Не то чтобы я отсталая совсем. У меня есть знакомая, у которой нет Фейсбука и никогда не было. У моего мужа нет Фейсбука. А мой знакомый пытается выйти изо всех соцсетей, ставя самому себе сложные пароли, которые все равно помнит. У меня нет знакомых, о жизни которых я узнаю из Инстаграма. Даже приглашая на дни рождения и прочие праздники, я предпочитаю звонить людям, а не писать эсэмэски. Кстати, бумажные письма я просто обожаю. И если бы наша почта не работала так, как работает, я бы с удовольствием писала обычные письма. Чернилами и перьевой ручкой. Клеила бы марки на конверт и облизывала уголок конверта. Бросала бы письмо в почтовый ящик – в этом ведь тоже есть определенная магия, когда письмо падает в темную прорезь и невозможно вернуть его назад. А вот всякие картинки и стикеры терпеть не могу.
Я вспомнила, как однажды столкнулась с Яной – председательницей нашего родительского комитета, когда в начальной школе учился Вася. Яна решала все проблемы, всегда улыбалась, знала всех мам, пап, бабушек, дедушек и детей по именам и в лицо. Оказалось, что она теперь работает в школе, отвечает за пожарную безопасность или я не знаю за что еще. Мы обнимались, целовались, держались за руки, улыбались. Мы вообще дружили. Мне может позвонить Юля – мама закадычного Васиного друга Максима. Макс уже ушел в другую школу, но мы с Юлей иногда созваниваемся. Как и с Мадиной – мамой другого Васиного друга. Дети учатся на разных отделениях, но мы, когда встречаемся на общих собраниях, садимся вместе.
Телефон Яны я потеряла. Она мой – нет. Порылись в телефоне, проверили, код другой. Сколько лет прошло? Восемь?
– Запиши мой новый номер: Яна Смирнова, – продиктовала она.
– Я помню, помню!
И не врала. Разбуди меня среди ночи, я вспомню, что она – мама Никиты, который сидел за предпоследней партой в правом ряду. А еще были Стелла, Наташа, Катя. Катя родила уже третьего ребенка. Наташа – второго, в сорок три года. Долгожданную дочку.
Я была готова к новым знакомствам, но никак не к общению в «Вотсапе».
– Завтра, между прочим, лыжи, – сказала Главная родительница.
– Лыжи? А у нас нет! Не выдают? – удивилась я.
Когда учился Вася, им выдавали и лыжи, и ботинки. Даже костюм могли выдать. Лишь бы дети хотели заниматься.
– А кто ведет? Сан Саныч? – уточнила я.
– Мы не знаем. Вы должны сегодня же съездить и купить лыжи, – велела мне родительница. – Завтра мы будем снимать на видео первый урок. И это негигиенично – носить чужую обувь. У наших детей – все свое.
Я кивнула и пошла к выходу.
– Маша, – окликнула меня Светлана Александровна. – Справку завтра принеси, что у Симы золотуха, и пусть в классе побудет. Прописи попишет. Нечего сопли морозить. Метель и пургу обещают. Справку организуешь?
– Организую. А кто ведет-то?
– Сан Саныч.
Тут я немедленно успокоилась. Физрук был, то есть остается, замечательным. За то, что ребенок, в принципе, пришел на занятие, он уже ставил «пять». За все остальное – «четыре». Васю он вывозил на соревнования по футболу и сделал главным вратарем школьной сборной. Сан Саныч, обычный физрук, выгонял мальчишек на поле после уроков и заставлял бегать, качать пресс, отжиматься. Когда Лиза сломала ногу, Сан Саныч вывозил ее в зал в инвалидном кресле и учил кидать мяч в корзину. Лиза потом стала играть в школьной сборной по баскетболу. Она – маленькая, меньше всех ростом в классе, – попадала в корзину так, как никто. Лиза, которая даже кувырок не могла сделать, получала пятерки. Да, Сан Саныч научил ее делать кувырки и группировки. Девочка перестала врезаться в стену наотмашь – она группировалась.
– Скажите ему, что Сима – Васина сестра, – попросила я Светлану Александровну.
– Уже, – улыбнулась она. – Он ее записал в сборную школы. За фамилию.
– По футболу? – пошутила я.
– Не знаю. Какая разница? Да, в пятницу у нас будет представление – приходи. Сима участвовать не будет, а в следующий раз я ей обязательно слова дам.
– Спектакль?
– Да, «Рождение Иисуса».
Тут я начала хохотать.
– По Евангелию от кого?
Светлана Александровна сделал мне страшные глаза, и я закрыла рот. Мамы из родительского комитета опять застыли в недоумении.
– Иди домой, ты вообще спала сегодня? – спросила учительница.
– Нет, – призналась я.
– Иди поспи. Что ты нервничаешь? Она же со мной.
В тот момент я действительно дико захотела спать.
Я забрала Симу, которая уже самостоятельно оделась, сложила сменку и сидела на лавочке. Моя крошечная девочка, на тонких ножках, нежная Жизель.
Первое, что она сказала дома: «Вот, блин, сломалось». То ли надо было восхищаться поделкой – вырезанным из бумаги ангелом, то ли кричать по поводу того, что «блин» – это не то слово, которое говорят дети из приличных семей. Несколько дней в школе – и Сима сказала «блин» так, будто говорила это слово с рождения.
Дома рассказала мужу про рождение Иисуса. Он немедленно вспомнил про баранов. Это было, когда Вася учился классе в шестом.
