Мамад-хан тем временем в окружении своей свиты направился к юрте. Решил, стало быть, тоже изнутри взглянуть на творение наших рук. Судя по выражению его лица, юрта на него не произвела никакого впечатления, а когда Хаким предложил ему вести переговоры именно в юрте, он ответил категорическим отказом.
Ну, вот тебе на, значит, мы только зря напрягались с ее строительством.
Мамад-хан гаркнул пару фраз одному из своих охранников, и тот, прихватив с собой еще несколько человек, рванул с ними в крепость. Буквально через пару-тройку минут они также бегом вернулись обратно, неся в руках свернутый в рулон ковер и что-то еще. Ковер был брошен прямо в пыль и тут же расстелен. Большой и красивый, на пыльной земле он смотрелся каким-то инородным телом, словно цветущая роза на навозной куче. Мамад-хан снял резиновые калоши и не спеша, словно отыскивая насиженное до этого место, уселся на ковер, подвернув под себя голые ступни ног. Только после этого он жестом пригласил гостей к достархану, и мы последовали его примеру.
Не успели мы разместиться на ковре, как перед каждым из нас появились небольшие пиалы с чаем. Вот дают! И когда они только успели чай приготовить. Наверно, с собой из кишлака принесли, когда последний раз за ковром бегали. Кроме пиал с чаем на достархане появились несколько мелких тарелочек с восточными сластями. Сушеный урюк, кишмиш и засахаренные косточки урюка заменили нам сахар и конфеты.
И потек размеренный разговор. Поскольку Хаким и Мамад-хан говорили на пушту, я перебрасывал свой взгляд с одного на другого, изображая умное лицо. Хотя, если честно сказать, в тот момент я так ничегошеньки и не понял из их разговора. Интуиция подсказывала мне, что Мамадхан выторговывает у Хакима наиболее выгодные для него и его нафаров условия договора. Яростно жестикулирующий руками Хаким упорно пытался что-то доказать Мамадхану, а тот, попивая из пиалы чаек, молча слушал своего оппонента, хитро усмехаясь в свои пышные усы.
От их разговора мне стало как-то скучновато. Да и от выпитого чая уже стало невмоготу. Не в юрту же идти справлять свои естественные надобности. Афганцам-то что – отошел в сторонку, присел на корточки спиной к публике, ослабил чуток шнурок на поясе своих широченных штанов, и вываливай наружу все свое «хозяйство», делая вид, что усиленно любуешься окружающей средой.
Слава богу, затянувшийся диалог Хакима с Мамадханом закончился. Оба встали с достархана и принялись заново лобызаться. Чудной народ. А впрочем, что это я? Наш многоуважаемый генсек тоже был большой любитель таких лобызаний. В этом деле Леониду Ильичу не было равных во всем мире. Как бы там ни было, но от процедуры лобызаний с Мамад-ханом на этот раз мне не удалось уйти.
В ознаменование состоявшихся переговоров тут же был зарезан невесть откуда взявшийся баран. Словно из-под земли, появился большой казан, который афганцы установили на металлическую треногу с ободком. Двое мужиков за считанные минуты разделали барана, побросали большие куски мяса в казан и залили их двумя ведрами воды.
«Хорошая шурпа должна получиться из такого количества мяса», – подумал я. Только где они возьмут столько дров, чтобы ее сварить. В округе не было видно не то чтобы деревьев, даже захудалого кустика саксаула или верблюжьей колючки. Но в ту же секунду я услышал сзади себя какое-то размеренное гудение. Оглянувшись, увидел, как двое бачат раскочегаривают пару китайских паяльных ламп. Так вот, значит, на чем они собираются варить баранину. Да-а, голь на выдумки хитра. В очередной раз я недооценил афганцев. Минус мне.
Пока шли приготовления к пиршеству, я незаметно отошел в сторону и втихаря «отлил» на колесо стоявшей в сторонке БРДМки. Видимо, я не был первооткрывателем в этом деле, поскольку колеса бронемашины еще до меня кто-то изрядно обмочил. Облегченный и довольный жизнью, я попытался было присоединиться к процессу приготовления варева, давая дельные советы поварам. Но, поскольку Хаким был занят нескончаемой беседой с Мамад-ханом и не имел возможности поучаствовать в нашем диалоге в роли переводчика, все мои советы очень быстро иссякли, так как ни я, ни повара друг друга не поняли. А может быть, это и к лучшему? Ученого учить, только делу вредить.
Март месяц это вам не июнь. В этот период года темнеет рано. Стоит солнцу уйти за горизонт, и буквально через несколько минут всю округу накрывает темень. Пока варилась шурпа, пока повара заправляли ее луком и всякими специями, солнце неумолимо катилось к песчаному горизонту. Неужели ужинать придется в темноте, посреди степи. Но и на этот я потерпел фиаско, недооценив гостеприимных хозяев. Афганцы принесли из кишлака бензиновую «летучую мышь» и, сменив в ней асбестовый осветительный мешочек, раскочегарили ее. Ослепительно яркий свет разлился по всей округе.
После небольшой консультации с Мамад-ханом было принято решение, что трапезничать все-таки будем в юрте. Туда и отнесли горящую лампу, подвесив ее за проволоку почти в центре юрты. Туда же был перенесен и ковер, на котором в тот момент уже никто не сидел.
