Это северная группа красных на подступах к селению прорвалась от напиравшей на них колонны Боровского. Повернув круто на юго-запад вдоль Белой Глины на Горько-Балковскую, они для обеспечения своего движения и прорыва приказали своей артиллерии открыть заградительный огонь.
В Белой Глине мы получили заслуженный отдых. Пробыли там неделю, до 30 июня.
Разместились по квартирам. Мне достался отдельный небольшой дом с садом, где также стоял мой помощник, конный вестовой и заведующий канцелярский (писарь) хорунжий Ивченко, впоследствии в чине есаула мой адъютант, и еще два связных ординарца из господ офицеров. Последние предпочли устроиться более «самостоятельно» – в летней постройке в саду. Это дало повод войсковому старшине Староверову – человеку в годах – к шутке над нами:
– Понимаю, понимаю, почему отделяетесь от нас. Эх, молодежь! И я был такой!
Хозяйка, женщина средних лет, встретила нас очень смущенно, но старалась своей суетой показать услужливость. Старалась определить, кто в среде ее постояльцев начальство и какое будет к ней отношение.
Население Белой Глины, чувствуя свою вину перед нами за организованное ими сопротивление, боялось расправы с ними. Мужчины или попрятались, или оказались у нас в плену. Поэтому поначалу мы видели только женщин. Но когда узнали, что взятые нами в плен распускаются, то обстановка изменилась.
Постепенно мы разузнавали, что творилось у них в период «соввласти». Так, тут была проведена социализация женщин, и главными проводниками этого «достижения революции» были стоявшие тут матросы.
Наша хозяйка стала с нами осваиваться, видя, что мы с ней обращаемся как и полагается и за все платим. Охотно сама предложила вести нам хозяйство. На второй-третий день представила нам свою дочь. До тех пор скрывала ее.
– А где же ваши мужчины? Муж, сыновья ваши, если таковых имеете? – задал я ей вопрос.
Она как-то смущенно уклонилась от моего вопроса. Я не настаивал.
– Скажите, почему вы скрывали от нас свою дочь?
– Да видите, вы не знаете, что у нас творилось до вашего прихода. У нас уже нет больше девушек. Все они были «реквизированы» (она так выразилась), матросы и красноармейцы их распределили между собой и с ними гуляли.
– А как было с замужними женщинами?
У кого мужа угнали или была одна – тоже «обслуживала» их.
За время нашей стоянки в Белой Глине мы имели возможность не только отдохнуть, выспаться вдоволь, вкусить горячую пищу, которую мы видели очень и очень редко – так и мерещится отварная, холодная и не совсем хорошо очищенная курятина, которую подавал мне мой вестовой-казак, часто на походе, в седле, иногда без соли и даже свежего хлеба, а так, засохший кусок, а главное, что было и самым важным для малых и больших начальников и командиров, – привести свою часть в дальнейшую боевую готовность.
К 30 июня, чтобы начать операцию против Тихорецкой, которая была намечена нашим командованием на 1 июля, части Добрармии начали занимать исходное положение с целью полного окружения ее и с тем, чтобы приступить к ее штурму.
К этому числу наша дивизия под командованием полковника Кутепова сосредоточилась в станице Кальниболотской. Еще за несколько дней до этого к нам подошел стоявший в Новочеркасске 1-й Марковский полк. Отдохнувший, пополнившийся и развернувший там 3-й батальон, он, на пути своего движения к нам, совместно с 1-м конным полком, также покинувшим Новочеркасск, вел бои и 26 июня стал в Горькой Балке.
В задачу нашей колонне входило: по занятии станции Порошинская, обогнув уступом Тихорецкую, выйти на железную дорогу Сыска—Тихорецкая и, перерезав ее, атаковать с севера.
Для обеспечения операции сосредоточиваемых сил Добрармии ее командованием возлагается на Отдельную конную бригаду полковника Глазенапа[164], сформированную из кубанских казаков, тяжелая и ответственная задача охранять наш правый фланг от частей Сорокина, расположенных по линии Сосыка—Екатериновская—Кущевка; весь наш тыл до Торговой и нашего фронта, а также от напирающих на нас с тыла красных отрядов в северной части Ставропольской губернии.
Для прикрытия нашей колонны с севера в задачу конницы Эрдели (его дивизии) входило: взяв станцию Леушковская, оставить там заслон, а с остальными своими частями выйти к западу от Тихорецкой на линию железной дороги в Екатеринодар и ударить по ней с этого направления.
К началу 2-го Кубанского похода, в передвижении разворачивания, наши три бригады были переименованы в дивизии.
Наша 1-я дивизия к этому времени имела следующий состав: 1-й Офицерский пехотный полк; 1-й Кубанский стрелковый полк; 1-й конный полк; 1-я Отдельная батарея и 1-я Инженерная рота. От начала 2-го похода и до боев за Тихорецкую дивизия вышла лишь в составе Кубанского стрелкового полка, батареи и инженерной роты.
