Полк поднимался на возвышенность под обстрелом красных и залег на гребне. Никто не заметил, что он лежит в грязи. Все видели, что красные наступают, но у них было полное, безразличное спокойствие. Только пулеметчики вяло устанавливали и нацеливали пулеметы. И только когда красные спустились в ложбину и до них оставалось 500—600 шагов, был открыт огонь. Красные, оставляя своих убитых и раненых, быстро отошли на свою возвышенность. Марковцы не двинулись с места и прекратили огонь.
Темнело. Красные стали подбирать своих раненых. Ни одного выстрела не было произведено по ним. Не изменил состояния марковцев даже этот успешный боевой эпизод.
С наступлением ночи полку было приказано отходить. Все с тем же полнейшим безразличием собирались роты, выходили на дорогу и куда-то шли. Многие пулеметы отстали. Это те, которые были вдали от дороги. Лошади выбились из сил, давно не кормленные и не поенные, и тащить двуколок по черноземной грязи не могли. Не помогало и известное средство – «играть» перед ними пучком сена (сена они получали вообще весьма мало – больше солому). Пулеметчикам приходилось разгружать двуколки, оставив на них только пулеметы, чтобы лошади могли дотянуть их до дороги, а самим раза два-три возвращаться за патронными ящиками.
Полк пулеметы не нагнали, в темноте свернув не по той дороге, но натолкнулись на едущую батарею, бывшую при Кубанском полку. В батарее никто не знал, куда пошел Офицерский полк, и пулеметам оставалось только следовать за батареей. Наконец, приехали в хутор Колонтаевский, где оказались еще несколько отбившихся от полка пулеметов. Искать ночью полк нельзя было и думать. Решили заночевать. Попытка найти что-либо съестное не увенчалась успехом, и пулеметчики заснули голодными.
А Офицерский полк, пройдя верст восемь, остановился на голом высоком гребне, где-то на половине расстояния между селами Высоцкое и Сергиевка, в грязи, сырости и на холоде. Батальоны, слегка лишь разойдясь по гребню, залегли где остановились и уснули. Было выставлено какое-то охранение. Появились было несколько костров, для которых не пожалели подвод, но и те скоро погасли. Полная тишина. Никаких разговоров. «И только слышно было, как лошади жевали солому».
20 декабря. Уже совершенно рассветало, когда марковцы, как по команде, проснулись, зашевелились, стали вяло подниматься и, наконец, производить более энергичные движения, чтобы стряхнуть с себя охватившую их сырость, размять окоченелое тело. Мрачная картина окружающей местности не могла влить в них никакой бодрости. Полное спокойствие на участке не всколыхнуло нервы. Все были в каком-то оцепенении. Несколько оживились, когда батальоны стали разводиться по гребню на указанные им боевые участки. А потом занялись разведением костров и кипячением чая без чайной заварки. Как-то вдруг дал себя чувствовать сильный голод, но сумки бойцов были совершенно пусты.
Медленно восстанавливалось сознание. Медленно развивались разговоры. Да к этому и не было побудительных причин: на фронте полное спокойствие. Вперед видно версты на две, но там ни одного человека, ни одного живого существа.
Прежде всего была осознана малочисленность рот, в которых оставалось по 20—40 человек. Затем возник вопрос о патронах: в сумках у бойцов их оставалось ничтожное количество, и всех обеспокоило отсутствие многих пулеметов. А фронт полка в 300—350 штыков растянут на 2 версты. Большие интервалы между ротами.
Роты, батальоны, полк? Это, в сущности, одни только слова без содержания. Тогда даже не знали, кто командует ротой, батальоном… Ведь один за другим выбывали командиры.
– Ваня! Ты командуешь ротой? – спрашивают начальника отделения.
Тот отвечает:
– Как будто я!
– А батальоном?
И ответ:
– Кажется…
Из старших начальников в полку «как будто» остался один полковник Сальников, которого никто не видел со времени принятия им полка. Видели командира корпуса, но его не видели. Он командовал не так, как генерал Марков или полковник Тимановский и полковник Гейдеман, Булаткин и даже полковник Наркевич. Он «руководил» боевыми операциями из квартиры штаба, и руководил скверно. Всем особенно памятны ночь под с. Медведским и бессмысленное наступление на с. Шишкино. Таково общее мнение и оценка.
К полудню к полку присоединились пропавшие пулеметы, ставшие в незанятые интервалы между ротами, что весьма подбодрило всех. Встали на позицию тут же, почти в цепях, орудия.
Пулеметчики дали некоторое освещение обстановки в тылу: сзади, верстах в пяти, долина реки Калаус с хуторами, в которых ничего съестного достать нельзя; дальше в тыл – с. Сергиевка и будто бы там обоз и кухни, но село эвакуируется, и ожидать подъезда кухонь не приходится; и это еще и потому, что дорога убийственно тяжелая: они, пулеметчики, употребили 4 часа, чтобы подъехать к полку. Как оборачивается боевая обстановка, не столь интересовало всех, как питание. Оставалось применить крайнюю меру – затянуть покрепче пояса.
Сведения относительно эвакуации с. Сергиевка были близкими к правде: 19-го красные выбили Сводно-гренадерский отряд из с. Калиновка и подошли на 5 верст к с. Сергиевка, но 20-го они были отброшены и с. Калиновка занято снова батальоном кубанцев.
