Пал смертью храбрых генерал Марков. Мы снова лишились талантливого и храброго военачальника сразу же в первые дни нашего второго похода, как лишились мы нашего Верховного в начале похода двух объединившихся отрядов, вышедших из Ростова и Екатеринодара, которые в этих пунктах зажгли в одно время «светочек» Белой Борьбы на юге России.
Останки генерала Маркова были перевезены в Новочеркасск, где были торжественно преданы земле, и полк его имени, находившийся там, смог отдать ему последние почести.
Во временное командование дивизией вступил полковник Кутепов, а начальник штаба и помощник генерала Маркова полковник Тимановский отбыл в Новочеркасск для принятия в командование 1-го Офицерского генерала Маркова полка.
Разбитые нами под Шаблиевкой части красных частью стали отходить на юго-запад и главным образом на Великокняжескую. Торговая нами занята.
Нашей колонне поставлено в задачу быстрым маршем преследовать отходящих на север с тем, чтобы обойти Великокняжескую с северо-запада и атаковать ее с этого направления.
Другим же частям было предписано: отряду Дроздовского – обойти станицу с юга, а коннице (дивизии Эрдели) из ново-манычского направления обхватить ее с востока.
Последней эта задача не удалась. Конница наткнулась на отряд Думенко.
Наша колонна, отбросив красных с северных переправ, утром 15-го ввязалась в бой за овладение Великокняжеской. Противник был опрокинут, но окружение, по указанной выше причине, не удалось. Красные спешно отходят.
День взятия Великокняжеской и следующий провели в ней, а 17-го перешли в Торговую, откуда стали разворачиваться с тем, чтобы подойти к Песчанокопской. Под ударами нашей колонны и частей Боровского и Дроздовского Песчанокопская пала, и разбитые части ее гарнизона стали стягиваться к Белой Глине.
Белая Глина – большое и богатое селение Ставропольской губернии. Имела свои учебные заведения для обоего пола, свою уездную полуинтеллигенцию, быстро воспринявшую октябрьскую революцию. Это селение и станция Белоглинская лежат на линии железной дороги от Тихорецкой на Царицын и в непосредственной близости к границе Кубанской области. Следующая станция Ея и примыкающая к ней станица Новопокровская были очагом большевизма. Туда стекались агитаторы и различные элементы, не знающие ни меры, ни края, порожденные разнуздавшейся революцией.
Остатки красных, разбитых нами у Великокняжеской, Торговой и Песчанокопской, стали стягиваться туда.
Распропагандированное население Белой Глины частично само мобилизовалось, других взяли силой, образовав из них вместе с красными отрядами гарнизон в 9—10 тысяч человек. Ожидая наш подход, они спешно укреплялись вокруг селения, особенно в северной части, возводя окопы.
Всем распоряжался Жлоба со своей бригадой и отрядом матросов при ней.
В Песчанокопской частям Доброармии был дан трехдневный отдых, но нам (колонне Кутепова) пришлось воспользоваться этим отдыхом лишь частично. Как при взятии Великокняжеской, так и Песчанокопской, мы и тут получили задание обойти противника с целью его окружения.
Кутепов вывел нашу колонну обходным путем на юго-восток к Рассыльной, а оттуда на юго-запад на Павловское. Из Павловского повернули на север с тем, чтобы к утру 23-го, заняв исходное положение, атаковать Белую Глину с южной ее стороны. Остальные же колонны Боровского и Дроздовского из Песчанокопской, обхватив селение с севера, востока и запада, должны были быть готовыми атаковать его в указанное время, одновременно с нами.
С нами двинулась и конница Эрдели. В ее задачу входило уже 22-го занять станицу Новопокровскую и станцию Ея, прикрыв нас с этого направления, а также отрезать возможное отступление красных по железной дороге из Белой Глины.
Ночным маршем из Павловского утром 23-го мы стали подходить к южным окраинам Белой Глины. Селения еще не было видно. Постепенно стало рассветать. Мы стали готовиться к разворачиванию. Приказ до указания не стрелять и щадить патроны. Отряд наш небольшой (дивизия Кутепова), состоял из полка кубанских стрелков, имел пулеметы и два орудия. Марковский полк нашей дивизии еще к этому времени не подтянулся к нам. Кутепов принял на себя непосредственное руководство боем.
Я приступил к отдаче моих распоряжений и указаний командирам пулеметных взводов – все пулеметы на боевую линию. Указал, кому стать на флангах. На каждый пулемет выдать по три ленты. Мало! Могут быть расстреляны в несколько минут. Но я был спокоен. У меня был хорошо подобран, за время боевых страд, состав командиров, и их пулеметные урядники из господ офицеров знали цену каждого патрона и зря не выпускали их в воздух, а били прямо в цель. Это с одной стороны, а с другой, если нужно будет, то у них найдутся еще и другие три ленты. Дело в том, что сама жизнь породила это явление на протяжении всех наших походов. Нехватка боевых припасов и выдача их под контролем заставила пулеметчиков прятать часть «добычи» про запас, и каждый для своего взвода. На это явление, видя неоднократно в тяжелые моменты боя его благоприятные результаты, я молча закрывал глаза, тем более что я мог пожаловаться на мою «хозяйственную часть», которая неплохо справлялась со снабжением огнеприпасами, да и пулеметчики тоже ревниво следили за этим и захватывали после боев запасы не только для себя, но отдавали и в общий запас.
