Сценарий выезда был почти идентичен тому, что и накануне. «Таблетку» в этот день решили оставить в покое, поскольку за нами заехал царандоевский БТР, на котором уже сидели Мир Акай, его заместитель Сардар, командир 48-го БСГ и несколько сарбозов. Без каких-либо происшествий доехали до моста Пули Тарнак, где нас уже ожидал БТР разведроты Бригады. На броне, кроме разведчиков-срочников, восседал «Седой полковник». С Михалычем пересели на БТР разведчиков. Со своими мужиками было как-то спокойней. Не знаю почему, но за нами увязался и командир 48-го БСГ.
На этот раз обошлось без восхождения на «Олимп». Решили форсировать «зеленку» с ходу. На пятом посту к нашим бронемашинам присоединились остальные грузовики, которые с вечера так и остались там ночевать.
До шестого поста доехали без происшествий. Но стоило нам здесь появиться, как шедшие за нами машины оккупировали сарбозы, оставшиеся накануне ночевать. Они штурмовали их точно так же, как в период Гражданской войны отступающие врангелевцы штурмовали последние пароходы, уходящие из Крыма. По всему было видно, что им ой как не хотелось повторять вчерашнюю пешую прогулку по пыльной дороге.
Сидящий с нами на первом бэтээре командир 48-го БСГ еще на четвертом посту пересел на следовавший за нами царандоевский БТР. На пятом посту он слез и с него и сел в кабину новенького царандоевского ЗИЛа, доверху груженного боеприпасами.
Видимо, чуял свою смерть, потому и метался, не зная, как ее перехитрить.
Не получилось, однако.
Когда мы подъезжали к седьмому посту, колонна была обстреляна «духами» из ближайших зарослей камыша. Первый выстрел гранатомета пришелся по кабине грузовика с боеприпасами. Водитель грузовика, видимо, находясь в шоке из-за полученного ранения, дал «по газам», и машина, съехав с накатанной дороги, залетела на пахоту. Второй выстрел РПГ пришелся в аккурат по бензобаку. Машина вспыхнула ярким факелом. Сидящий в кабине комбат делал отчаянные попытки выбраться из горящей машины, но все было тщетно. Было только видно, как он мечется в агонии по кабине, стуча в лобовое стекло.
На помощь своему гибнущему командиру поспешил один из солдат горного батальона, по всей видимости, его инзибод – телохранитель. Ему оставалось сделать каких-то пару шагов до машины, но тут прозвучал взрыв противопехотной мины. Инзибоду оторвало ногу. Дико крича, он упал на землю и стал кувыркаться около горящей машины. Из разорванной в клочья культи фонтаном хлестала алая кровь, окроплявшая пыльную землю.
То ли от большой потери крови, то ли от болевого шока сарбоз через несколько минут потерял сознание, и у него начались судороги. А еще через пару минут тело его дернулось в последний раз, и он затих навсегда, широко раскинув руки и смотря стекленеющими глазами в небо.
Царандоевские сарбозы стояли с широко открытыми глазами, загипнотизированные увиденным. Желающих повторить геройский поступок по спасению командира среди них больше не оказалось. Да и спасать-то было уже поздно.
В горящей машине начали взрываться боеприпасы. Полетели осколки снарядов, мин, гранат, засвистели пули. Царандоевцы стали спрыгивать с машин и разбегаться кто куда, прячась в естественные складки местности, в воронки от авиабомб и за полуразрушенные строения. Мы запрыгнули на правый борт бэтээра, на котором приехали сюда, и дали команду водителю отогнать его подальше от опасного места.
Водила оказался смышленым малым. Посильнее газанув, с тем чтобы прятавшиеся за бэтээром сарбозы отскочили в сторону, он рванул боевую машину вперед, к земляному валу ближайшего арыка. Расчет был верным – вал являлся естественной преградой для выстрелов «духовских» гранатометов. Нашему примеру последовал водитель царандоевского бэтээра. Остальные грузовики стали пятиться и разворачиваться назад, чтобы поскорее покинуть опасное место. Один из «ЗИЛов» при развороте наехал задним колесом на противопехотную мину, от взрыва которой в клочья разорвало покрышку. Не останавливаясь, водитель погнал машину прочь на уцелевших колесах. «Духи» выстрелили напоследок по удаляющейся автоколонне из гранатомета, но промазали.
Оставшись на открытой местности, мы приступили к организации обороны. Несколько пулеметчиков было выставлено на вал, и они открыли беглый огонь по камышам, в которых засели «духи». Переводчик Юра, схватив трофейный «виккерс», тоже сделал попытку поиграть в войнушку. Куда там! Пока мы добирались сюда, пыль плотно забила внутренности пулемета, и Юра не смог даже передернуть его затворную раму. Вот и доверяй после этого импортной военной технике.
Спустя несколько минут стрельба понемногу стала затихать, а потом и вообще прекратилась. На смену ей пришла звенящая в ушах тишина.
Неужели пронесло?
