– Он подходит. Он не блистателен интеллектуально, но обладает здравым смыслом и хорошими моральными устоями. Я спасу его хотя бы по той простой причине, что он наложил вето на законопроект о захвате Антарктического континента.
– Шен Су, Сын Неба, президент-император Китая.
– Запиши его. Он мне нравится. Он истинный конфуцианец.
Джозеф Смит зачитал еще несколько имен, на что Космо покачал головой. Затем он перешел к:
– Ричард Эдвард, милостью Божьей, король Великого…
– Хватит, – перебил Космо, – мы все его знаем – человека, который сделал для мира больше, выведя из строя половину британского флота, чем любой другой правитель в истории. Я не могу оставить его в стороне.
– Ахилл Дюмон, президент Французской республики.
– Я возьму его.
– Вильгельм IV, германский император.
– Допущен, потому что он, наконец, вывел микроб войны из семейной крови.
Затем последовал ряд правителей, которым не посчастливилось получить одобрение Космо Версаля, и когда Смит прочитал:
– Александр V, император всея Руси, – большая голова сильно сотряслась, и ее владелец воскликнул:
– В ковчеге будет много русских, ибо тирания была подобна очищению для этого народа, но я не поведу ни одного из рода Романовых в мой новый мир.
Отбор продолжался до тех пор, пока не было получено пятнадцать имен, включая имя нового темнокожего президента Либерии, и Космо заявил, что не будет добавлять больше ни одного.
Затем пришли десять государственных деятелей, которые были выбраны с полным пренебрежением к расовым и национальным признакам.
Выбирая десятку бизнес-магнатов, Космо провозгласил свое правило:
– Я не исключаю ни одного человека просто потому, что он миллиардер. Я размышляю о том, как он зарабатывал свои деньги. В мире всегда должны быть богатые люди. Как бы я мог построить ковчег, если бы был беден?
– Филантропы, – прочитал Смит.
– Я бы взял сотню, если бы мог их найти, – сказал Космо. – Есть много кандидатов, но эти пять (назвал их) являются единственными подлинными, и я сомневаюсь в некоторых из них. Но я должен рискнуть, филантропия необходима.
Для пятнадцати представителей искусства Космо ограничил свой выбор в основном архитектурой.
– Строительный навык должен быть сохранен, – объяснил он. – Одна из первых вещей, которые нам понадобятся после того, как потоп отступит – это разнообразные всевозможные сооружения. Но в и лучшем случае это довольно плохая компания. Я попытаюсь изменить их идеи во время путешествия. Что касается других художников, то им тоже понадобятся некоторые идеи, которые я могу им дать и которые они смогут передать своим детям.
Под руководством религиозных учителей Космо отметил, что он пытался быть справедливым ко всем формам подлинной веры, у которых было много последователей. Школьные учителя представляли основные языки, и Космо выбрал имена из книги "Образовательные системы мира", отметив, что здесь он подвергается некоторому риску, но его нелегко избежать.
– Врачи – они получают довольно щедрое пособие, не так ли? – спросил Смит.
– Оно и вполовину не такое большое, как хотелось бы, – последовал ответ. – Врачи – соль земли. Мое сердце разрывается от того, что мне приходится оставлять без внимания так много людей, ценность которых я знаю.
– И только один адвокат! – продолжал Джозеф. – Это любопытно.
– Ни в малейшей степени не любопытно. Вы думаете, я хочу распространять семена судебных разбирательств в возрожденном мире? Запишите имя председателя Верховного суда Соединенных Штатов Гуда. Он увидит, что справедливость восторжествует.
– И только шесть писателей, – продолжил Смит.
– И это, вероятно, слишком много, – сказал Космо. – Запишите под этим заголовком Питера Инксона, которого я найму для записи последних сцен на тонущей земле; Джеймса Генри Блэквитта, который расскажет историю путешествия; Жюля Буржуа, который может описать персоналии пассажиров; Серджиуса Наришкоффа, который изучит их психологию; и Николао Людольфо, чье описание ковчега станет бесценным историческим документом через тысячу лет.
– Но вы не включили ни одного поэта, – заметил Смит.
– В этом нет необходимости, – ответил Космо. – Каждый человек в глубине души поэт.
– И никаких романистов, – настаивал секретарь.
– Они вырастут гуще, чем сорняки, прежде чем вода спадет наполовину – по крайней мере, они появятся, если я впущу одного на борт ковчега.
– Редакторы – два?
– Это верно. И два, пожалуй, слишком много. Я возьму Джинкса из "Громовержца" и Вола из "Совы".
– Но оба они упорно называли тебя идиотом.
– По этой причине я хочу их. Ни один мир не смог бы обойтись без настоящих идиотов.
– Я несколько удивлен следующей записью, если вы позволите мне рассказать об этом, – сказал Джозеф Смит. – Здесь у вас есть сорок два места, зарезервированных для актеров.
