Сэм подошел ко мне и присел рядом.
– Волнуешься?
– До чертиков.
В одной руке он держал тоненькую папку. Свободная ладонь легла на мою поясницу, посылая волны тепла по телу.
– Ты справишься, – прошептал он мне на ухо. – Кто кроме тебя сможет разговорить непубличных людей и влюбить в них зрителей?
– Намекаешь на мою карьеру телесвахи? – без обиды уточнила я.
– Напоминаю о твоем опыте. Какая разница, где ты его приобрела? Тебя любят зрители за то, как ты общаешься с гостями, как превращаешь чужого человека в близкого друга. И не важно, прямой это эфир или запись.
И тут я заметила, как в гостиную заходят мои родители. Мама была одета в длинное, асимметрично скроенное платье салатового цвета и держала под локоть папу. Он нервно поправлял черный галстук и озирался по сторонам, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Господи, зачем он пришел? Публичный скандал с отцом – это последнее, что мне было нужно.
– У тебя все получится, – сказал Сэм.
Он проводил меня до узкого круга кресел в центре гостиной. Я поцеловала его в щеку и заняла место ведущей, стараясь не смотреть на папу.
Ко мне присоединились Роберт – как действующий губернатор, Дороти – как самая старая жительница Олдерни, пережившая здесь Вторую мировую войну, и Мэттью – представитель юного поколения, отражающий будущее острова. Еще одно место было отдано Беатрис – организатору летнего культурного фестиваля, а другое – Лайону, школьнику выпускного класса, мечтающему о карьере диджея. Замыкать круг должен был хозяин отеля «Морской бриз», но он опаздывал больше чем на полчаса. До начала эфира оставалось двадцать пять минут, и гример нетерпеливо стучала кисточкой для пудры по ладони.
Улегшееся было волнение вернулось. Я снова вскочила и подбежала к Сэму, который раскрыл папку перед отцом и указывал на красно-синюю диаграмму.
– Можешь позвонить Эбботу? – попросила я, поглаживая золотой кулон в круглом вырезе моего любимого зеленого платья в мелкий цветочек. Я привезла его с собой из Лондона специально для этого мероприятия.
– Секунду.
Сунув отцу тоненькую папку в руки, он вытащил из кармана телефон. Я дергала ногой и осматривала гостиную, уже битком набитую олдернийцами – зрителями в нашей импровизированной студии. Если Эббот не приедет, то надо будет либо убрать одно кресло, либо попытаться найти ему замену. Но кого?
– Сэм? – позвал сына Роберт.
Тот вскинул голову, не отнимая телефона от уха.
– Что?
Роберт еще раз пробежал глазами первую страницу в открытой папке и вновь посмотрел на Сэма.
– Я не могу рассказывать о том, к чему не имею отношения.
Сэм нахмурился.
– Мы же это уже обсуждали. Там все довольно просто, и ты не обязан вдаваться в подробности. Просто опиши в общих чертах, как у нас тут здорово.
Сэм начал что-то набирать на телефоне, словно подводя черту под спором, но Роберт не считал разговор оконченным. Закрыв папку, он встал с кресла.
– Дело не в том, как об этом рассказывать, а кто это должен делать. Эти решения принимал не я, а ты.
Хотя в его голосе не было слышно раздражения или возмущения, разговоры вокруг нас стихли. Даже гример прекратила стучать кисточкой по ладони.
– Не в одиночку, – возразил Сэм. – За них проголосовало большинство.
– Но это твои идеи, – сказал Роберт, положив руку на плечо сына. – Если бы катастрофа случилась, когда управлял островом я, не уверен, что справился бы так же хорошо.
– Неправда, – замотал головой Сэм. – Я всему научился у тебя.
– Что ж, ученик превзошел учителя, – со светлой грустью сказал Роберт.
С этими словами он протянул Сэму папку, но тот не спешил забирать ее. Колючие мурашки пробежали вниз по моей спине. Сэм перевел на меня взгляд.
– Ты не против, если я займу место отца?
На первый взгляд, он спрашивал про участие в передаче, но мы оба понимали, что ставки куда выше. Черт побери, я хотела, чтобы Сэм остался свободен, бросил свой проклятый маяк, чтобы мог поехать со мной в Лондон, если мы вместе решим, что это правильно для нас обоих. Но именно то, что он ждал моего ответа, не позволило мне даже заикнуться о моем желании. Сглотнув, я едва заметно кивнула, и Сэм, выдохнув, взял папку и занял кресло слева от меня. К нему тут же подскочил звукорежиссер, чтобы прикрепить микрофон к пиджаку.
– Спасибо, – прошептал Сэм.
Он протянул руку и переплел свои пальцы с моими. Я через силу улыбнулась, чувствуя полное бессилие.
32
– Эббот не приедет, – сказал Сэм и показал мне свой телефон.
На экране высветилось новое сообщение.
Черт. Черт-черт-черт!
До начала съемок оставалось десять минут.
– Что значит «не приедет»? – заволновался Коул. – Давайте тогда уберем лишнее кресло! Времени осталось всего ничего!
Моим первым порывом было согласиться. В конце концов, меньше участников – меньше головой боли. Однако внутренний голос хладнокровно напомнил, что есть причины, по которым я хотела увидеть среди гостей Эббота. Мне нужен был человек, способный рассказать про взаимодействие с туристами не только с официальной, но и с человеческой стороны.
