В полуверсте от Старомарьевки, у северной окраины селения Надежда, я остановил машину. Здесь было тихо. Я сказал своей команде, что нужно во что бы то ни стало удержать Надежду; Ставропольского полка нет, он, очевидно, рассеялся и, кроме нас, некому защищать город.
Я приказал Шатанину и поручику Александрову взять пулемет Льюиса, ручные гранаты и ракеты и сказал им, что они будут заставою на дороге из Старомарьевки в Ставрополь. В случае наступления они должны бросить гранаты и открыть стрельбу; по этому сигналу «Верный» подойдет к ним на помощь. Время от времени я приказал им пускать светящиеся ракеты, то же самое будет делать и броневик в разных местах, чтобы противник думал, что нас много. Затем я взял ракету и карабин и пошел к Старомарьевке на разведку.
Перед мостом в поле, густо покрытом подсолнечником, было тихо, но на окраине селения слышался глухой шум и лай собак. Я пустил ракету. Она взлетела квеpxy и медленно опустилась, освещая бледно-зеленым светом ручей и ветлы за ним. Сразу же жалобно запели пули…
У броневика я нашел группу людей. Все они оказались из Ставропольского офицерского полка. Они говорили, что красные их зажали на Золотой горе, их ротный командир был ранен и они поспешно отступили. Я сейчас же приказал Кобенину[298] взять этих людей в заставу вправо на хутор и следить, чтобы никто без моего приказания с этой заставы не отходил.
Показалась луна. Вокруг стало видно шагов на тридцать. Со светом появилась уверенность, исчезло щемящее сердце чувство темноты и неизвестности. К нам подъехал большой разъезд казаков Хоперского полка, затем подошла и целая сотня. Узнав, что я командир броневика, командир сотни спросил меня, какие будут распоряжения?
Я дал казакам пулемет Льюиса и послал их сменить мою заставу на дороге, потом выдвинул секреты к Старомарьевке и к востоку от Надежды. На мой вопрос, где находится генерал Бруневич, командир сотни ответил, что он должен быть в каменной школе в Надежде, так ему сказали в Ставрополе в штабе губернатора.
Я отправился отыскивать школу. Пришлось пройти версты полторы по длинному селению до школы, но в ней было пусто и тихо. Когда я возвращался, то вдруг услышал сзади себя шаги. Я обернулся и остановился. Hа залитой лунным светом и уходившей вдаль улице никого не было. Я двинулся, и снова кто-то сзади зашагал: опять остановился и опять ничего… Становилось неприятно. Я вынул револьвер и… улыбнулся. Меня напугали мои собственные сапоги: они совсем развалились и я привязывал подошвы телефонной проволокой, – эти отвалившиеся подошвы и производили двойной шум шагов.
У броневика, с винтовкой в руках, шагал часовой. Остальная команда спала у своих пулеметов. Пофыркивали привязанные к плетню лошади, и казаки, лежа в канаве, курили, переговариваясь шепотом. А позади, на горе, блестели электрические фонари Ставрополя: там спокойно и беззаботно спали его жители, не зная, какая маленькая кучка людей защищает их беспечность.
Пришли из секретов казаки с донесением и снова исчезли и темноте. Изредка тишину нарушал одиночный ружейный выстрел и вспыхивала ракета. Ночь проходила. Начинало сереть, и от ручья потянуло сыростью.
6 августа
Утром в школе на этот раз оказался штаб генерала Бруневича. Из города приходили пешком или приезжали на извозчиках офицеры и добровольцы Ставропольского полка. Их распределяли по ротам и рассыпали в цепь перед Надеждой. Восточнее, на горе, разворачивался пластунский батальон, и еще правее, за балкой, заняли хутор казаки Хоперского полка.
Около 10 часов на бугре появились автомобили красных: два пулеметных и один с горной пушкою. Они потеснили хоперцев. С большим трудом, подталкиваемый руками, «Верный» перебрался через ручей и медленно пополз вверх по дороге с очень крутым подъемом. Красные автомобили поспешно убрались куда-то в лощину. Хоперцы снова выдвинулись вперед, а я вернулся в Надежду.
В 12 часов вновь затрещала стрельба. Красные перешли в наступление.
– Взберитесь на гору и остановите противника, – приказал мне генерал Бруневич.
– Слушаю, – ответил я.
Но мне не было по душе это приказание. Было очень трудно снова взбираться на гору, перегревая мотор и теряя время. На высотах не было удобных дорог, не было пути назад, да и в случае удачи трудно было преследовать противника, так как в лощине был сломан мост. Было бы невыгоднее самому атаковать красных в Старомарьевке, ворваться в село и действовать в тылу противника. Но мой долг был исполнить приказание, а не рассуждать.
На горе cpaзy пришлось атаковать красных, наступавших против правого фланга пластунов. Попав под огонь моих пулеметов, большевики бросились назад и залегли в кукурузе. «Верный» отошел к кургану, но тотчас же был послан вправо на помощь хоперцам. Подойти вплотную к цепям красных броневику не удалось – впереди дорогу перерезал глубокий овраг. Пришлось цепи обстрелять во фланг. Позади «Верного» тоже заработал пулемет: оказалось, что на грузовике подъехал генерал Бруневич. Пули подымали пыль и около броневика, и около грузовика, но последний продолжал стрелять. Генералу Бруневичу нельзя было отказать в храбрости.