Оставив наши обозы в указанных местах, сняв все пулеметы с тачанок, мы стали занимать свои места в начавшей уже разворачиваться цепи.
Молча двинулись в направлении селения. Все ближе и ближе. Нас уже заметили. Открылся по нас беспорядочный, но недействительный огонь красных.
Все вперед и вперед. Уже ясно обозначились дома. С нашей стороны ни одного выстрела. Продвинулись еще вперед и залегли. Со стороны красных огонь умолк. На поле предстоящего боя тишина. Обе стороны выжидают. Кутепов остановился непосредственно позади цепи. Вправо от него остановился и я. Моя связь залегла рядом. Вдруг видим – и уже простым глазом – на стороне красных появилось несколько всадников. Я подсчитал – три. Стали метаться вдоль цепи красных, отдавая распоряжения. Комиссары – определили мы.
Медленно и тяжело стала подниматься цепь, и мы увидели не одну, а три густые, расположенные одна за другой на небольшой дистанции; продвинулись немного в нашем направлении и снова залегли. Мы молчим. В момент их передвижения я приложил мой «цейс», чтобы лучше их рассмотреть. Если сравнить с ними нашу одну довольно редкую цепь, картина получалась довольно жуткая. Даже в бинокль казалось, что люди касаются друг друга плечами. «Зато какая прекрасная цель», – мелькнуло у меня. Я посмотрел в сторону Кутепова. Поняв мой взгляд, он молча кивнул мне. На нас смотрели из нашей цепи. Ждали сигнала открыть огонь. Вижу – пулеметы готовы к открытию огня, ленты вставлены. Стрелки в цепи вот-вот спустят курки. Но Кутепов молчит и молча смотрит вперед. Так проходят томительные минуты.
Вдруг видим, что у красных началось какое-то движение – вдоль их цепей туда и обратно стали мотаться их комиссары, отдавая какое-то распоряжение. Назрел момент!
– Огонь! – бросает Кутепов.
Поле сразу ожило. Застрекотали пулеметы, а в их стройное пение сразу врываются ружейные залпы, переходящие затем в регулярный стрелковый огонь. Момент – и отозвалась наша артиллерия: шрапнельные разрывы над цепями красных. Мы начали косить, поражая одновременно все их три линии. Видим – задние дрогнули и стали отдаляться от цепи в направлении селения, увлекая своим примером и других. Скашиваем двух конных комиссаров, третий поскакал в селение, а за ним гурьбой бросились и передние цепи. Мы – следом за ними. Побросав оружие и не оказывая более сопротивления, красные сдаются и целыми толпами выводятся за окраину селения и выстраиваются нами в поле. В наши руки попадают до 3 тысяч пленных.
Очищаются дома и дворы, главным образом последние, куда попряталась часть красных. Жители наглухо позакрывались в домах, и никого на первых порах не видно.
Просеиваем селение в направлении его северной части. Там на его подступах еще идет бой с красными, которых теснят части Боровского и Дроздовского. Они берут еще до 2 тысяч пленных. Часть красных прорывается у них (со стороны Боровского) и уходит на Горько-Балковскую и дальше в направлении Тихорецкой.
Я двигаюсь с моей связью и подошедшим ко мне пулеметным взводом по довольно широкой улице, идущей от середины окраины внутрь селения. Улица обрывается: справа водоем довольно большого размера, поросший камышом, впереди и слева ограда. То было кладбище. Слышу беспорядочную стрельбу и свист пуль вокруг нас. Противника не видно, но кругом стрельба. Свист пуль справа и навстречу, а кто-то отвечает и слева. Вдруг слышу голоса: «Выходи, выходи», затем выстрелы.
Один голос совсем близко от меня. Оглянулся направо и вижу на выступе последнего дома (на срубе), уперев удобно свое ружье и целясь в направлении камышей, наш стрелок добавляет:
– Ничего не будет, выходи!
Осмотревшись, а это заняло секунды, я понял, в чем дело. Это наши кубанские стрелки, окружив кольцом водоем и кладбище, вылавливали спрятавшихся. Увлекшись, не обращали внимания на то, что сами подвергали себя опасности быть застреленными своими же, стоявшими напротив в кольце. Вот почему нас и встретили со всех сторон свисты пуль.
Тщательное просеивание и вылавливание спрятавшихся, особенно из местного населения, имело под собой серьезное основание. Местные большевики несли большую вину перед добровольцами. Еще во время Первого Кубанского похода тяжелораненые были оставлены в этом районе и, подлечившись, попали в Белую Глину, а также в Песчанокопскую. Будучи затем выданы на расправу местным большевикам, были ими мученически казнены. Вот почему, при нашем походе, часть населения Белой Глины, боясь нашей с ними расправы, добровольно мобилизовалась, других заставили силой помогать красным отрядам, занявшим их селение.
Кроме того, и в настоящем бою за овладение Белой Глиной красные не давали нам пощады. Пленных не брали. Добивали наших раненых и умирающих. Обезображивали их трупы. Северные подступы к селению были ими сильно укреплены, так как они ожидали нашего удара с этой стороны. Когда части Дроздовского атаковали их окопы, остались раненые добровольцы. По взятии позиции красных их всех нашли убитыми и истерзанными.