Да-а! Грустная история.
Я решил вернуться к своему вопросу насчет отремонтированной бронетехники и орудий, чем вызвал дружный смех всех строителей. Вдоволь насмеявшись, они наперебой рассказали о том, как все это происходило.
Еще вчера днем на завод пригнали те самые пару танков, БТР и орудия. При этом бронетехника пришла своим ходом, а орудия привезли на буксире те самые «шишиги», что сегодня увезли их после «капитального ремонта» обратно в артдивизион.
Экипаж БТРа снял два колеса со своей бронемашины, и закатил их в подсобное помещение. Их примеру последовал и экипаж танка. Они демонтировали одну гусеницу, но убирать ее никуда не стали. Тяжеловата, однако, эта «железяка». Ее просто свернули в рулон и оставили лежать там же, где и сняли.
О том, что было потом, нетрудно догадаться.
— Ну, хорошо, — не унимался я. — С этим все понятно. Но как же все-таки им удалось за такой малый срок заменить поврежденное танковое орудие?
— А его никто и не менял, — покатываясь от смеха, сказал Семеныч.
— Как это так, — не менял? — не понял я.
Семеныч предложил всем наполнить стаканы и выпить за находчивых афганцев. После того, как мы осушили «тару», он поведал мне самый главный «фокус», который сегодня практически у всех на глазах проделали эти «бабаи».
Пока Рафи со своей свитой прогуливался внутри главного корпуса, афганцы завели двигатель танка с «розочкой» и отогнали его на пустырь, что был сзади котельной. А на его место подогнали танк из боевого охранения завода.
Никто, даже я, не заметил эту подмену.
Ну и аферманы же эти афганцы. Я их явно недооценил.
Куда уж там до них нашему Кио…
Глава 28. Откровения Мир Акая
Ежегодно, по окончанию зимних муссонных дождей, южные провинции Афганистана накрывал «афганец». Беспощадные пыльно-песчаные бури получившие такое обобщающее и почти ласковое название, для всех нас были несусветным мраком, наравне с неимоверной жарой, захватывающей провинцию в свои знойные объятия почти на восемь месяцев.
В прошлом году, дувший словно из аэродинамической трубы «афганец», обозначив себя первыми порывами ветра в марте месяце, окончательно выдохся только после двухнедельной песчаной бури, бушевавшей в провинции в середине лета. Неужели и в этом году нас ждет та же участь? Судя по всему, предпосылки к этому уже имеются. Задув в день отлета Рафи, «афганец» не прекращался вот уже третий день. По ночам, когда температура воздуха резко падала почти до нулевой отметки, ветер стихал до полнейшего штиля, с тем, чтобы с первыми лучами солнца завыть, зашуршать песком с еще большой силой. К обеду концентрация липкой пыли и колючего песка в атмосфере достигала такой плотности, что контуры подступающих к городу скалистых хребтов бесследно исчезали в этом однообразном пыльном мареве. Наэлектризованные песчинки, гонимые знойным ветром из зыбучего Регистана, ударяясь об антенну советнической радиостанции, наводили в ней статическое электричество, которое по шлейфу спускалось вниз и далее уходило в землю, треща мини молниями на грозоотметчике.
А в городе опять неспокойно. Ночью «духи» прорвались в Дехходжу, одновременно обстреляв несколько царандоевских постов. Буквально в полутора километрах от городка советников всю ночь что-то горело и взрывалось, а малиновые «светлячки» трассирующих пуль шмелями разлетались в разные стороны. Кто, куда и в кого стрелял, было совершенно не понять.
Дежурный по царандою позвонивший рано утром на коммутатор ООНовского городка, сообщил, что потери среди личного состава на этих постах весьма существенные. Одних только убитых было больше двух десятков. После официального доклада, дежурный передал распоряжение командующего насчет того, чтобы никто из советников не покидал сегодня днем пределов «компайна», поскольку в Дехходже с утра проводится жесткая зачистка и «духи», не успевшие под покровом ночи покинуть город, ввязались в бой с военнослужащими царандоя и ХАДа.
Стало быть, на работу мы сегодня не едем, и у нас появился еще один не запланированный выходной день. Да и кому на ум пойдет лезть под душманские пули ради встречи с подсоветными. Да пропади оно всё пропадом! Если у них самих появится жгучее желание встретиться с советниками именно в этот день, то пусть сами и едут к ним в городок.
В первой половине дня к нам никто так и не приехал. Видимо дела в городе действительно были хреновые. Мы собрались, уж было обедать, как вдруг сетчатая дверь на кухне нашей тринадцатой виллы открылась, и в проеме появился Аманулла. Он был в форме, а это означало только одно, что руководимый им спецотдел переведен из оперативного в оперативно-боевой режим несения службы. Такое происходило всякий раз, когда в городе проводились активные оперативно-поисковые мероприятия, засады и зачистки, и офицеры максуза вместе с остальными царандоевцами с оружием в руках «шерстили» все темные закоулки Кандагара. Делалось это из соображений их же собственной безопасности, поскольку, находящихся в гражданской одежде оперов, да еще с оружием в руках, военнослужащие других силовых ведомств запросто могли принять за моджахедов, со всеми вытекающими из этого последствиями.
