Части корпуса, без одной бригады 1-й конной дивизии, находившейся в распоряжении генерала Улагая, действовавшего на святокрестовском направлении, находились в районе Грушевское—Калиновка. Общая обстановка, как мне была объяснена генералом Врангелем, складывалась следующим образом.
Генералу Врангелю, как командующему армейской группой, были подчинены: 1-й армейский корпус генерала Казановича, 1-й конный корпус генерала Покровского, которым временно должен был командовать я, и отряд генерала Станкевича. Генералу Врангелю ставилась задача удерживать фронт от Маныча до Петровского, овладеть базой красных, Святым Крестом, и выйти в тыл группе советских войск, действовавших в районе Минеральных Вод. Во исполнение этой директивы генерал Врангель направил на Святой Крест дивизию Улагая, усилив ее бригадой 1-го конного корпуса, моему же корпусу им было приказано овладеть Новосельцами и Александровским.
Еще в пути я изучил данную мне директиву и заготовил свой боевой приказ для наступления. Оставалось только его размножить и разослать по назначению в части. Наступать надо было немедленно, тем более что Улагай, связанный с Врангелем телефоном, конечно, уже с утра начал свое движение на Святой Крест. Наше промедление могло бы поставить его в невыгодное положение. После удачных для нашего корпуса боев у Новосельцев и Александровского, согласно данной мне директиве, я направил бригаду 1-й конной дивизии на Преображенское, куда отходили красные после их разгрома Улагаем под Святым Крестом. Там соединилась вся 1-я конная дивизия, в командование которой я предназначался по прибытии генерала Покровского. Во главе с генералом Топорковым дивизия эта окончательно разгромила красные части, отходящие от Святого Креста.
В это время правофланговые части нашей армии вели бои под Минеральными Водами. В период этих боев большое значение приобрел город Георгиевск. Через него шли главнейшие пути отхода Минералводской группы красных. При его захвате, до отхода их на восток, эта группа совершенно выводилась из строя. Только небольшие части, без обозов, могли рассчитывать уйти через станицу Зольскую на Владикавказ. Учитывая это, генерал Врангель приказал мне напрячь все силы, чтобы возможно скорее овладеть Георгиевском. Для выполнения этой задачи я направил 1-ю конную дивизию долиной Кумы для удара по Георгиевску со стороны станицы Урупской, в обход его с востока. Бригаду 1-й Кубанской дивизии я направил на Обильное, и с другой бригадой, назначенной в резерв, я пошел на Новозаведенное, чтобы иметь возможность усилить своевременно генерала Топоркова. Свой главный удар я направлял моим левым флангом. Начал я движение 5 января. Красные вначале не оказывали серьезного сопротивления, и к вечеру мы овладели районом Отказное—Обильное—Урупская. Но если противник сопротивлялся слабо, то нам приходилось в этот день сделать громадные переходы.
Во время этого перехода я стал припоминать обстановку моей встречи с Врангелем. Меня удивило его обращение с младшими офицерами своего штаба. Он им задавал при мне вопросы существенного значения и, казалось, с интересом ждал их заключений. Его удивительная мягкость в отношениях с подчиненными была явно естественной. Я же ожидал встретить другое. Мне казалось, что всегда свойственная ему еще в молодости откровенность во взглядах и чрезвычайно образные выражения мыслей должны были бы вылиться теперь, при общей несдержанности, в известную резкость. Я скорее ожидал встретить трудного начальника, чем обаятельного и до крайности простого человека, каким я его нашел. С другой стороны, знакомясь с его директивой и последующими распоряжениями, я поражался их необыкновенной ясности и последовательности. В них ничего не было лишнего, но и ничего не было забыто. Первого моего с ним свидания было для меня достаточно, чтобы оценить его вполне.
6 января обе мои колонны повели наступление, продолжая движение согласно данным им указаниям. В то же время и со стороны красных появились значительные силы. Они повели против нас контрнаступление широким фронтом со стороны железной дороги и со стороны Александрийской. Несколько позже обозначилось наступление их от Зельской на Урупскую. 1-я конная дивизия опрокинула эту группу и продолжала теснить красных к Георгиевску, отрезывая им путь отступления на восток.
Между тем бригада Кубанской дивизии, направленная на Александровскую, стала отходить под сильным напором красных. Генерал Крыжановский мне доносил, что скоро будет вынужден отойти на Обильное. Это меня вынудило, скрепя сердце, использовать бригаду резерва во главе с полковником Гетмановым, которую я предназначал в решительную минуту для усиления генерала Топоркова. С бригадой Гетманова я вышел сам и убедился, что, действительно, силы красных чрезвычайно велики.
Полковника Гетманова я направил в обход красных с севера. На моих глазах Гетманов развернул бригаду и лихо атаковал большевиков, отбросил их за Куму. При этом он захватил много пленных и несколько орудий. Я вернул затем эту бригаду к Обильному, а генералу Крыжановскому приказал перейти в наступление и занять Подгорную, что к вечеру и было выполнено.