В тот вечер нам довелось отведать не только мясной шурпы. Пока варилось мясо, в кишлаке кто-то сварганил плов. Казан с пловом, в котором, кроме риса, в изобилии были морковь с луком, был водворен в центр ковра еще до того, как сварилась шурпа. Потом повара повытаскивали вареное мясо и выложили его на огромное блюдо, а бульон разлили по пиалам.
Трапезничали не менее двух часов. За ужином, не спеша, переваливаясь с боку на бок, обсуждались детали того, как будет происходить процесс передачи постов обороны. Вопросов у Мамад-хана было много, и все их нужно было решить сегодня, дабы потом не ставить в неудобное положение Мир Акая, когда тот будет подписывать договорные документы. Все обсудили, все предусмотрели, вплоть до того, как на эти посты будут осуществляться поставки боеприпасов и продуктов питания. По всему было видно, что Мамад-хан остался очень доволен результатами переговоров.
Когда ужин подошел к концу и чай уже не лез в глотку, Мамад-хан поинтересовался у Хакима, где мы будем ночевать. Об этом мы как-то даже и не подумали, поскольку надеялись управиться с этими переговорами за один день. Правда, я с самого начала сомневался в том, что нам это удастся сделать и даже был готов к тому, что придется заночевать в этом захолустье, но все-таки надежда обернуться за один день была. Запоздалые «посиделки» в юрте полностью разрушили все мои планы.
И тут Мамад-хан предложил свои услуги в решении этого вопроса. В кишлаке был один полузаброшенный дом, который до Саурской революции был не чем иным, как караван-сараем. В нем останавливались на ночлег заезжие люди, которых ночь заставала в пути. Мамад-хан объяснил, что помещение караван-сарая находится в весьма сносном состоянии и что там даже сохранились тюфяки, на которых можно спать. Я только на секунду представил, как буду лежать на старом драном тюфяке, набитом клопами и прочими кусающими и жалящими тварями, и мне сразу стало не по себе. А ну как еще и эфа вздумает навестить место нашего отдыха. Вообще, мрак. Я сразу же отказался от удовольствия ночевать по соседству с фалангами и скорпионами, однозначно заявив, что в таких случаях привык ночевать в салоне автомашины. Хаким и остальные царандоевцы были того же мнения. Мамад-хан на секунду задумался, а потом, повернувшись в сторону стоявшего сзади него нафара, отдал какое-то распоряжение. Позже я понял, что Мамад-хан распорядился об организации охраны гостей, возжелавших ночевать в машинах. Правда, он добавил, что ковер в юрте останется до завтрашнего дня, и если кто пожелает ночевать в юрте, то может воспользоваться им. Ковер сделан из чистой овечьей шерсти, и ни одна ползучая тварь не рискнет даже приблизиться к нему. Мы согласно закивали головами, но тем не менее остались при своем мнении и окончательно решили ночевать в машинах. Я застолбил за собой пустое пространство в УАЗе, что было позади сиденьев. Еще когда мы ехали, я обратил внимание, что там лежит какое-то тряпье. Ну чем не перина. В полевых условиях бывало и хуже.
Когда мы вышли из ярко освященной юрты наружу, мои глаза долго привыкали к кромешной тьме. Видно было только какие-то силуэты людей, перемещавшиеся передо мной из стороны в сторону. Стена крепости тоже исчезла в этом мраке. Стояла последняя неделя по лунному календарю, и новый месяц еще только-только готовился зародиться на небосклоне, упорно пряча в бархатной ночи свои еще не родившиеся молодые «рожки».
Но что-то в этой темноте меня поразило. Что именно, я даже как-то сразу и не сообразил. Постояв несколько минут на улице, я понял, что именно выхватило мое подсознание. Весь горизонт к юго-востоку от кишлака был намного светлее, чем все остальное звездное небо.
– Что это такое? – не выдержал я, обращаясь к Хакиму.
В свою очередь, он перевел мой вопрос Мамад-хану, и тот, громко рассмеявшись, ответил, что в той стороне находится пакистанский город Чаман. Напрямую до него всего каких-то пять километров, не больше. Я долго вглядывался в горизонт, пытаясь увидеть свет хотя бы одного уличного фонаря, но искривленный за счет песчаных барханов горизонт тщательно скрывал их от моего взора. Я повернулся всем телом влево и посмотрел в ту сторону, где, по моим расчетам, должен был располагаться уездный центр – Спинбульдак. Тьма кромешная. Хоть бы один огонек мелькнул на горизонте.
Вот он – Афганистан, страна периода средневековья. Одни только звезды ярко горели на небосклоне. Посреди пустынной местности они казались такими близкими. Складывалось обманчивое ощущение, что стоит только протянуть к ним руку, и уже можно почувствовать их мерцающую теплоту. Я едва не потянулся руками к звездам, но вовремя опомнился.
Мамад-хан в это время о чем-то беседовал с Хакимом, и оба довольно ржали. От моих ушей не ускользнуло слово «мушавер», произнесенное Мамад-ханом. Стервецы, наверняка о моей персоне разговор затеяли. Вот так-то ездить без собственного переводчика – поди догадайся, о чем они сейчас гутарят. Но Хаким, видимо, сам догадался, что пора