Не откладывая в долгий ящик, Аманулла рассказал обо всем, что произошло минувшей ночью. Оказывается «духи» напали не только на те царандоевские посты, бой на которых мы наблюдали ночью, но и практически на все посты обоих поясов обороны. Такого с их стороны не наблюдалось давненько. Наверняка из Пакистана пайсу завезли, вот и отрабатывают они эти денежки. В улусвали Панджвайи «духи» попытались уничтожить советский блокпост, и при отражении нападения там погибло несколько советских военнослужащих. Но и это были еще не все новости. Аманулла рассказал, что накануне днем погиб телохранитель Мир Акая. С утра он получил «дембельские» документы, по которым сегодня должен был лететь в Кабул. Прихватив еще одного «дембеля», он пошел после обеда по дуканам, с тем, чтобы прикупить кое какие «бакшиши» для своих многочисленных кабульских родственников. И надо же было такому случиться — в ствол дерева, мимо которого они проходили, ударил душманский эрэс. Один — единственный, шальной эрэс. Осколками разорвавшегося снаряда разворотило грудную клетку телохранителю и серьезно зацепило его попутчика. Телохранитель умер почти мгновенно, а второй сарбоз скончался чуть позже, при доставке его в военный госпиталь.
Этого инзибода я хорошо знал. Хорошим, грамотным солдатом он был. Теперь-то уж точно — был. До призыва на военную службу учился в Кабульском университете, а когда ему исполнилось восемнадцать лет, добровольцем пошел на военную службу, и попал в строевое подразделение царандоя. На втором году службы его случайно заприметил Мир Акай, занимавший на ту пору не дюже высокую должность в центральном аппарате МВД Афганистана. Как уж там все у них произошло, я достоверно не знаю, но стал этот солдат инзибодом Мир Акая. А когда «шефа» назначили командующим кандагарского царандоя, поехал с ним к новому месту службы.
Царандоевцы поговаривали между собой, что инзибод командующего был выходцем из весьма зажиточной семьи, и что его отец занимал какой-то очень ответственный пост в одном из министерств Афганистана. Все может быть.
Но, как выяснилось, Аманулла приехал в «компайн» совсем не за тем, чтобы рассказывать нам о «знаменательных» событиях прошедших суток. Как бы, между прочим, он намекнул мне, что дальнейший разговор должен идти «тэт-а-тэт», поскольку командующий прислал его ко мне со специальным поручением.
После того как мы уединились, Аманулла рассказал о том, что командующий накануне встречался со старейшинами из племени очикзай, прибывшими в Кандагар с афгано-пакистанской границы в поисках защиты от вконец обнаглевших исматовцев.
Из поступавшей накануне оперативной информации, я знал, что в уездах Тахтапуль и Спинбульдак произошли серьезные стычки между исматовцами и отрядами самообороны других пуштунских племен. И если до этого исматовцы конфликтовали в основном только с выходцами из племени нурзай, то в последнее время стычки стали происходить и с соплеменниками — очикзаями, объединенными под «знаменами» других полевых командиров.
«Бобо» побывавшие у Мир Акая, представляли интересы Мамад-хана, — влиятельного полевого командира очикзаев, в подчинении которого был крупный племенной отряд самообороны. Нафары Мамад-хана практически никогда не воевали, ни против госвласти, ни против шурави. У них был свой собственный «бизнес», связанный с неофициальным контролем над перемещением через границу контрабандных грузов. Так же как и малиши Муслима Исмата они «шкурили» караваны и одиночные «бурубухайки», пытавшиеся незаметно проскочить через контролируемую ими территорию.
Но это совсем не означало, что отряд Мамад-хана был полностью лоялен к госвласти и, уж тем более, к шурави. Просто-напросто эти вооруженные аборигены жили по принципу: — «Пока нас не беспокоят, то и мы тоже никого не будем трогать». Зная об этой поведенческой особенности приграничных племенных отрядов самообороны, советское военное командование и представители госвласти старались не появляться без особой надобности в приграничных уездах, дабы не искушать судьбу и не нарушить и без того хрупкий мир. Но уж если старейшины сами обратились за помощью к представителю госвласти, стало быть, у них есть на то весьма серьезные основания.
Старики не пошли к губернатору Сахраи, выходцу из исторически враждебного им племени нурзай. Не обратились они и к генералу Ацеку, который не горел особым желанием ввязываться в междоусобные разборки. Не пошли они и в МГБ, поскольку считали руководство этого силового ведомства виновным в том, что генерал Муслим Исмат и его нафары распоясались так, что дальше было некуда.
Почему-то, именно в Мир Акае они разглядели того самого государственного чиновника, который смог бы оказать реальную помощь в «укорочении рук» мятежному генералу.
Вся проблема заключалась в том, что в самом начале марта, когда у исматовцев произошли вооруженные стычки с пакистанскими пограничниками, малиши попутно обстреляли несколько постов с нафарами Мамад-хана. В частности, пользуясь численным преимуществом, исматовцы напали на блокпост Аргестан-Карез, откуда забрали все вооружение, боеприпасы и прочее имущество, а сам блокпост просто-напросто взорвали. Избитые до полусмерти нафары Мамад-хана не стали вступать в драчку с исматовцами, отлично понимая, чем она в тот момент могла для них закончится.