Все соседи ахали и охали, припоминая, как пару лет назад мама заявилась в костюме Снежной королевы, который не очень отличался от костюма Бабы-яги, разве что без горба, да вместо золы она напудрила лицо до мертвецкой белизны. Но в тот раз мама открыла окна, нанесла снега со двора в дом и обещала меня «заморозить».
А еще раньше она довела меня до нервного срыва костюмом Цыганки. Цыганами, которые детей крадут, в нашем селе всех детей пугали с младенчества. Так что мои крики были обоснованны.
– Что у вас случилось? Опять Ольга приехала? – приходили соседи, когда слышали мой крик или плач – по любому поводу.
– Ты можешь приехать нормально? – причитала бабушка. – Чтобы дочь тебя узнала?
Мама, глядя на меня, кивнула. Я клацала зубами по чашке с отваром и, когда мама ко мне пыталась приблизиться, орала дурниной.
На следующий Новый год она приехала «нормально». Но я опять клацала по чашке зубами и орала на все село. Я даже успела схватить кочергу, чтобы отбиваться от незнакомой женщины. Так просто я решила не сдаваться.
Мама была одета по столичной моде. Она всегда следила за модными тенденциями и привозила мне вещи, которые я не могла носить, поскольку в нашем селе мода не менялась с позапрошлого века. Так вот в очередной Новый год я прибежала домой и увидела сидящую за нашим столом… неприличную женщину. А я уже стала совершенно осетинской девочкой. У нашей гостьи на голове был парик. Совершенно точно. Волосы дыбились на затылке копной. Девочки говорили, это называется «начес», что прямо указывает на неприличность женщины. Нас учили, что мы должны следить за волосами, иначе замуж никто не возьмет. Волосы должны быть длинные, заплетенные в косу. А короткая стрижка – позор семье.
Откуда-то я взяла, что парики носят опозоренные женщины, которым отрезали косу? Но если короткая стрижка с начесом – еще не главный показатель распущенности, то помада на губах – самый наивернейший признак. Женщина, которая сидела в нашем доме, имела не только ярко-красные губы, но еще и глаза со стрелками. А, как говорила наша соседка, «если размалеванная, то падшая. Ее место в Тереке». То есть накрашенная женщина с короткой стрижкой с начесом должна стоять на мостике, чтобы утопиться в реке, а не сидеть в нашем с бабушкой доме. И я точно знала – если заговорю с этой женщиной или даже на нее посмотрю, то тоже буду считаться опозоренной. Поэтому я смотрела в зеркало на стене, перепутав падшую женщину с горгоной Медузой.
– Машенька, что у тебя с глазами? – спросила опозоренная на три поколения вперед женщина.
Я молчала.
– Почему ты косишь? – Женщина явно была напугана, но я решила не поддаваться на ее уловки. Упорно таращилась в зеркало, чтобы она меня не сожгла взглядом и не превратила в падшую девочку.
– Уходи, – сказала я, – я никому не скажу, что ты здесь была.
– Твою мать, – проговорила женщина.
Поскольку по-осетински к тому моменту я говорила лучше, чем по-русски, то поняла, что женщина спрашивает про мою маму.
– Моя мама живет в большом городе, – ответила я. – Там большие дома и много людей.
– Господи, какой бедный словарный запас, – посетовала женщина.
В этот момент в дом вошла бабушка.
– Почему она косит? – накинулась на нее женщина.
– Кто косит? – не поняла бабушка.
– Маша, она косит. Ей нужны очки.
Тут я зарыдала, уткнувшись в живот бабушки, потому что никто в селе никогда не носил очки. То есть пожилые люди носили очки, а дети – никогда. И я решила, что женщина меня прокляла и я состарилась.
– Опять ты мне ребенка довела, – покачала головой бабушка.
– А что я сделала? – закричала женщина.
– Губы хотя бы сотри. Умойся, – сказала бабушка, отводя меня в дальнюю комнату и укладывая в кровать. – Успокойся, Манечка, это твоя мать приехала и опять тебя испугала.
– Эта опозоренная женщина в парике моя мать? – заорала я на все село.
– Она еще моя дочь, но я же терплю. Так что и ты терпи.
Уже прибежали соседки. Они умыли женщину, оказавшуюся моей матерью, и переодели в халат. Умытая мама подошла ко мне и обняла. Она пахла как бабушка, цветочным мылом, и была в бабушкином халате. Начес ей тоже смыли и повязали на голову косынку. Я обняла маму и немедленно уснула.
Первый раз в первый класс, или Кто ходит в школу в январе
11 января мы пошли в школу. Я решила, что Симу в первый класс должна отвести вся семья. Я заплела ей красивую косу, но кривую, набок. Хотела сделать две, но пробор никак не получался. Одна тоже не получалась, пришлось плести как получалось. Зато у меня была настоящая атласная лента. Не пошлый капроновый бант, а самая что ни на есть лента, которую я вплела в косу.
– Как у Эльзы! – обрадовалась Сима.
– Какой Эльзы? – Я пыталась вспомнить ее подружку с таким именем.
– Мам, из мультика «Холодное сердце!».
В синих колготках, с туго заплетенной косой Сима казалась совсем маленькой. Просто крошкой, которой вручили портфель. Худенькая, в строгом темно-синем сарафане. Ножки, как у олененка. Глаза перепуганные. Руки леденющие. Туфли все-таки великоваты.
