Меня это здорово задело за живое. Какой-то «душара», сидящий на теплом месте с министерским портфелем под мышкой, в первую очередь беспокоится не о благополучии страны, а о том, сколько погибло его собственных нафаров, засевших в кандагарской «зеленке». А что, собственно говоря, делают эти самые нафары в «зеленке» зимой?
Все свои мысли, особо не задерживаясь, я выпалил генералу.
Он долго смотрел на меня, не говоря ни слова.
Я тоже замолчал. В этой стране я чужак и никогда не стану для афганцев своим. Как и все мои соотечественники, я пришел в их страну с благими намерениями, но с оружием в руках. И если я сам лично не убиваю тех самых дехкан, то за меня это делают наши военнослужащие, которым я отдаю всю собранную информацию о «духах». А уж как там потом все это происходит, вроде бы не мое дело.
Да-а! Однозначно не гости мы все в этой стране.
Вот и Суразоволя даже прорвало. Видимо, долго это в нем копилось. И не боится ведь ничего. А ну как я уже завтра сообщу наверх кому следует о крамольных разговорах генерала. Голову моментом у него снесут. А может быть, и не снесут. У них там, в Кабуле, сплошная круговая порука. Как раз-то и наоборот, моментально засветят меня самого. И тогда уже мне придется думать о том, как сохранить собственную голову на плечах до окончания срока командировки и постоянно трястись от страха, ежесекундно ожидая пулю в затылок или в спину. Не «духи», так «рафики» пристрелят где-нибудь из-за угла. Ищи потом ветра в поле. Тот же Джелани завезет куда-нибудь не туда, куда надо, и прощайте, мама и любимая жена.
Э-эх, а как все хорошо начиналось: «Какой вы хороший мушавер. Спасибо вам за оказываемую практическую помощь афганским коллегам». До чего все это противно.
– Пора, наверное, спать, – прервал мои размышления генерал.
Я только сейчас обратил внимание, что и генерал, и Мир Акай между делом сняли с себя всю верхнюю одежду и пребывают в одном нижнем теплом белье.
«А барахлишко-то наше – ментовское», – мелькнуло у меня в голове. Вот блин, у нас его и близко даже нет, а у афганцев оно имеется. Дурдом, одним словом. Если мне сейчас по их примеру скинуть дреши, то останусь я в одних трусах и майке. А кто знает, сколько еще продержится тепло в этой землянке. Улетучится через полчаса сквозь щели в дверях, и придется мерзнуть точно так же, как и в прошлый раз. Нет уж, увольте.
Сбросив резиновые сапоги, я, как был, завалился в кровать. Даже не стал ее расстилать, как это сделали мои соседи. Пистолет оставил в кобуре, которую тоже не стал снимать с пояса. Кто знает, что сейчас на уме у генерала. С его-то «духовскими» мыслишками от такого другана всего можно ожидать. Пожалуй, сам не хуже «духа». Не зря же он как две капли похож на того киношного бандюгана – Абдуллу.
Сон никак не шел. А афганцы молодцы. Буквально через пару минут в землянке был слышен их смачный храп. Пофигисты конченные.
Что же за день такой сегодня был?
Ба-а! А ведь сегодня седьмое января. Большой христианский праздник – Рождество Христово. И именно сегодня исполняется семьдесят семь лет моему тестю, бывшему кадровому военному, пограничнику – Василию Федоровичу Труфакину. Сидят, наверно, сейчас все мои родственники в тесной компашке и дружно отмечают сию дату. Меня, наверно, вспоминают. Почему-то вспомнилось, как ровно семь лет тому назад так же вот отмечали семидесятилетие моего тестя. Никогда не забуду тот день.
В тот приснопамятный день довелось мне участвовать в задержании беглого преступника по кличке «Мурун».
Летом 1980 года он угнал машину и в пьяном угаре сбил несколько человек, один из которых скончался на месте. Его вычислили и начали искать. А он, сбежав из дома, вырыл в степи землянку, где и прожил почти полгода. Когда начались сильные холода, он не выдержал и вернулся домой, пригрозив своим родителям, что кончит обоих, если они его сдадут ментам. А чтобы было доходчивей, зарядил отцовскую двустволку патронами с картечью. Кто-то из соседей, прознав об этом, «цинканул» участковому. Тот, не откладывая в долгий ящик проверку данной информации, решил проведать дом, в котором, судя по всему, и скрывался «Мурун». Кончилось все это тем, что участковый едва не погиб. «Мурун» почти в упор стрелял в него из того самого ружья, но по счастливой случайности промахнулся. Вот после этого и было принято решение о захвате преступника.
Создали группу захвата, в которую включили и меня. По замыслу разработчиков плана операции, мне отводилась роль «вышибалы». Я должен был выбить оконную раму и первым заскочить в дом именно в тот момент, когда бывший одноклассник «Муруна» Николай Шматов, работавший на ту пору опером в областном уголовном розыске, передавая ему через форточку подписку о невыезде, должен был схватить преступника за руку.
Удерживать его он был обязан до тех пор, пока я и еще несколько оперативников не ворвемся внутрь дома.
Все произошло именно так, как и планировалось.
Но! Вот это «но» никогда не предугадаешь никаким планом.
«Мурун» сумел вырваться из рук Николая, и, когда я, высадив ногой раму вместе со стеклами, влетел в дом, в мой живот уперлись стволы той самой двустволки.
