Денисов хотел было уже плюнуть на все на это, да и уехать подальше да поскорее, пока не пристрелил этот чумной «человек с ружьем». Гори оно синим пламенем, это совещание, все равно там, как обычно, ни о чем путном говорить не будут.
Но тут он вспомнил, что в нагрудном кармане френча лежит его фотография, которую он приготовил, чтобы подарить подсоветному. На тыльной стороне фотографии было написано: «Командующему царандоем полковнику Ушерзою на долгую и добрую память о нашей совместной работе. Денисов. Кандагар. 1987 год».
Денисов вытащил эту фотографию и сунул ее сарбозу прямо в рожу. Тот сначала долго рассматривал снимок, одновременно бросая косяки на Денисова. Потом, перевернув фотографию другой стороной, с умным видом стал рассматривать надпись. Денисова едва не расперло от смеха. Но он все-таки сдержал себя и, тыча пальцем в текст, сказал:
– Ну, теперь-то ты понял, муртузей, что ты кругом дурак?
Сарбоз, еще раз глянув на запись, утвердительно закивал головой, после чего вернул фотку ее владельцу.
– Дурак, он и в Афганистане дурак, – изрек напоследок Денисов, отходя от сарбоза.
Тот вновь закивал головой, делая вид, что отлично понимает русский язык.
Когда Денисов рассказал нам эту историю, мы долго ржали, а потом решили, что слово «муртузей», так удачно придуманное Денисовым, нами будет включено в повседневный мушаверский лексикон…
«Седой полковник» предложил, на мое усмотрение, посетить одно из подразделений, которое будет принимать непосредственное участие во втором этапе операции.
И вот тут я решил использовать представившуюся возможность и по полной программе оторваться на «Седом полковнике».
Буквально за неделю до этого мне пришлось выезжать в расположение 48-го БСГ. Этот горный батальон был прикомандирован в Кандагар на три месяца и прибыл в провинцию откуда-то из-под Кабула. Летом батальон был изрядно потрепан в боях с «духами» под Панджшером и в Кандагар прибыл в сильно урезанном виде.
Сарбозы батальона, видимо, восприняли это как коллективную поездку на отдых в южную курортную зону. Они просто-напросто бездельничали, принимая солнечные ванны и набивая свои организмы звериной дозой дешевых фруктовых витаминов, коих на ту пору в провинции было навалом.
Но это относительно затянувшееся ничего неделание довольно быстро начало давать отрицательные результаты. Сарбозы, снюхавшиеся с местными шинкарями и наркоторговцами, все чаще стали попадать в поле зрения хадовцев. Несколько солдат просто исчезли. То ли они дезертировали, то ли их захватили в плен «духи».
Руководство царандоя забило тревогу и провело среди личного состава батальона небольшую зачистку, после которой несколько наиболее недисциплинированных сарбозов прямиком загремели на посты первого пояса обороны. Причем именно на те, которые чаще всего подвергались нападениям со стороны «духов».
После такой акции в батальоне произошел крупный дебош, переросший в массовое неповиновение приказам и распоряжениям командования батальона. А это был уже серьезный симптом того, что в батальоне не все в порядке с дисциплиной.
Командующий царандоем Мир Акай, его заместитель по безопасности Сардар и я были вынуждены выехать в мятежный батальон и на месте разбираться в причинах всего произошедшего. В процессе коллективных и индивидуальных собеседований выяснилось, что в принципе-то все упирается в бытовую неустроенность военнослужащих.
И действительно, этот батальон, размещавшийся в полуразрушенном здании, недалеко от площади с пушками, с первых же дней своего пребывания в Кандагаре был всеми забыт. Питьевую воду в подразделение никто не подвозил, и солдаты в поисках ее вынуждены были мотаться по всей округе, таская за собой огромные емкости. С постельными принадлежностями и теплой одеждой тоже было не все в порядке. Половина солдат не имела нормальной обуви.
Короче говоря, бардак в батальоне был наиполнейший. И самое главное, за все это не с кого было спросить.
По прибытии горного батальона в Кандагар его командир выклянчил у Мир Акая недельный отпуск и улетел в Кабул к своей семье. Отец этого комбата занимал довольно высокий пост в одном из министерств ДРА, и, по всей видимости, комбат хотел воспользоваться его положением и связями, для того чтобы удрать из Кандагара. Однако из этой затеи у него ничего не вышло, поскольку над всем тем, что касалось в ту пору Кандагарской провинции, контроль осуществлял лично президент Наджибула.
Вместо одной недели комбата в подразделении не было больше полмесяца. За это время в горном батальоне и произошли те самые негативные процессы, которые потом пришлось устранять путем принятия радикальных мер.
По прибытии из Кабула комбат получил от Мир Акая капитальный нагоняй, а также одну неделю срока на устранение всех выявленных недостатков.
Недельный испытательный срок закончился накануне. Однако с контрольной проверкой ни я, ни Мир Акай в 48-й БСГ еще не ездили.
А действительно, почему бы не свозить туда «Седого полковника»? Пусть посмотрит, как идет подготовка «муртузеев» к серьезной операции.
Сказано – сделано, и через несколько минут мы уже были в 48-м БСГ.
