Взвод 48-линейных гаубиц перешел в станицу Убеженскую, дабы воспрепятствовать переправе красных через реку Кубань. Во время спуска с горы взвод был обстрелян пулеметным огнем с противоположного берега реки Кубани. Батарея стала на позицию, но огня не открывала.
22. Взвод 48-линейных гаубиц стоит в станице Убеженской. На фронте 6-дюймовой гаубицы затишье.
23. Взвод 48-линейных гаубиц вернулся в хутор Горькореченский, где стоит в резерве отряд генерала Черепова. Во время подъема на гору взвод был обстрелян шрапнельным огнем красных.
24—30. Взвод 48-линейных гаубиц стоит в хуторе Горькореченском.
Огнеприпасы. За время 2-го Кубанского похода батарея очень страдала от недостатка снарядов и зарядов. Из дневника видно, что батарея несколько раз стояла продолжительное время без снарядов – в резерве.
Самозащита батареи. Прикрытие батарее (за исключением боя под Кореновской) не придавалось. Пулеметов на батарее в это время не было. Орудийные номера (офицеры) винтовок не имели, револьверами же были вооружены далеко не все офицеры. Зато пехота, с которой действовала батарея, была прекрасна, и на ее защиту можно было положиться.
Формирование. На станции Тихорецкая батарея выделила офицеров под командой полковника Скопина на формирование бронепоезда «Единая Россия». Затем выделила 6-дюймовую гаубицу для образования тяжелой полевой батареи.
Пехота в бою. Наша храбрая пехота часто стремительно двигалась в атаку во весь рост. Возникает при этом вопрос, что, может быть, это было напрасно и даже вызывало излишние потери. Я думаю, что это не так: стремительная атака во весь рост безусловно производила на красных большое впечатление и они часто в беспорядке отступали. Как правило, на стороне красных был большой перевес в силах. Красные в бою не проявляли большой стойкости.
Солдатский Самурский полк. Из многочисленных пленных был сформирован солдатский полк. Вначале к этому формированию относились с недоверием. В первом же бою под Тихорецкой Солдатский полк себя вполне оправдал и заслужил доверие. В батарее также появились солдаты из пленных, которые служили верой и правдой.
С. Нилов[126]НА БРОНЕВИКЕ «ВЕРНЫЙ»(из воспоминаний 1918 года)[127]
Майским вечером за околицей степной станицы Мечетинской у ветряка стоит невысокий генерал с седыми бровями. Позади него расположены строем марковцы, Партизанский полк и кубанские сотни пластунов. Все внимательно смотрят на север, откуда уже издалека виднеются и выходят штыки пехоты и флюгера пик кавалерии. Играет музыка, и впереди колышется бело-голубое андреевское знамя. Старик с седыми бровями – генерал Алексеев – снимает фуражку и кланяется знамени.
«Я думал, – говорит он, – что мы остались одни, но оказывается, что и за тысячу верст отсюда, в далекой Румынии, русские сердца бились любовью к родине…»
Короткий, но сильный ливень совершенно испортил дорогу, и я с трудом добрался до станицы Мечетинской. В штабе армии я получил приказание выдвинуться на центральную улицу – генерал Алексеев желает посмотреть броневик. Из небольшой казачьей хаты, в сопровождении генералов Деникина и Романовского, вышел верховный руководитель Добровольческой армии. Он приветливо поздоровался со мной, подошел к броневику и постучал пальцем по броне.
– Ну, Антон Иванович, – обратился он к генералу Деникину, – теперь вы можете гордиться, и у вас технические войска завелись. Какая у вас команда? – обратился генерал Алексеев ко мне.
– Офицерская, ваше высокопревосходительство, только шофер солдат.
– Да, латыш. Я уже слышал о нем от полковника Дроздовского. А вы откуда, капитан?
– Из Смоленска, ваше высокопревосходительство.
– О, мы, значит, земляки. Давно ли вы из дому?
– Полтора года.
– Я тоже оттуда уехал, прежнего там теперь ничего не осталось… Поезжайте с Богом. Надеюсь, что ваш броневик покроет себя славой и вы доведете его до Смоленска, как довели до Дона.
Верховный удалился. Броневик «Верный» запыхтел и, разбрасывая грязь, пополз в Егорлыкскую.
10 июня 1918 года солнце только начинает всходить, когда 3-я дивизия Добровольческой армии подходит к станице Торговой. Из небольшого хутора на левом берегу Егорлыка поднимается стрельба. Полковник Дроздовский бросает в атаку часть пехоты и наш броневик «Верный». Короткая схватка, и красные поспешно отходят на правый берег, на хутор Кузнецов, сжигая за собой мост. По берегу Егорлыка залегают цепи 2-го Офицерского стрелкового полка. До хутора Кузнецова всего двести шагов; там мелькают белые голландки матросов, они в домах поставили пулеметы и не дают стрелкам поднять головы.
Подполковник Протасович[128] вкатил орудие в сарай, проломал стену и бьет прямой наводкой по пулеметам. Большевики, сосредоточив огонь по орудию, переранили его прислугу. Стрелки лежат и несут потери. Вдоль цепи, во весь рост, в сопровождении полковника Дроздовского идет генерал Деникин. Пули поднимают пыль возле его ног, но он не обращает на них внимания. Обращаясь к стрелкам, он говорит:
– А ну, посмотрим, каковы молодые в бою. Нечего зря лежать, пора брать Торговую.