Да уж куда там! Буквально через пару минут «духи» открыли огонь по нашим позициям сразу из двух минометов, причем один бил с юга, а второй с севера. Мы оказались под перекрестным огнем. Первые мины упали со значительным удалением от того места, где мы находились. Но с каждым следующим выстрелом они стали ложиться все ближе и ближе к нам. Еще несколько выстрелов, и «духи» накроют нас. Стоявшие рядом со мной царандоевские солдаты сползли в огромную воронку от авиабомбы и, абстрагировавшись от всего происходящего, начали усиленно молиться.
Наступило время обеденного намаза.
О чем они просили своего Аллаха, я мог только предполагать. Но, видимо, их молитвы все-таки достигли его ушей. По душманским минометчикам начала бить наша артиллерия. Скорей всего, их засекли наблюдатели, сидевшие на КП штаба операции. Вот только наводчики на батарее немного ошиблись со своими расчетами, и первые снаряды угодили по нашим же позициям. Слава богу, никто не погиб, но несколько сарбозов все-таки получили осколочные ранения. После корректировки огня через бэтээровскую радиостанцию с употреблением всех возможных в таком случае эпитетов и нецензурных выражений в адрес артиллеристов снаряды стали падать на позиции «духов».
Артиллерийская канонада, продолжавшаяся минут пятнадцать, прекратилась также резко, как и началась.
Пользуясь временным затишьем, «Седой полковник» собрал джиласу, на которой оперативно рассмотрели один единственный вопрос: что будем делать дальше? На поверку выходило, что оставаться на открытом пространстве, не достигнув конечной цели, было просто безрассудно. А тем более, если придется заночевать. Еще неизвестно, какой фортель в очередной раз выкинут «духи» и чем все это может закончиться. У «Седого полковника» были еще свежи воспоминания о том, как мы удирали из мятежного горного батальона. А сейчас, когда их сдерживающий фактор в лице командира догорал в машине, ожидать от всей этой своры «мартузеев» можно было чего угодно.
Вон они. Стоят в стороне и бросают косяки ненависти в нашу сторону.
Было принято, пожалуй, единственно верное решение – отходить. Отходить, и как можно быстрее, пока оклемавшиеся «духи» не перебили всех нас по одному.
Довольно красноречиво по данному поводу выразился «Седой полковник», когда с вопросом «что делать?» к нему обратился Мир Акай.
– Уеб…ть к еб…й матери!
Эта команда, почти в дословном переводе, была сразу же озвучена полковником Мир Акаем.
Сарбозы как будто только ее и ждали. Повскакав со своих насиженных мест и прихватив вооружение и боеприпасы, они чуть ли не бегом рванули подальше от того места, где только что над их головами летала старуха смерть со своей острой косой.
С большим трудом кое-как удалось остановить несколько солдат, чтобы они помогли забрать останки своих сослуживцев. К сгоревшей машине идти никто не хотел, и поэтому Мир Акай дал команду подогнать вплотную к ней царандоевский БТР. Не ступая на землю, сарбозы перетащили на него тела погибших.
От командира горного батальона остался обгоревший кусок мяса, весом не более десяти килограммов, а от его водителя и того меньше. Обуглившиеся останки майора и водителя, дымящиеся и источавшие неприятный запах горелого мяса, завернули в шерстяное одеяло и положили возле моторного отсека БТРа. Рядом с ними положили труп инзибода.
Царандоевский БТР поехал первым, а за ним последовал БТР разведроты. На этот раз я и Михалыч уселись на царандоевский БТР, а Юра остался на бригадном бронике.
Не проехали и полкилометра, как были обстреляны «духами» из стрелкового оружия. Было видно, как одетые в черную национальную одежду «духи» перебегали с места на место, ведя плотный огонь из-за стены камышовых зарослей. До них было каких-то метров сто – сто пятьдесят. Душманские пули шмелями пролетали слева, справа, сверху, цокали о борт БТРа, высекая из металла искры.
Сарбозы как будто знали, что «духи» обстреляют нас именно с южной стороны, и загодя гроздьями повисли по левому борту бэтээра. Мне и Михалычу места за спасительным бортом не досталось, и мы плашмя разлеглись на броне сзади башни.
Командующий Мир Акай сидел внутри бэтээра и, когда «духи» начали стрелять, туда же позвал и нас. На его предложение мы ответили категорическим отказом. Семи смертям не бывать, а одной не миновать. Уж лучше получить пулю в лоб, чем заживо сгореть внутри этой консервной банки.
Когда началась вся эта хренотень, и я, и Михалыч открыли огонь из своих автоматов. Афганцы, висящие на бронике, видимо, от страха совсем позабыли, что у них тоже есть оружие. Одна из выпущенных «духами» пуль с причмоком влетела в лежащий справа от меня обескровленный труп инзибода. Я мысленно представил, что будет со мной, если точно такая же пуля сейчас долбанет в мою «бестолковку», на которой даже и каски-то нет.
Эх, хубасти, четурасти, в Афган попал по дурости!
Появилось жгучее желание окопаться прямо здесь, на броне. Всем телом распластаться по холодному металлу и, вжимаясь в него изо всех сил, растечься жидким киселем по всей поверхности.
Рожок опустел за считанные секунды, и я начал уже было менять местами связанные изолентой магазины. Но в это время Михалыч сменил позу в стрельбе, и раскаленные гильзы его автомата ударили мне по лицу. Спасаясь от возможных ожогов, я снова превратился в «кисель».