На перроне появился командир полка и приблизился к нашей группе. Мы расступились.
– Вступите в командование полком, – обратился он ко мне. – Я остаюсь в Тихорецкой. По приказанию врача я должен лечь в полевой госпиталь.
Попрощавшись с нами, он медленной походкой удалился.
– По-видимому, тиф, – высказываю я предположение на вопросы окружающих меня.
Но мои тревоги оказались напрасными. За несколько дней до взятия Екатеринодара, выздоровев, он снова вступил в командование полком.
Так мы окрестили, после прорыва из «объятий» красных, положение нашей центральной группы, ибо красные врывались в их расположение и делили их на части, образуя «прослойки» – наши, затем они, снова наши и они: слоеный пирог. Они – «начинка» в нашем «пироге».
Я приказал бронепоезду двинуться в голове, держа дистанцию от нас 1500—2000 шагов. Скорость средняя. В случае, если наткнется на противника, немедленно открыть по нему огонь, чтобы дать нашему эшелону возможность выброситься из поезда и развернуться – пехоте, которая тут же перейдет в наступление. Лошадям и повозкам остаться в поезде и выгрузиться, когда по пути движения на одной из станций окажется платформа для этого.
Тронулись…
Миновали Челбас и благополучно дошли до Бурсака. Кругом тихо, никаких признаков противника, и не слышно, как ни прислушивались, какой-либо орудийной стрельбы впереди.
Бронепоезду приказал выдвинуться вперед за станцию и стать в сторожевое охранение. Впереди станция Выселки, за ней Станичная и при ней Кореновская. Там где-то наши.
Решил попытаться выяснить положение в Выселках, чтобы решить дальнейшее наше движение – продолжать ли в эшелоне или тут выгрузиться.
С адъютантом полка отправляюсь на станционный телеграф. Чиновнику-телеграфисту объясняю, что нам желательно выяснить:
– Свяжитесь с вашим коллегой в Выселках, но не говорите ему ничего о нас. Как бы сами интересуетесь, как у них там. Ваши вопросы и ответы тут же отбивайте через аппарат на ленту. Они мне нужны будут, – добавляю я. Это была моя мера предосторожности. Не знаешь, с кем имеешь дело. – Знаете ли вы вашего коллегу и можно ли положиться на него?
– Да, он мне даже кум, и если там все в порядке, он ответит. Но я сам это увижу по его ответам, даже если его заставят отвечать под диктовку. У нас «код».
Аппарат Морзе застучал, отбивая тире, точку, тире и т. д. Лента выходит из аппарата. Я пытаюсь читать, но… для меня это уж чересчур быстро. Когда-то нас этому учили.
Телеграфист тут же читает:
– У нас спокойно. Где-то вдали в направлении Кореновской орудийная стрельба с перерывами.
– Ружейной не слышим, – отвечает на заданный вопрос.
Время летит. Надо как-то быстрее сблизиться с противником, а расстояние еще большое.
– Задайте ему вопрос: может ли войти на станцию к ним поезд?
Там поняли, о каком «поезде» может быть речь.
– Может. У нас прибыл из Журавской атаман. Позову его к аппарату. Подождите.
У аппарата хуторской атаман подхорунжий Х.
Задаю ему те же вопросы, и он подтверждает сказанное телеграфистом, считая, что без риска можно войти на станцию.
Обрываю и даю распоряжение двигаться, но уже темпом, чтобы взять быстрее пространство. Не доходя станции – остановить эшелон в поле.
Подходим. Поезд останавливается и выбрасывает с двух сторон по сотне. Двинулись вперед. Среди них и пулеметчики с легкими пулеметами. Впереди маячит наш бронепоезд. Все тихо, но вот где-то, далеко впереди нас, раздалось несколько орудийных выстрелов. Наш эшелон медленно двинулся вперед, чтобы не обогнать впереди идущую пехоту. Бронепоезд тоже держит дистанцию. Вошли. Закипело. Бронепоезд ушел вперед в сторожевое охранение. Выгрузка. Пехота развернулась и двинулась вперед. Остальные нас догонят.
Прорыв удался. Наша центральная группа войск вышла из мешка.
Но… положение наше продолжало быть серьезным, и требовалось напряжение всех сил измотанных и понесших сильный урон войск.
Мы стали откатываться обратно к Выселкам, и почти вовремя.
Обозначилась новая угроза нашему тылу. К Журавской подходили красные. Также и со стороны Березанской, где красные, оттеснив конницу Эрдели, заняли станицу.
Это северная группа войск Сорокина, на которую напирал Покровский, ища выхода и встречая нас на своем пути у железной дороги Тихорецкая—Екатеринодар в районе Платнировская—Кореновская, стала обтекать нас.
Генерал Казанович, произведя перегруппировку, приказал мне укрепиться в Выселках и отражать наступление подходившей со стороны Журавской сильной группы противника, придав мне батарею (2 полевых орудия) капитана Виноградова.
Я расположил свою позицию вправо от железной дороги (если смотреть по направлению на Кореновскую). Генерал же Казанович – по левой стороне, для отражения могущих появиться со стороны Кореновской красных.