В первый из этих дней едва не было захвачено красными одно орудие, причем погибли 4 офицера, батарейные телефонисты: один был убит пулей, другой – зарублен, а два – прапорщики Степанов и Меньков, взятые в плен, после издевательств над ними голыми были облиты керосином и сожжены живыми. Жутко! Не забыть этого! Эта книга – им Памятник.
Во второй половине дня со стороны с. Высоцкого показались небольшие силы красных, остановившиеся в двух верстах на гребне. Их обстреляли несколькими снарядами. У всех несколько обострились нервы и голод не так сильно давал себя чувствовать. А тут подошла ночь, похолодало – и опять заботы о самосогревании и об усиленной бдительности.
Вторая ночь на высоких холмах.
21 декабря. Под утро получен приказ: в случае наступления противника оказать ему самое упорное сопротивление и не дать себя опрокинуть в долину реки Калаус. От этого сопротивления будет зависеть успех маневра в тыл красным конницы генерала Врангеля.
У марковцев чувство полного безразличия ко всему сменилось чувством надежды. Они приготовились, собрав остатки своей воли и своих физических сил. Они сказали друг другу: «Теперь держись! Держись, невзирая на силы врага!»
Едва засерело, раздалось несколько выстрелов на сторожевых постах. Сигнал, по которому марковцы моментально были на своих местах. Защелкали затворы их винтовок и пулеметов. Когда отбежали посты, сообщившие – «красные наступают», все уже было готово. Тишина и полное внимание вперед. Легкий туман. Видимость шагов на шестьсот.
Но вот в тумане появляются силуэты…
Огонь!
И… в ответ красные рванулись вперед с могучим криком «ура». Но они то залегают, открыв бешеную стрельбу, и тогда смолкает их «ура», то снова с криком бегут вперед, но только на короткое расстояние.
Красные лежат шагах в трехстах. Они отчетливо видны. Стоя стреляют по ним марковцы. Удержатся ли марковцы?
На правом фланге полка «ура» красных не прерывается: там они дорвались до цели, сбили, прорвали фронт… Там идет нервная стрельба; почти смолкли пулеметы… Но вот снова затрещали пулеметы… Сдержат ли противника марковцы?
Прорвавшиеся вперед красные попали под огонь с флангов. Они остановились, залегли; они расстроены. «Ура!» – закричали марковцы, ринулись в контратаку и сбили красных.
И вот там, где был прорван фронт марковцев, красные бегут, а за ними неудержимо жиденькие группы последних. Там оказался прорванным фронт наступающего противника. Полк перешел в контрнаступление.
И внезапно, когда навстречу отступающим красным подошли их резервные цепи, те повернули назад и вместе с резервами бешено перешли в контратаку. Огонь не сдержал их. Неизбежна штыковая схватка, чтобы остановить противника, но силы для этого ничтожны, и… марковцы побежали назад. Все кричали «Стой!», но никто не останавливался. Сзади них неслось «ура». Все бежали с одной мыслью: встретить противника со своей позиции, где снова заняли свои места пулеметы.
И вот в этот момент навстречу бегущим вылетает лавой сотня, сабель в 60, 2-го Уманского полка и врубается в цепи красных. Марковцы мгновенно поворачиваются и также бросаются на них… Красные бегут по всему фронту. До 300 человек их сразу же попадают в плен.
Когда марковцы поднялись на гребень, то они увидели массы бегущих красных. Нагнать их невозможно, даже доблестной сотне казаков, остановившейся на гребне на взмыленных конях. Видно, как бежали красные также и перед стоявшим левее Кубанским полком. Какое-то время все оставались зрителями наблюдаемой картины и решили: конница Врангеля в тылу у красных. И действительно, далеко к востоку, вдоль реки Мокрая Буйвола, слышна была артиллерийская стрельба.
Полк стал сворачиваться. Снова поредели его ряды: свыше 60 человек выбыло из строя. Менее 300 штыков осталось в нем. В иных ротах не насчитывалось и 15 штыков. Тревога овладела всеми. За сутки до этого никто не обращал внимания на свою малочисленность; ее видели, и только. Но теперь был успех. Мораль поднялась, ожило сознание. «Пополнимся немедленно пленными», – решили все и сами выбирали пленных и вливали их в свои ряды. Сотней человек пополнился полк и пополнился бы большим числом, если бы большинство пленных не было уведено в тыл.
В колонне полк тронулся к с. Высоцкому. Теперь у всех одно сильное стремление: в село, в теплые дома, утолить жажду, голод, выспаться, отдохнуть. Но полк не остановился в этом селе (в нем остановились кубанцы). Немного терпения, усилий: рядом следующее село – Ореховка.
Не для всех, однако, выпало счастье отдыха: 7-я и 8-я роты с 7 пулеметами и сотня доблестных уманцев назначены в сторожевой отряд. Задача: обеспечить с. Ореховка с южной стороны, для чего сразу же, не входя в село, подняться на возвышенность справа настолько высоко, чтобы иметь хорошее наблюдение к югу, затем, свернув влево, идти вдоль села до дороги на с. Грушевка, где и остановиться.