Между тем от генерала Топоркова не поступало никаких донесений. Однако сильный артиллерийский огонь слышался почти целый день к югу от Урупской. Лишь к вечеру я получил донесение от посланного мною офицера, что дивизия, потеряв почти всю артиллерию, быстро отходит назад. Не зная еще тогда генерала Топоркова, я пришел в негодование. Я был удивлен, что он не потрудился до самого вечера прислать мне донесения, что не дало мне возможности использовать мою резервную бригаду. Для выяснения я попросил к себе в Обильное генерала Топоркова, который мне доложил, что он весь день вел упорные бои с противником, но к вечеру, не рассчитав утомления людей, зарвался вперед и в конце концов оказался почти окруженным со всех сторон. Конная атака подошедшей против него дивизии красных Кочубеева вынудила его к отходу, причем он потерял несколько пушек. Но тут же генерал Топорков доложил мне, что дивизия его в полном порядке и что на следующий день он готов выполнить всякое данное ему поручение. Перед отъездом он просил дать ему на следующий день отдых, так как уже много дней дивизия была в боях и делала громадные переходы. Обещать я ему этого не мог, но на деле этот отдых оказался фактически осуществившимся.
На следующий день, 7 января, большевики, решившись пробиваться на восток, направили все свои силы на бригаду генерала Крыжановского, в помощь которому я опять был вынужден послать бригаду Гетманова. Он повторил вчерашний маневр, но уже не с тем успехом, так как силы красных все прибывали. Было ясно, что они решили во что бы то ни стало прорваться на Обильное. К полудню Подгорная перешла в руки противника, однако дальше он продвинуться не мог. К этому времени я получил донесение, что передовые части Казановича, наступавшего правее меня, обнаружены к северу от Александрийской. Это дало мне возможность рассчитывать, что Крыжановский справится с нажимом красных на Обильное и что с остальными частями корпуса я могу обрушиться на Георгиевск с востока. Но дни были коротки, стало темнеть, и я не мог уже успеть сделать перегруппировку и начать наступление. Пришлось отложить атаку на 8 января.
В этот день рядом конных атак 1-я конная дивизия генерала Топоркова опрокинула большевиков от Урупской на Георгиевскую, перехватив железную дорогу на Прохладную. В этот же вечер бригада генерала Крыжановского овладела Подгорной, а в Александрийскую вступили части генерала Казановича. К полудню все мои части были уже пущены в бой, причем бригада Гетманова была мною послана на усиление Топоркова. Георгиевск был нами захвачен после боя у самого города. Число пленных и количество захваченной материальной части было очень велико, а 1-я конная дивизия получила обратно свои пушки. В результате Минералводская группа красных была нами перехвачена и взята в плен; только небольшим ее частям удалось уйти на Моздок и Владикавказ.
В Георгиевск прибыл генерал Покровский, которому я сдал командование 1-м конным корпусом, находившимся под моим начальством до его возвращения на фронт. Население города встретило нас как избавителей. Ликование его было вполне искренним. Меня наперерыв приглашали присутствовать на разных собраниях, но я от них отказывался, объясняя это тем, что скоро прибудет генерал Врангель.
Приняв меры к восстановлению временной власти в городе и посетив некоторые его части, я впервые столкнулся с тем страшным несчастьем, которое обрушилось сначала на красных, а затем и на нас. Это была эпидемия сыпного тифа. На вокзале я увидал буквально тысячи людей в солдатских шинелях, лежавших на полу и не проявлявших никакого внимания на окружавшую обстановку. Многие были без сознания, среди них было около трети мертвецов. Захваченным пленным было приказано убрать трупы и похоронить их в братских могилах. Разместить же больных по госпиталям не было никакой возможности – все они были переполнены больными. Все же кое-как была налажена относительная санитарная помощь.
С прибытием генерала Покровского я вступил в командование 1-й конной дивизией. В нее входили 1-й Екатеринодарский, 1-й Линейный, 1-й Запорожский и 1-й Уманский полки и конно-артиллерийский дивизион. Командующий дивизией генерал Топорков получил Терскую дивизию, которая была отправлена на Донской фронт после ее формирования. Я оказался без лошади, так как до тех пор я пользовался одной из лошадей генерала Топоркова. В штабе дивизии мне дали лошадь одного из заболевших казаков. На следующий день, после выступления на восток, я пропустил дивизию мимо себя, знакомясь впервые с ее доблестными частями.
Подъезжая к Запорожскому полку, я был встречен его временным командиром в погонах есаула. Я его узнал не сразу, но после его доклада я опознал в нем того самого Павличенко[239], который был в свое время казаком-ординарцем из конвоя Наместника у моего отца в Тифлисе. Его военная карьера примечательна. Мы с ним расцеловались, и он мне рассказал свою историю. Оказывается, после замещения моего отца генералом Мышлаевским Павличенко оставался ординарцем и при нем, а позже был отправлен урядником из конвоя Наместника на Кавказский фронт в Запорожский полк, где за боевые отличия был произведен в офицеры. Войну он кончил сотником и вместе с полком вернулся на Кубань. Когда Кубань была охвачена большевизмом, то перед вторым походом добровольцев на Кубань он был привлечен большевиками к командованию полком, составленным из казаков. К нему был приставлен комиссар, и он поневоле стал заниматься с казаками, рассчитывая как-нибудь передаться добровольцам. Как только начались боевые действия и он получил от своих разъездов донесение о соприкосновении с разъездами генерала Эрдели, Павличенко построил полк в резервную колонну и обратился к казакам с кратким заявлением, что до сих пор они были красноармейцами, а теперь он их поздравляет казаками. Грянуло «ура», и было приступлено к аресту комиссаров. На следующий день полк вошел в конницу генерала Эрдели. Павличенко за это был произведен в есаулы и назначен командиром сотни, но скоро за боевые отличия был представлен к производству в штаб-офицеры и за выбытием из строя ранеными старших офицеров, уже при встрече со мной, временно командовал Запорожским полком.