Наконец большевики не выдержали огня и стали отходить, но в то же время они нажали снова на пластунов, и меня с «Верным» вызвали обратно к кургану. Получилось так, что броневику приходилось все время передвигаться и парировать удары противника в разных местах, вместо того чтобы иметь определенную задачу. От езды по крутым подъемам мотор перегрелся и едва тянул: выкипела и вода в пулеметах. Я хотел остановиться, чтобы послать за водой, но генерал Бруневич уже указывал рукой на двигавшихся большевиков, крича: «Атакуйте!»
И вновь по узкой полевой дороге «Верный» помчался вниз навстречу красным цепям. Передовые цепи мгновенно были смяты и отброшены вправо от дороги, где они скрылись в высоком подсолнечнике. Броневик пошел дальше навстречу новой густой волне наступавших и переходивших небольшую лощину. При виде броневика красные залегли и начали поспешно окапываться. Но было поздно. «Верный» вскочил в середину цепей и начал их в упор расстреливать. Красные кинулись назад, но для этого им нужно было перебежать лощину и шагах в 80 от броневика взбираться на бугop. Это им не удалось – они почти вce полегли…
Hо в это время мы заметили, что с тыла стали лететь пули, и увидели, что влево, на краю горы, пластуны начали поспешно отходить. Нужно было торопиться отойти назад, чтобы предупредить большевиков хотя бы у кургана. И когда «Верный», с перегретым мотором, медленно полз вверх и поравнялся с полем, покрытым густым подсолнечником, то оттуда посыпался град пуль.
– Огонь! Огонь! – хватал я пулеметчиков зa плечи.
Но пулеметы не стреляли… У Батанина застряла пуля в стволе; у пулемета Муромцева[299] – какой-то перекос… Да кроме того, выкипела вода… Пули барабанили по броне, залетали внутрь машины и разбивались на мелкие осколки. Опасаясь за глаза, команда закрывала лицо шинелями. Большевикам, которые были всего в нескольких шагах, ничего не стоило захватить броневик. Однако они на это не решились.
За курганом я вылез из броневика. Боже! Какой вид имел мой «Верный»! Он уже не был защитного цвета, а стал каким-то крапчатым: он был весь испещрен следами попавших в него пуль. Мотор раскалился. Радиатор был пуст. Я послал Гришинова в Надежду за водой. В это время генерал Бруневич подъехал ко мне и приказал остановить красных, наступавших на левый фланг пластунов.
– Это невозможно, ваше превосходительство, – ответил я. – Ведь там одни промоины и рытвины, а через них броневику не пройти. Да кроме того, машина не тянет и на первой скорости… В пулеметах нет воды…
Пластуны отходили. На бугре остался один «Верный»; со всех сторон его обтекали цепи большевиков. Команда, просунув в бойницы дула карабинов, отстреливалась из них. Внизу красные перерезали уже единственную дорогу, спускавшуюся вдоль фронта к Надежде. Оставаться дольше на этом месте было бы безумием. «Верный», рискуя свалиться под откос, сполз вниз, молча прошел через цепь красных, с трудом вытянул из ручья и остановился на улице села. Мотор больше не тянул. Но мы были спасены!..
Сейчас же налили воды в пулеметы, заглушили машину, облили мотор маслом и стали ждать красных. Вскоре они показались на конце улицы. Их встретили наши пулеметы. Тотчас же улица опустела.
Когда мотор остыл, я отвел броневик немного назад и укрыл его в переулке, назначив часового наблюдать за большевиками. Теперь, выйдя из стальной коробки на чистый воздух, мы вспомнили, что уже сутки ничего не ели. Кобенин побежал в соседнюю хату за хлебом и скоро вернулся. Его сопровождала баба, которая несла молоко и яйца. Пока мы ели, баба, подперши ладонью подбородок, смотрела на нас. «И все-то вы воюете, родимые, и покормить вас некому!» – говорила она.
Часа четыре мы стояли в Надежде. Кое-кто успел даже поспать. Изредка появлялась разведка красных, но после выстрелов часового скрывалась.
В 6 часов вечера броневик пошел на юго-западный край села, выбил оттуда полуроту красных и отошел к железнодорожному мосту, где собрались все наши силы. Здесь на мосту стоял полковник Глазенап и рассматривал Надежду в бинокль.
– А мне донесли, что вы погибли, – сказал он мне, – и я уже посылал генерала Бруневича вас разыскивать…
Я попросил разрешения отправиться в Ставрополь пополниться бензином и патронами да, кстати, поужинать и накормить команду. По всем признакам было видно, что сегодня наступать красные не будут.
– Нет, вы еще мне нужны, – запротестовал генерал Бруневич, но полковник Глазенап остановил его:
– «Верный» заслужил отдых, и когда это будет нужным, он будет на месте…
На Николаевской улице броневик встретила толпа жителей. Все наперерыв спешили узнать, каково положение, не угрожает ли городу опасность. Я пожимал плачами: «Будем защищать!..»
Особенное впечатление производили следы многочисленных пуль на «Верном». По ним высказывали предположения, что большевики наступают очень сильно. У Городского сада броневик остановился, и мы отправились ужинать и слушать музыку. Несмотря на то что враг был у порога города, сад был полон публикой. Казалось, что горожане жили минутой, не думая о завтрашнем дне.