Положение дивизии Дроздовского у Кореновской, где он оставался, оказалось весьма тяжелым. Ведя весь день 18-го упорный бой, он под давлением противника с трудом оторвался от него и отступил в ночь на 19-е на восток (30 верст) к Бейсугской.
На другой день (19-го) около 4 часов пополудни генерал Казанович вызвал меня к себе. Он расположился недалеко, налево от железной дороги, в поле. Около него были в это время лишь его ординарцы. Об отходе Дроздовского к Бейсугской и о том, что этот участок фронта оголен, мы еще не знали, как и генерал Казанович.
Он сообщил, что им получено донесение от генерала Эрдели (конница Эрдели вошла в его подчинение), что его выбили из Березанской.
– Вам сейчас ставится в задачу сняться с занимаемой позиции, двинуться на Березанку (задание флангового движения) и выбить оттуда большевиков. Для усиления вашего отряда придается к вам Черкасский полк. Когда подойдете к Березанской, то Эрдели, отошедший в направлении Тихорецкой, также ударит по ней одновременно с вами.
Учтя по ходу распоряжения, что мне придется сняться с позиции на виду противника и днем (красные, так же, как и мы, окопавшись, заняли позиции на ровном поле против нас, но мы держали их в «шахе»), я, чтобы прийти к правильному решению, задал вопрос:
– Прикажете сняться с наступлением темноты?
Но это в планы генерала Казановича не входило, и он потребовал (это и было понятно) немедленного действия, ввиду угрозы со стороны Березанской.
Я указал, что если я очищу занимаемое мною пространство, то красные ворвутся в него и могут и его отрезать. На это он мне указал, что у него в резерве имеется батальон нашего полка (батальон полковника Крыжановского[165] был оторван от нашего полка, когда мы были посланы в Ставрополь, и к полку еще не вернулся), который и заменит нас.
Объяснив нашу новую задачу людям, я приказал сниматься с позиции и отойти назад с тем, чтобы иметь возможность свернуться и фланговым движением двинуться к Березанке. Черкесский полк должен был выдвинуть вперед разъезды и следовать за нами, имея перед собою наш обоз.
Как я и предвидел, оторваться от противника оказалось непросто. День. Пришлось несколько раз его отгонять и оставить на позиции пулеметы и некоторое количество стрелков, пока мы сворачивались.
Двинулись. Скоро покрыла нас темнота. По расчету времени я должен был подойти к Березанской, так, около двух часов утра. От Черкесского полка было послано к Эрдели сообщение, что мы будем там между часом и двумя.
Не доходя до Березанской (в темноте мы ее еще не видели), мы были обстреляны из минометов и пулеметов неприятелем, занимавшим позицию влево и параллельно дороге, по которой мы приближались к Березанской.
Оказалось, что головные разъезды конного полка не заметили красных и не натолкнулись на них, иначе – пропустили их, ибо левый разъезд держался весьма близко дороги, по которой двигался средний разъезд. Правый же очутился в поле на уровне середины нашей колонны.
Огонь красных оказался совершенно недействительным, произведя панику лишь своей неожиданностью в обозе среди лошадей. Обоз был отведен в сторону, и мы начали перестраиваться, растянувшись вдоль дороги. Я указал, куда стать резерву (две сотни пехоты). Артиллеристы становились на свои позиции. Кроме приданных двух полевых орудий капитана Виноградова, я имел еще в отряде 2 гаубицы и одно горное (по принятому выражению – горняжку!).
К этому времени начало чуть-чуть светлеть, но окопы противника еще не обозначились, а первое, что мы увидели, была верхушка колокольни станицы Березанской. Ориентируясь по обозначенной колокольне, я увидел, что красные выбрали свою позицию вне станицы и верстах в двух от нее. Пшеница скошена и расставлена по полю снопами. Это было наше единственное прикрытие. Поле ровное. Противник окопался шанцевым инструментом – это мы увидели, когда он обозначился. Продолжал стрелять по нас редким пулеметным огнем с перерывами. Иногда – из одного-двух минометов. Мы молчали и подготовлялись к атаке. Стало яснее, и мы перешли в наступление.
Мы встретили со стороны красных упорное сопротивление. Наше движение стало захлебываться и остановилось. Уже совсем светло. Меня стал беспокоить наш правый фланг. Там обозначилось особо сильное сопротивление противника с попытками перейти в наступление против нас, но наши стрелки загоняли его в исходное положение.
Приказал нашему резерву продвинуться направо и стать позади. Мне показалось, что со стороны станицы их левый фланг усиливается новыми частями и что тут обозначается центр тяжести нашего боя. Я передвинулся и сам ближе туда.
В это время мне доложили, что от генерала Казановича прибыл ординарец с приказанием. Не желая выпускать из поля моего зрения наш правый фланг, ибо я видел, что мне придется с минуты на минуту его подкрепить из резерва, приказал его подвести ко мне, к линии огня.
На нашем правом фланге мы имели некоторый успех. Он начал загибаться вперед, а красные, упорно отстаивая свои позиции, медленно отходят загибом. Наш левый фланг поворачивался лицом к станице.