на помощь. Через какие-нибудь четверть часа на пароход опять приехал комендант порта в сопровождении начальника килийского гарнизона и нескольких офицеров. Его южное лицо, окаймленное черной бородой, сияло от счастья, он расточал любезности, жал руки и без устали говорил, что счастлив благополучному разрешению дела. У меня невольно закралась мысль о том, почему погрузка должна быть проведена так скоро, почему мы должны уйти до 9 часов утра, даже если не закончим ее, в то время как необходимые разрешения привезены Драшусовым. Неожиданно на пароход прибыло около сотни румынских солдат для участия в погрузке. Эта последняя новость меня совершенно ошеломила. Погрузка пошла лихорадочным темпом. Лебедки заскрипели. «Вира» и «майна» неслось то с баржи, то с парохода. Наши офицеры взяли руководство погрузкой, грубую же работу, естественно, возложили на солдат. Грузить стали одновременно и в носовые, и в кормовые трюмы. На мою долю выпал носовой № 2. Имевшиеся там красно-крестные тюки были отодвинуты в глубину, и лебедка начала опускать ящики с 3-дюймовыми снарядами, которые немедленно складывались румынами по сторонам трюма. Вскоре после начала над трюмом засветил большой электрический фонарь. Румыны работали старательно. Многие из них говорили по-русски, так что объясняться было легко. Лебедки без устали опускали в трюмы новые и новые ящики. Уже два ряда их было установлено на дне, когда, несмотря на сильный шум в трюме, внимание мое было привлечено крепкой бранью, донесшейся сверху. Я узнал голос нашего штабс-капитана, распоряжавшегося на барже, и невольно поднял голову. В ту же минуту дрожь пробежала по моей спине. Почти прямо надо мной в воздухе, эффектно проектируясь на свете фонарей, висела кипа ящиков, плохо закрепленных петлей. Мгновение спустя верхний ящик плавно скользнул, а за ним и другие. Они бесшумно полетели прямо в трюм. «Гранаты», – мелькнуло у меня в голове, и едва успел я отскочить в сторону, как ящики разбились о дно трюма. Все замелькало вокруг. Ящики разбились в щепы, гранаты разбросало кругом, гильзы отскочили, порох рассыпался. Еще мгновение, и все стихло. Мне не верилось глазам, было тихо и спокойно. Оглянувшись, я увидел, что, кроме шатбс-капитана Куликова, работавшего в одном со мной трюме, в нем не было больше ни души. Румыны, как кошки, взобрались по отвесным лесенкам в критическую минуту, и теперь их любопытные головы смотрели на нас сверху. Да и не только их. Сбежались почти все. Мы же с Куликовым осенили себя крестным знамением и вылезли наверх подкрепиться стаканом вина. В кают-компании я встретил Драшусова, с которым разговорился и который поведал мне тайну магического превращения коменданта порта. Она не была очень сложна. Невозможность добиться согласия румынских властей честным путем, фабрикация соответствующих разрешений несколькими румынами за соответствующую мзду, «дружеский», с передачей денежного презента, разговор с комендантом порта. Последний принял к исполнению подложный, привезенный одним из спутников Драшусова приказ министра оказать нам содействие. На этом основании к нам в помощь были командированы солдаты, но к 9 часам утра мы должны быть уже вне Килии, ибо к этому времени ожидается ответ из Ясс на запрос коменданта порта. Отрываясь лишь на самое короткое время для отдыха и подкрепления, мы грузим всю ночь напролет бесконечное количество ящиков и заполняем обширные трюмы…
Как сильно забилось мое сердце, когда при утреннем уже свете можно было убедиться, что по меньшей мере три четверти содержимого баржи перегружено на «Моряк». И чего мы только там не забрали. В первую очередь снаряды, затем патроны, порох и вообще все, что ни попадалось под руку. Разбираться не было времени, а «там», в Добровольческой армии пригодится все. Несмотря на страшную усталость, мы продолжаем погрузку вплоть до того момента, когда, отдав концы, «Моряк» начинает уже двигаться. Драшусов спускается в шлюпку и съезжает на берег. Он весело машет нам рукой. Громкие крики восторга несутся к нему с парохода.