Бараны не читаются, Му-Му – не пишется
В детстве муж очень хорошо рисовал. Он и сейчас неплохо рисует, в основном портреты мужчин с длинными носами и решительными подбородками на полях блокнота. В его роду были даже знаменитые художники, кажется. Жена, то есть я, досталась ему далекая от этого вида искусства.
В музеях я сижу на лавочке и беседую со смотрительницами о погоде. Мону Лизу я вижу каждый день – ее улыбку демонстрирует мне Сима, когда ей что-то очень не нравится, но она терпит. На сыне в смысле рисования природа отдохнула так, что даже трудно представить столь абсолютный покой. Вася не рисует в принципе. Нет, он может набросать на запотевшем зеркале в ванной головастика с ногами и руками для сестры, но на этом его творчество заканчивается. Когда Вася учился в первом классе, нашему папе велели нарисовать плакат – «Наш 1-й «А» на листе ватмана. Муж лежал ночь на полу, изучая образцы лучших газетно-журнальных шрифтов. В конце концов был выбран заголовочный шрифт журнала «Нью-Йоркер» – сдержанный, но с претензией на старину. Плакат наша любимая учительница вернула со словами: «Переделать по линейке».
За Васю всегда делали рисование девочки. Но тут они все были заняты, и сын с тяжелым вздохом попросил помощи у отца.
– Нужно нарисовать три эскиза на библейские темы, – пробурчал Василий. – Минимум три персонажа. Из трех эскизов выберут один, который нужно сделать в цвете.
Муж лег на пол, обложился книгами по искусству, попросил несколько остро заточенных карандашей, ластики, стопку бумаги и выгнал всех из комнаты. Вася закатил глаза и ушел с головой в научно-популярную литературу.
Утром муж, не выспавшийся, с красными глазами, но очень довольный собой, с блуждающей улыбкой сумасшедшего гения, выдал сыну эскизы. «Неопалимая купина», «Поцелуй Иуды», «Голгофа».
– Ну почти Пьеро делла Франческа, – сказал муж гордо.
– Че? – не понял сын.
– Сейчас я тебе покажу. – Муж пошел за книгой.
Пока он рылся в куче альбомов, валявшихся на полу, Василий удрал в школу.
– Ну как эскизы? – поинтересовалась я.
– Практически Пьеро делла Франческа, – ответил муж.
– Какая Франческа? – Я с утра плохо соображаю, но на женское имя среагировала.
– О господи, с кем я живу? Сейчас я тебе покажу. – Муж вернулся к поискам альбома по искусству.
Я сбежала в ванную.
Учительница выбрала из трех эскизов «Неопалимую купину». Эскиз нужно было перенести на формат А4.
– Купина2! – кричал муж, когда Вася спрашивал у потолка, кто придумал эти библейские сюжеты и почему он должен из-за них так мучиться.
Муж опять обложился книгами, альбомами, красками и попросил закрыть дверь. Судя по возгласам, он изучал фрески Новодевичьего монастыря и не знал, в какой стилистике рисовать купину – XVII века или позже, или предложить свое видение, затмив Пьеро-как-там-его.
В полдвенадцатого ночи он протопал к бару и налил себе виски. В двенадцать забрал бутылку в комнату, чтобы лишний раз не бегать. В полпервого из комнаты доносились его возмущенные возгласы, а на компьютере играла рок-опера «Иисус Христос – суперзвезда», видимо, для вдохновения.
В два часа ночи хлопнула дверь, и раздались звуки, как будто бумагу засовывают в мусорное ведро, утрамбовывая чуть ли не ногами. В два тридцать муж пришел в спальню с разговорами, что его никто не понимает. В три часа ночи я твердо решила с ним развестись. В семь утра сын держал в руках творение.
– Положи в папку! Только не помни2! Осторожно! – Супруг прыгал над рюкзаком сына.
Вася пришел расстроенный. За ку2пину, она же купи2ну, он получил трояк.
– Пап, во-первых, должно было быть минимум три персонажа. Почему ты заменил персонажей баранами? – передавал Вася слова учительницы. – Да, и, во-вторых, твои бараны «не читаются».
– Что?! – Муж зашелся от возмущения – я думала, его инфаркт хватит. – Мои бараны не читаются? Это не бараны, а овцы!
– Учительница сказала, что ты, то есть я, вместо персонажей нарисовал баранов, – буркнул Вася.
– Это же купина! Какие там персонажи? Там бараны, то есть овцы, и Моисей! Там не может быть персонажей!
– Да, кстати, твой Моисей тоже «не прорисован». И кустик странный.
– Что? Моисей? Как он должен быть прорисован? Кустик? Он горящий!
– Надо было другой сюжет рисовать. Массовый, – заявил Вася.
У мужа начал дергаться глаз.
«Бараны не читаются» стало у нас семейной присказкой.
И ладно бы это был первый случай! Я как-то участвовала в конкурсе басен среди пятиклашек. Точно так же лежала на полу с баснями Крылова и «попадала в размер». Написала басню про ленивого кота, пронырливую мышку и птичку-синичку, которая всех подружила. На конкурсе я заняла только четвертое место. Первое отдали папе, который написал басню про медведя. Оказывается, в персонажей тоже нужно уметь «попадать». Медведь, как мне объяснил сын, русский персонаж, а ленивый кот – нет. Чуждый, так сказать, элемент.