Я никак не могла справиться с чувствами и два раза перекрашивалась из-за того, что начинала плакать. И даже была готова согласиться с мужем – зачем я все это устроила? Может, еще не поздно отказаться? Пойти к учительнице и сказать, что мы передумали? Когда я собиралась сесть и порыдать, позвонила моя мама.
– Коньяк в доме есть? – спросила она вместо «здрасьте».
– Мааам?
– Коньяк, спрашиваю, есть?
– Есть, наверное.
– Иди и выпей.
– Мам, сейчас семь сорок пять утра. Мы ведем Симу в первый класс.
– Иди и выпей. Ты должна стоять и улыбаться!
– Без коньяка никак?
– Ты уже сейчас сидишь с перекошенным лицом.
– Ну да.
Мама – это похлеще судьбы, в которую я верю. С судьбой я еще могу поспорить, а с мамой – никогда. Пошла, налила, выпила. Коньяк на голодный желудок подействовал сразу.
Мы вышли на улицу. Сима удивленно оглядывалась – на улице ночь, а столько детей, столько машин! Почему уже никто не спит? Неужели все дети ходят в школу? Я была пьяная и веселая.
– Васюш, ты как? – ласково спросила я сына. Он шел рядом, потому что я настояла на присутствии семьи в полном составе.
– Нормально. Мать пьяная, сестра идет в первый класс зимой, папа насвистывает. Все на нас смотрят. Нормально, – ответил Вася.
Муж действительно свистел. Иногда у него прорывается непроизвольно, хотя дома я категорически ему запрещаю это делать. Обычно он свистит Дунаевского или что-нибудь из саундтреков к фильмам. Тихо, думая, что я не слышу. Но тут он свистел на полную громкость. Наверное, тоже от нервов.
Мы разделись на лавочке, и я пошла провожать Симу в класс. Охранник уже меня не окликал – привык, что я ношусь по школе с выпученными глазами. Сима села за парту и начала раскладывать учебник и ручки. Судя по тому, как она это делала – аккуратно, карандашик к карандашику, – ей было страшно.
Что нужно делать дальше, я не знала. Поэтому присела на диванчик и взяла в руки детскую книжку с полочки. Полистала загадки, ни одной не разгадала. Потом взяла из корзины какую-то утку, которая еще и крякала, если ткнуть ее в пузо. Потыкала, утка покрякала. Я уже собиралась достать конструктор, но тут подошла Светлана Александровна, забрала у меня игрушки и книжку и строго сказала, чтобы я уже ушла наконец.
Я ушла. Доплелась до дома и еще три часа разбирала Симины игрушки и книжки – какие стоит убрать, какие оставить. Дочка же первоклассница, значит, начинается новая жизнь.
Симу вызывали к доске на каждом уроке. Один раз она даже расплакалась, когда что-то не поняла. Но были в школе и несомненные плюсы – дочке очень нравились манная каша и какао, а еще запеканка. Один раз учительница отдала ей свой сыр с бутерброда. И она же научила есть Симу омлет, который называла омлетиком. Я успокаивала себя тем, что голодной дочь точно не ходит. Вася тоже очень любил еду в школьной столовой, особенно пирожки с яблоками и повидлом. Повариха даже спросила у Симы, как ее фамилия, и немедленно вспомнила Васю.
– Ты Васина младшая сестра? Ну конечно! Как вы похожи! А я думаю, что за девочка такая новенькая? Как там Вася? Совсем большой? Кушает хорошо?
– Хорошо, – вежливо ответила Сима.
Повариха взяла над Симой шефство и принялась кормить ее пирожками. Впихивала, как бабушка. И выдавала дополнительную порцию запеканки. Наша Светлана Александровна сказала, что у Симы все хорошо с разнообразными схемами и устным счетом. С русским – плохо, особенно с окончаниями.
– Никак не могу понять. Она то окает, то говорит с кавказским акцентом. Хороший погода. Или красивый картина. А потом вдруг говорит: «хорошо», проговаривая каждое «о».
Да, а дома Сима говорит так, будто выросла в Одессе. У нее появляются мягкие согласные. Звучит это мило, но от логопеда я решила пока не отказываться.
Когда я нервничаю, то тоже начинаю говорить с кавказским акцентом. С чего вдруг дочь начала окать, не знаю. Возможно, гены – у мужа вроде бы кто-то был из Рязани. Но там не окают.
– Маша, она не гуманитарий, как мне кажется, – задумчиво сказала учительница.
– Слава богу, – ответила я.
– Мама, Сима тоже пошла в тебя! – позвонила я маме.
– В каком смысле? В плохом? – пошутила мама.
– Она не гуманитарий. У нее плохо с русским.
– Ничего. Ваши гены передадутся через поколение. Тебе будет о чем поговорить с внуками, – рассмеялась мама.
Не знаю, мне кажется, я сама не в ладах с русским. Домашнее задание. Слово «сорока». Напишите три однокоренных слова. Подсказка – как зовут птенцов сороки? Вот ничего себе подсказка! Спасибо Гуглу за дочкино счастливое детство и мою пока еще не сильно седую голову. А также другим мамам, которые создают специальные форумы с правильными ответами. Вы думаете, я одна такая? Нас миллионы. Сорочата, по-сорочьи, сорочий, прости господи!
Или вот как объяснить маленькой дочке, что в предложении «Болото затянуло ряской» нет подлежащего. Безличное предложение. Я, конечно, пример привела. Вот если бы болото затянуло человека, то тогда да – болото подлежащее. Что сделало? Затянуло. Получилась страшная сказка на ночь.