Увеличивая скорость, «Моряк» спускается по Дунаю. Килия разворачивается перед нашими взорами, не возбуждая ничьей симпатии. Наконец она отходит от нас, как дурной сон, и мы полным ходом идем к морю. Но как мы ни устали, никому не было до отдыха. Все толпились на палубе, горячо обмениваясь впечатлениями и воспоминаниями, дружно восхваляя Драшусова и ругая румын. Вот уже и Черное море, встречающее нас своим свинцовым небом и волнами. Неожиданно в кают-компании, за столом, вижу румынского офицера, который оказывается отныне моим спутником по каюте. Он очень воспитанный, симпатичный, отлично говорит по-французски. Я узнал, что он едет с нами до Новороссийска, а оттуда с особой миссией в Петербург…
Путь наш через море прошел удовлетворительно, но, увы, угля не хватило, к счастью, был попутный ветер. Поставили паруса. Погода была удовлетворительная, от безделья мы затевали игры, в том числе стрельбу из револьвера в пустые бутылки, брошенные в волны. Капитан очень хмуро смотрел на эту забаву – боялся, что подстрелим одного из многочисленных дельфинов, что у моряков является очень дурной приметой.
Новороссийск, 9 ноября. Рано утром мы подошли к Новороссийскому порту. Печально торчали из воды трубы наших миноносцев, потопленных большевиками в море. Чины Добровольческой армии были заняты изъятием из их трюмов, под водой, артиллерийских снарядов. Наконец мы подошли к пристани и отшвартовались в непосредственной близости от парохода «Саратов», на котором находился и мой красно-крестный отряд. Нашему восторгу не было конца. Многие из спутников сразу же отправились в Екатеринодар, а разгрузка «Моряка» началась через какой-нибудь час после его прихода, и вечером уже отошел от нас первый поезд, увозивший ценные снаряды на фронт.
Много лет спустя, будучи в 1933 году в Брюсселе, я узнал, что там проживает наш бывший военно-морской агент в Румынии капитан 2-го ранга Драшусов. Я счел своим долгом зайти к нему, чтобы вспомнить описанный эпизод и узнать кой-какие подробности. Милейший Драшусов ничего не забыл, ни имен, ни даже денежных сумм, кои ему пришлось выложить румынам.
Действовал он совместно с одним другом России, б. морским агентом Франции в Петербурге, капитаном 1-го ранга маркизом де Беллуа, состоявшим в описываемое время начальником французской военной миссии в Румынии.
Баржа «Анастасия», или, вернее ее содержание, хотя и принадлежавшее бесспорно России, была куплена в Галаце у каких-то темных посредников за 70 тысяч лей. Драшусову пришлось сфабриковать фальшивые документы, в чем принимал деятельное участие румынский лейтенант, оказавшийся моим спутником, и, сверх того, один румынский жандармский вахмистр мастерски испортил телефон между Килией и Белградом (80 верст), где находился свирепый румынский военный начальник генерал Чехоцкий, приказавший посадить нас в тюрьму и схватить груз с «Моряка». Однако капитан над портом Килия, описанный выше полный, красивый, веселый офицер Н., и начальник гарнизона в Килии, майор Б., оба находились полностью на стороне Драшусова и, надо отдать им справедливость, сделали все, чтобы нам помочь, хотя и небескорыстно.
Как ни ничтожен, быть может, был людской, артиллерийский и санитарный груз, привезенный «Моряком» в Добровольческую армию в начале ее героического существования, он несомненно сыграл свою роль в тот момент, когда, завоевав Северный Кавказ, армия выходила на широкую российскую дорогу. То была ее весна.