Я оглядела гостиную, прикидывая, кого можно было бы попросить занять пустующее место, и мой взгляд встретился с маминым.
«Нет! – закричал внутренний голос, в секунду лишившийся спокойствия. – Только не она! Это же чистое самоубийство. Папа сделает все, чтобы помешать ей! И это на глазах у публики!»
«Но он тут. Пришел добровольно. Сидит и смотрит на меня. Это что-то да значит», – возразила я самой себе.
Я открепила микрофон от воротника платья. Когда встала с кресла, второй режиссер бросился от камеры, за которой стоял Джейми, в мою сторону.
– Куда ты собралась? Эфир через пять минут!
– Десять, – поправила я его и направилась к родителям.
Я собиралась убедить маму принять участие, чего бы мне это ни стоило.
Родители сидели с краю в последнем, внешнем ряду и держались за руки. Заметив меня, папа прищурился, но остался безмолвно сидеть, а мама восхищенно улыбнулась.
– Просто удивительно, как преобразился особняк, – сказала она, когда я присела рядом с ними на корточки. – И ты в центре этого вихря. Ты как, сильно нервничаешь?
– Сейчас – да. Эббот не приедет, и мне нужно кем-то его заменить, – напрямик сказала я. – Нужен кто-то, кто сможет рассказать зрителям про гостиницы на острове. Сможешь, мам?
– Как это Эббот не приедет?
– Он попал в аварию. У него сотрясение мозга.
– В аварию? – воскликнула мама, игнорируя мою основную мысль.
– Да.
– Какой ужас! – Она всплеснула руками, отпустив ладонь отца.
– Он написал, что все не так уж и плохо.
– Бедный Эббот, бедный Эббот… – сокрушалась мама.
– Да, это просто ужасно, но сейчас нам не хватает одного гостя, а до начала эфира восемь минут.
– Можно просто убрать лишнее кресло, – вдруг подал голос папа.
Наши взгляды пересеклись, и я приготовилась нацепить на себя самую толстую броню, чтобы устоять под градом упреков и едких замечаний. В конечном счете это не потребовалось, потому что папа, хоть и продолжал хмуриться, но злости или ненависти в его глазах больше не было.
– Можно, – нерешительно кивнув, согласилась я, – но тогда история будет неполной. Это как если бы писатель решил написать роман, но забыл одного из главных героев.
– Я думал, что главный герой сегодняшней передачи – это Олдерни.
Я покачала головой.
– Это всего лишь место действия. Оно интересно благодаря людям, которые тут живут. И среди этих людей – моя мама.
– Я? – воскликнула она неестественно высоким голосом. – Да я же ничего особенного не делаю.
– Только влюбляешь каждого гостя в этот остров и в «Последнего героя».
– Просто делаю свою работу. И получаю от нее удовольствие.
Я взяла ее руки в свои.
– Пожалуйста, вот об этом и расскажи. О своей работе. Пусть зрители увидят, какой ты гостеприимный человек. Я буду задавать вопросы и аккуратно направлять тебя.
– Наверное, можно…
– Давай условный знак придумаем. Например, ты пожмешь плечами, и я тут же переведу разговор на кого-то другого. А у нас есть охотники поболтать.
Папа одобрительно хмыкнул, видимо, впервые за семь лет соглашаясь со мной. Мое сердце затрепетало от счастья.
Мама дергала за асимметричный шов, шедший от левого плеча к правому бедру платья. Я чувствовала, что она ждет негодования со стороны отца.
Однако папа молчал.
– Ты что, совсем не против? – удивилась я, так и не дождавшись его возмущения.
– Коре решать. Пусть поступает как считает нужным.
Мы с мамой разинули рты.
– Конечно, конечно, – опомнилась я.
Попросив свое глупое сердце прекратить трепыхаться, я поднялась на ноги. Мама встала рядом со мной и принялась расправлять невидимые складки на ее платье.
– Как я выгляжу? – спросила она. – Не опозорю тебя?
Я ободряюще обняла ее.
– Тебе очень идет этот салатовый цвет. И нет, не опозоришь. Это невозможно.
Мама прерывисто вздохнула и погладила меня по щеке.
– Роуз! – заорал Коул. – Три минуты до эфира!
Мы вздрогнули и пошли к кругу из кресел.
– Еще одна замена гостя? – в один голос спросили гример и звукорежиссер.
– Последняя, – уверила я, помогая маме прикрепить ее микрофон к воротнику платья.
Гример тяжело вздохнула и принялась пудрить мамин нос.
– Роуз, неважно, сколько денег мы сегодня соберем и соберем ли в принципе, – сказал Сэм, наклонившись ко мне, когда я заняла свое место. – Главное, ты сделала все, что было в твоих силах.
Сделала ли? Слова Сэма не успокоили меня, а, наоборот, взволновали. Я сидела перед тремя телекамерами и должна была вести разговор с шестью совершенно разными людьми в прямом эфире. Во рту пересохло. И не только потому, что сейчас не существовало возможности сделать второй дубль. Я понимала, что от того, как сегодня справлюсь, зависит количество и размер пожертвований для острова, а еще – ни много ни мало – мое собственное будущее. Гарри поверил в меня и ждал, что телемарафон посмотрят как минимум десять миллионов телезрителей.