В сопровождении десантников «Седой полковник» обошел служебные помещения горного батальона, придирчиво осматривая все закоулки. Я с комбатом и переводчиком Юрой пристроились сзади этой процессии.
Зайдя в дежурку, «Седой полковник» возмутился тем, что там, кроме дежурной смены, находились лишние люди, которые чаевничали и никак не отреагировали на вошедшего высокопоставленного шурави. По данному поводу он, обернувшись назад, высказал комбату свое неудовольствие. Майор, выскочив вперед, рявкнул на сарбозов. Только после этого те повскакивали с насиженных мест, недоуменно тараща глаза на вошедших. У меня сложилось такое впечатление, что сарбозы накурились чарза и поэтому были такими заторможенными.
В самой большой комнате, приспособленной под казарму для сарбозов, «Седой полковник» возмутился бардаком, который там царил. Мало того, что большинство двухъярусных кроватей были не застелены, но, ко всему прочему, на них лежали и сидели сарбозы. Один сарбоз, сидя на подушке, словно падишах, и сложив ноги калачиком, разложил перед собой детали разобранного автомата, упорно занимаясь его чисткой.
– Ну и бардак у тебя, майор. – «Седой полковник» с таким брезгливым видом посмотрел на комбата, будто перед ним стоял не афганский офицер, а какой-то чмошник, впервые попавший в армию. – И с этой сворой недисциплинированных разгильдяев ты собираешься воевать с «духами»?
Комбат сначала потупился, но через несколько секунд, гордо вскинув голову, заявил:
– Эти бойцы два месяца тому назад геройски воевали с отрядами Масуда в Панджшере и не заслужили такого обращения с ними.
«Седой полковник» даже растерялся от такой наглости майора, не зная, что ему и ответить.
По тому, как начало багроветь его лицо, я понял, что он сейчас сорвется. Предчувствия меня не обманули.
– Мне что теперь, им за это жопы лизать? За что, скажи мне, пожалуйста, им деньги платят? За то, чтобы они, как положено, выполняли свои уставные обязанности. А это что такое? Это строевое подразделение? Это свора анархистов, и командир у них такой же раздолбай, как и они сами!
Стоя сзади «Седого полковника», я слегка толкнул его в спину, давая понять, что об этом не стоит говорить именно сейчас. По крайней мере, он мог все это высказать комбату один на один, где-нибудь в укромном месте.
Но было поздно.
По всей видимости, один из сарбозов, владеющий русским языком, отлично понял смысл сказанного и передал слова «Седого полковника» остальным сарбозам. Те, размахивая руками и крича, обступили нас со всех сторон. Один из сарбозов сорвал с себя дреши, обнажив торс. Грудь и левая рука у него были перебинтованы. Сарбоз на этом не остановился и начал срывать бинты с груди, под которыми обнажился огромный шрам багрового цвета. Выкрикивая истеричные фразы и тыча пальцем в шрам, сарбоз подошел вплотную к «Седому полковнику».
Десантник, стоявший рядом с ним, одним движением руки попытался оттолкнуть сарбоза в сторону.
Лучше бы он этого не делал.
Рана у сарбоза стала кровоточить, отчего он пришел в бешенство и начал кричать еще громче, тыча пальцем то в сторону «Седого полковника», то в мою сторону.
Юра подошел ко мне сзади и в общих чертах объяснил, о чем глаголит этот истеричный сарбоз. Он обвинял нас в том, что, посылая батальон в «зеленку», мы, шурави, хотим, чтобы все они там погибли. А стало быть, мы заодно с душманами и нас надо убить, пока мы не погубили их.
Ни хрена себе! Ну, надо же, чего придумал, козел!
Я быстро озвучил нашим мужикам последнюю фразу, произнесенную сарбозом.
А в это время плотное кольцо из сарбозов уже сомкнулось вокруг нас. В руках у некоторых из них появились автоматы. Дело принимало довольно серьезный оборот. Я мельком глянул на «Седого полковника» и не узнал его. Лицо его стало белее простыни, свисающей со второго яруса кровати, рядом с которой мы стояли.
То, что произошло в следующее мгновение, можно считать реакцией русской человека на выброшенную в его кровь порцию адреналина.
Десантник, стоявший перед «Седым полковником», передернул затвор своего ПК и, поведя стволом по стоящим перед ним сарбозам, диким голосом заорал:
– Дреш, суки! Поубиваю гадов, если хоть шевельнетесь!
Второй десантник выдернул из лифчика сразу две эргэдэшки. Причем обе гранаты каким-то образом оказались уже без колец с предохранительными чеками. Стоило ему разжать пальцы, и через несколько секунд вся эта свора «муртузеев» превратилась бы в кучу окровавленных трупов. И мы вместе с ними.
В моем автомате патрон всегда был в патроннике. Сняв автомат с предохранителя, я наставил его на комбата.
По всей видимости, выражения лиц у всех нас были такими звериными, что растерявшиеся сарбозы боялись даже шелохнуться.
– В общем так, майор, – не опуская ствола, обратился я к комбату, – если твои орлы не разойдутся сию же минуту по своим норам, то они узнают, как умеют воевать шурави. И передай им, что если я еще хоть раз услышу от кого-нибудь, что шурави заодно с душманами, пристрелю ишака вот этой вот рукой. Ты все понял? Или тебе нужно перевести?