Капитан Туркул с крутого берега бросается в реку. Как один, спешит за ним вся рота. Не все хорошо справляются с глубиною реки… Короткий пулеметный огонь, стремительная атака – и хутор взят. Преследуя красных, стрелки подходят к железной дороге. Далеко вправо видна пыль – там движется какая-то колонна. Полковник Дроздовский мне говорит:
– Поезжайте и узнайте – чьи войска? Должны быть корниловцы. Возможно, это вторая бригада…
За бугром я встречаю цепь, которая при виде моего броневика залегает. Я вылезаю на крышу «Верного» и начинаю махать белым платком. Из цепи поднимаются несколько человек и подходят ко мне. Корниловцы! В пыли приближается вся колонна.
– А мы уже хотели открыть по броневику огонь, – смеется командир Корниловского полка полковник Кутепов. – Передайте полковнику Дроздовскому, что я разворачиваю свой полк правее его.
Солнце палит невыносимо. Моя команда сняла рубахи и полуголая сидит в тени забора. На брошенном хуторе достали хлеб, молоко, каймак…
На автомобиле подъезжает генерал Деникин. Командую «смирно» и подхожу к нему с рапортом.
– Ишь, как вы разоделись, – говорит он, указывая на мою полуголую команду.
– Ваше превосходительство, молока не хотите?
– Угощаете?
– Так точно.
Генерал Деникин выходит из автомобиля и тут же у забора пьет молоко из одной чашки с шофером.
– Ну что, с корниловцами не удалось подраться? – спрашивает меня Главнокомандующий.
– Да я только ездил в разведку…
– Знаю я эти разведки – пострелять хотелось, – смеется генерал Деникин.
23 июня 1918 года. Разбитая под Торговой красная армия Веревкина (около 15 тысяч) занимала район Песчанокопская – Белая Глина, преграждая добровольцам дорогу на Тихорецкий железнодорожный узел. В районе Сосыка—Каял находилась армия Сорокина (40 тысяч), которая решила перейти в наступление на север и этим отрезать Добровольческую армию от Новочеркасска. Кроме того, значительные силы красных (Думенко) группировались в верховьях Маныча, а против Великокняжеской была собрана сильная Царицынская группа. Всего красных было около 80 тысяч, в то время как добровольцы насчитывали не более 9 тысяч человек.
Узнав, что Сорокин наступает, генерал Деникин решил сам перейти в наступление. В ночь на 19 июня Добровольческая армия выступила на юг тремя колоннами. Правая – 2-я пехотная дивизия генерала Боровского (без Корниловского полка) с бронеавтомобилем «Корниловец», имея задачей занять село Богородицкое и наступать на Белую Глину. Средняя – 3-я пехотная дивизия полковника Дроздовского и бронепоезд с задачей разбить красных в районе Песчанокопская—Развильное и наступать на Белую Глину. Левая колонна генерала Эрдели – 1-я пехотная дивизия полковника Кутепова (без Марковского полка), 1-я конная дивизия и броневик «Верный». Задача – разбить красных в районе Сандата—Ивановка, отбросить на восток и сосредоточиться в Ново-Павловке для содействия в захвате Белой Глины.
Приданный 1-й пехотной дивизии 3-й Кубанский полк лихой атакой захватил село Ивановку, взяв пленных и пулеметы. Мы на броневике «Верный» поддержали эту атаку. На следующий день, преследуя большевиков в направлении на село Красная Поляна, наш броневик, за которым следовало человек десять казаков на хороших лошадях, выдвинулся далеко вперед. Вдруг мы заметили, как на галопе уходит одно орудие красных и с ним зарядный ящик. Увидав наш броневик, орудие снялось с передка и открыло огонь по «Верному». Мы остановились, развернулись и стали отходить. К нам подскакали казаки, и мы снова стали преследовать орудие. Опять орудие снялось с передка и открыло по нам огонь – мы стали отходить. Так повторялось несколько раз. Верст через десять мы увидели, что красные упряжки окончательно выбились из сил. Большевики бросили орудие и зарядный ящик и скрылись в кукурузе.
Войска генерала Эрдели, отбросив группу красных к востоку, 22 июня около 11 часов утра прибыли в Ново-Павловку. Жители ее нас приняли очень хорошо, и хозяин квартиры, где остановилась команда броневика, сейчас же затопил баню, предложив нам ею воспользоваться. Вымылись мы на славу и только легли спать, как явился казак и доложил, что генерал Эрдели требует меня к себе.
– Вы очень нуждаетесь в отдыхе? – спросил меня генерал.
– Если необходимо вести броневик, я готов.
– Прокатитесь тогда на Ново-Покровскую и если встретите красных, то разгоните их.
Проехав по дороге верст 15, я никого не встретил и уже возвращался обратно, когда увидел на полевой дороге, ведущей в Белую Глину, разъезд черкесов, затеявших перестрелку с конницей красных. Черкесы подскочили к броневику и стали просить помочь им. Хотя это и не вызывалось срочной необходимостью, я все же свернул на Белую Глину и огнем прогнал конницу красных за их пехоту. По «Верному» стала стрелять артиллерия, и я отошел назад. Уже стемнело, когда я возвратился в Ново-Павловку.