Бог, наверное, все-таки есть.
«Мурун» забыл заранее взвести курки у этого допотопного ружьишки. И слишком поздно это понял. А когда понял, ружье уже перекочевало в мои руки. Тогда «Мурун» кинулся в спальню и попытался с ходу вытащить из-под кровати спрятанный топор. Но схватить он его не успел, поскольку я уже сидел на нем верхом и заламывал за спину руки. А тут и ребята подоспели.
Когда «Муруна» выводили из дома, он оглянулся в мою сторону, зло буркнул:
– Повезло тебе сегодня, ментяра. Но не думай, что так будет всегда. Откинусь, посчитаемся.
Уже потом только обнаружил, что замша на плече моей совсем новехонькой дубленки порезана. Видимо, влетая в дом, я зацепился за осколок разбитого стекла. М-да. Вот жена-то обрадуется. Буквально накануне она привезла эту дубленку из Пятигорска, куда специально ездила с подругами в однодневный «шоп-тур». Одного дня не успел поносить.
В тот день к праздничному столу я успел вовремя, и день рождения тестя мы отметили от души. А за порванную дубленку, после того как я объяснил, при каких обстоятельствах этот конфуз получился, жена меня особо и не ругала.
А через пару лет заезжие корреспонденты из «Советской России», в поисках «чего-нибудь такого», узнав об этом случае, опубликовали в своей газете статью «Без выстрела»…
Стоп!
А это что за выстрелы?
Треск автоматных очередей мгновенно скинул меня с кровати. В первое мгновение я не мог сообразить, где нахожусь. Только что я сидел с тестем за праздничным столом, и вдруг оказываюсь в какой-то кромешной темноте. Распахнулась дверь землянки, и в образовавшийся проем вместе с ночным холодом ворвался человек. Моя рука непроизвольно легла на «оперативку», готовая выдернуть пистолет из кобуры и всадить пулю в темный силуэт. Но уже в следующее мгновенье силуэт затараторил на дари, и из нечленораздельных фраз я понял, что на пост, на котором мы заночевали, внезапно напали «духи». Много «духов».
Е-мое! Вот это называется – приплыли!
Накинув ветровку и схватив автомат, я хотел уже кинуться на улицу, но командир поста преградил мне дорогу.
– Не спеши, мушавер. Свою пулю ты еще успеешь схватить.
Это говорил Суразаволь.
В темноте его совсем не было видно, но по звукам я понял, что и он, и Мир Акай быстро одеваются. А в это время командир поста продолжал докладывать о происходящем на улице. Кончилось это заявлением Мир Акая, что мы являемся его гостями и он не может допустить, чтобы с нами чего-нибудь произошло. После этого он выскочил на улицу вслед за командиром поста. А чтобы в наших головах вдруг не созрел какой-нибудь бредовый план, закрыл дверь землянки снаружи. Это выяснилось, когда Суразоволь попытался ее открыть.
Мы еще не знали, как надо понимать слова – «много “духов”». На всякий случай подтащили кровать, на которой я только что спал, к двери, и раскорячили ее так, чтобы нападавшие снаружи не смогли сразу ее открыть и проникнуть в нашу землянку. Суразоволь передернул затвор своего «Стечкина», а я снял с предохранителя автомат. Патрон находился в патроннике еще с момента выезда из городка. Дурная привычка, но здесь, в Кандагаре, это вынужденная мера. На всякий случай снял с пояса эргэдэшку. Кто знает, как развернутся дальнейшие события. Может быть, придется кончать одной гранатой и себя, и замминистра, и «духов», что попытаются вломиться в землянку.
Бой, как мне показалось, длился не меньше часа. А может быть, мне это только показалось? Но вот он стал постепенно затихать. Слышались только редкие выстрелы из миномета да срывающиеся автоматные очереди.
За дверью послышался шорох. Чья-то рука шарила по двери в поисках щеколды.
Мы оба насторожились. Кто знает, чья сила там, наверху, сейчас взяла. Может быть, это «духи», перебившие всех защитников поста, рвутся в нашу землянку. Нервы были на пределе. Еще секунда, и я всадил бы очередь в эту дверь. Но в этот момент из-за нее раздался голос Мир Акая:
– Открывайте! Это я.
Я с облегчением вздохнул и поставил автомат на предохранитель.
И на этот раз пронесло. Слава Тебе, Господи. Не зря, видимо, был твой праздник.
Мир Акай вошел не один. Рядом с ним стоял переводчик – Джумабай.
Да-а! Вот подфартило мужику побывать на «боевых». Он эту ночь теперь на всю жизнь запомнит и будет рассказывать о ней всем встречным и поперечным. И чем дальше сегодняшние события будут отодвигаться в его жизни, тем красочней он будет их излагать. Перед моим взором Джумабай вдруг предстал в виде седого старичка с козлиной бородкой, который сидит в окружении школьников младших классов и рассказывает им о том, как он однажды ночью воевал в Афганистане с моджахедами.
Я невольно улыбнулся.
А Джумабай тем временем не стал откладывать в долгий ящик свое историческое повествование и взахлеб стал рассказывать мне о том, как, трясясь от страха, он провел ночь в соседней землянке. Оказывается, командир поста его закрыл в ней точно так же, как Мир Акай закрыл нас в нашей. Ну, блин, «ангелы-хранители».