– Это означает двадцать восемь взрослых и, вероятно, несколько подростков, которые смогут принять участие, – ответил Космо, потирая руки с довольной улыбкой. – Я взял столько актеров, сколько добросовестно мог, не только из-за их будущей ценности, но и потому, что они сделают больше, чем кто-либо другой, чтобы поддержать дух всех в ковчеге. Я прикажу установить сцену в самом большом салоне.
Джозеф Смит нахмурился, но промолчал. Затем, снова взглянув на бумагу, он заметил, что нужно позаботиться только об одном философе.
– Его легко назвать, – сказал Космо. – Kant Jacobi Leergeschwätz.
– Почему он?
– Потому что он будет безвредно представлять метафизический род, потому что никто никогда не поймет его.
– Двенадцать музыкантов?
– Выбраны по той же причине, что и артисты, – сказал Космо, быстро записывая двенадцать имен, потому что их было нелегко произнести, и передавая их Смиту, который должным образом их переписал.
Когда это было сделано, Космо сам назвал следующую категорию – "гении-теоретики".
– Я имею в виду под этим, – продолжил он, – не дельцов с Уолл-стрит, а предвидящих людей, которые обладают даром заглядывать в "семена времени", но которые никогда не будут услышаны в свое время, и вряд ли когда-нибудь вспомнят будущие века, которые наслаждаются плодами, ростки которых они предвидели.
Космо упомянул два имени, которых Джозеф Смит никогда не слышал, и сказал ему, что их следует написать золотыми чернилами.
– Они уникальны и одиноки в мире. Это самый ценный груз, который у меня будет на борту, – добавил он.
Смит пожал плечами и тупо уставился на бумагу, в то время как Космо погрузился в задумчивость. Наконец секретарь сказал, улыбаясь на этот раз с явным одобрением:
– "Общество" ноль.
– Именно, ибо что представляет собой "общество", кроме его собственного тщеславия?
– А затем идет сельское хозяйство и механика.
Для этой категории Космо, казалось, был так же хорошо подготовлен, как и для категории науки. Он достал из кармана уже составленный список и протянул его Джозефу Смиту. В нем было сорок имен с пометкой "земледельцы, фермеры, садоводы" и пятьдесят "механики".
– В начале двадцатого века, – сказал он, – мне пришлось бы изменить эту пропорцию – фактически, весь мой список тогда был бы самым длинным, и я был бы вынужден отдать половину всех мест сельскому хозяйству. Но благодаря нашему научному земледелию, персонал, занятый в выращивании, теперь сокращен до минимума, показывая максимальные результаты. Я уже снабдил ковчег семенами новейших научно разработанных растений, а также всеми необходимыми сельскохозяйственными орудиями и машинами.
– Остается еще тринадцать мест, "специально зарезервированных", – сказал Смит, кивая на бумагу.
– Я заполню их позже, – ответил Космо, а затем добавил с задумчивым видом:
– У меня есть несколько скромных друзей.
– Следующее, – продолжил он после паузы, – это подготовить письма-приглашения. Но на сегодня мы сделали достаточно. Я дам вам форму писем завтра.
И все это происходило в то время, как половина мира мирно спала, а другая половина занималась своими делами, все больше и больше забывая о недавних событиях, и если бы они знали, чем занимались эти двое мужчин, они, вероятно, взорвались бы от смеха.
Глава VII. ВОДЫ НАЧИНАЮТ ПОДНИМАТЬСЯ
Космо Версаль начал строительство своего ковчега во второй половине июня. Был уже конец ноября. Ужасы третьего знамения произошли в сентябре. С тех пор небо почти вернуло свой обычный цвет, штормов не было, но летняя жара не ослабевала. Люди были озадачены отсутствием обычных признаков осени, хотя растительность пожухла из-за постоянной высокой температуры и постоянного солнечного света.
"Необычный год, – признали метеорологи, – но теплые осени случались и раньше, и это просто вопрос времени. Природа восстановит равновесие в свое время, и, вероятно, у нас будет суровая зима".
31 ноября медное небо над Нью-Йорком не предвещало никаких перемен, когда от Черчилля, Киватин, пришло следующее сообщение, которое большинство газет размножили на первой полосе и увенчали ошеломляющими заголовками:
За прошлую ночь уровень воды в Гудзоновом заливе поднялся на целых девять футов. Сегодня утром воцарился ужас, когда судовладельцы обнаружили, что их причалы затоплены, а суда натянули короткие причальные тросы. Ледокол "Виктория" был выброшен на песчаную отмель, по-видимому, под воздействием сильной волны, которая, должно быть, пришла с Востока. Есть и другие указания на то, что таинственный подъем начался из-за прилива с востока. Считается, что огромная масса айсбергов, появившихся в проливе Дэвиса из-за продолжительной жаркой погоды, приведшей к таянию прибрежных ледников, вызвала затор в устье Гудзонова пролива и внезапно повернуло полярное течение в залив. Но это только теория. Ожидается дальнейший рост уровня воды.
Какими бы ошеломляющими ни были эти новости, сами по себе они, возможно, не вызвали бы большого волнения в общественном сознании, если бы за ними через несколько часов не последовали сообщения об огромных наводнениях на Аляске и в бассейне реки Маккензи.