От начала нашего Второго похода и до Тихорецкой мы встречали то или другое сопротивление превосходящих нас сил красных, которое мы сравнительно легко ломали.
У Тихорецкой же мы наткнулись не только на сосредоточенный кулак, но также на сильно укрепленные позиции.
Туда к основным силам стягивались бежавшие от нас и недобитые нами части красных. Было также мобилизовано, вооружено и загнано в окопы население. Окопы подчас обведены проволочным заграждением.
Заняв исходное положение, наша колонна в ночь на 1 июля выступила из Кальниболотской. Обойдя Порошинскую, красные стали отходить под защиту Тихорецких укреплений. Обхватив Тихорецкую с севера и перерезав железную дорогу на Сосыку, двинулись в направлении станицы. Пройдя самую станицу и наступая в направлении станции, мы встретили сильное сопротивление красных, засевших в окопах. Наше движение и прорывы были приостановлены сильным огнем из окопов, и, в частности, наш 1-й Кубанский стрелковый полк (марковцы шли развернутым строем рядом) неожиданно из засады подвергся атаке двух броневиков, прошедших даже наши цепи. Полк отхлынул и заново стал собираться, перейдя вновь в наступление. Наша артиллерия поддержала нас, разбив один броневик; второй скрылся.
Поле сражения покрыто высокой пшеницей, с одной стороны, давало прикрытие при движении вперед, но с другой стороны, мешало связи своих частей. Цепи не могли держать равнение, отрывались или заходили на участок соседей.
Ожидая возможной снова засады, двигались осторожно и без выстрелов. Красные стали нас подпускать и даже совершенно моментами прекращали огонь. Мы уже недалеко от их окопов, рукой подать. Виднеется уже и окраина пшеницы, а за ней и окопы. Приостановив движение, стали выравниваться и подтянули в цепь пулеметы, выдвинув их местами вперед для обеспечения движения цепей.
«Сдаются», – вдруг разносится по нашим цепям.
Действительно, видим на поднятых кверху ружьях белые флаги. Многие просто размахивают ружьями вправо и влево. Наши цепи поднялись и стали быстро подходить. Но действительность оказалась другая. Красные сразу открыли залпами огонь по поднявшимся и движущимся к ним цепям. Мы попали в ловушку. Цепи отхлынули за линию наших пулеметов, которые медленно открыли по окопам огонь, заставивший засевших в них скрыться и прекратить огонь. Наши кубанские стрелки воспользовались этим моментом и бросились на окопы в штыковой бой. Пулеметчики, принужденные прекратить огонь, стали немыми свидетелями голгофы красных. Хотя наши атакующие были снова встречены уже у самых окопов жидкими залпами красных, едва опомнившихся от ураганного по ним пулеметного огня, но порыв их был настолько стремителен, что ничто не могло их остановить. Разъяренные обманом со стороны красных, они не давали никому пощады. Шло поголовное истребление, и никакая сила не могла их остановить.
Пожалеть можно было тех, кого силою вогнали в окопы – мирных жителей. Я видел их в их обычной партикулярной рабочей одежде или в форме железнодорожников, были среди них также подростки, промелькнули и женские лица.
Увлекшись, я выдвинулся вперед, от меня не отставала моя связь, и очутился в линии рукопашного боя. Картина была кошмарная. Стоны умиравших, раздирающие душу крики о пощаде… Часть красных продолжала сопротивление, что ухудшало положение тех, кто побросал оружие. Падали и наши.
Вижу – в каком-то шаге впереди меня, подняв руки кверху и припав на колени, с залитым слезами лицом, юноша в форме телеграфиста с ужасом смотрел на штык, направляемый на него подскакивающим к нему нашим стрелком. Вот-вот он должен его проколоть. Я делаю быстрый шаг вперед и ударом руки по прикладу отвожу в сторону уже двинувшийся вперед штык, который должен был проколоть его насквозь. Удар попадает под левую мышку и лишь прорывает рукав. От такой неожиданности – резкий поворот в мою сторону, но тут же наш стрелок молча ринулся дальше на расправу.
Мой спасенный – а таких было немного, может быть, он был единственным, сказать трудно – сразу очутился около меня и вцепился в полу моего кителя. Я попытался его успокоить и стряхнуть его руку, мешавшую моему движению, но это было не так легко – он считал, что так будет вернее.
Я затем передал его своим, которые поздно ночью, благо мы попали на ночлег в железнодорожный поселок, вручили его родителям, жившим в этом поселке.
Наутро другого дня мы узнали, что генерал Деникин решил посетить поле нашего сражения.
Прошло ровно три недели (с 9 июня по 1 июля 1918 года) с выхода нашего во Второй Кубанский поход. Разбивая по пути нашего движения встречного или укрепившегося на известных рубежах противника, мы прошли около 260 верст с почти непрерывными боями.
1 июля под нашими ударами пал Тихорецкий железнодорожный узел. Овладение им было весьма велико. Мы разбили тут сосредоточенную и хорошо вооруженную группу красных под командованием Калнина, насчитывающую 30 тысяч человек.