– Почему они желают детям «хорошего дня?» – спросил у меня муж. – Один папа сказал сегодня дочке «хорошего дня!». Он что – продавщица? А одна мама сказала сыну, чтобы тот шел в класс с «позитивным настроем». Они что, совсем, что ли?
Мне, в принципе, все равно, что там кто кому желает. Когда я отвожу дочь, заматываюсь в шарф по самые глаза и никого не вижу и не слышу.
Вася снова задержался с выходом в школу.
– Ты же все равно не спишь. А мне нужен новый дезодорант. Старый липкий слишком.
Ищу ему другой дезодорант. На следующее утро он попросил найти ему жвачку, потому что от него пахнет сыром и у чая, который сделал ему папа, странный привкус, и ему надо все это зажевать. Жвачку не нашла, выдала аскорбинку.
Вася якобы потерял в шкафу спортивную футболку.
– У вас лыжи, – ответила я, – зачем тебе футболка?
– Надо.
– Вася, представь, что я сплю. Что все как раньше – ты уходишь сам. Ты со второго класса сам собираешься и уходишь. Я же встречаюсь с тобой только после обеда, и это залог наших с тобой хороших отношений.
– Хорошо, завтра представлю. А сейчас найди мои перчатки, пожалуйста.
Я подумала, что ребенку, наверное, не хватает моего внимания. Ну мне хочется так думать. Конечно, ему нужны были перчатки, а не моя любовь.
– А ты можешь научить папу делать нормальный чай? – просит сын, поправляя прическу перед зеркалом. Я еле стою на ногах, так хочу лечь, но помню, что с подростками надо разговаривать, иначе у них случится нервный срыв.
– Не могу. Ты сам в состоянии сделать себе чай, – отвечаю я, потому что вот-вот нервный срыв случится у меня.
– Я нормально выгляжу?
– Нормально.
– Запиши меня в парикмахерскую.
– Сам запишись. Это все?
– А принеси мне, пожалуйста, наушники, я забыл на тумбочке.
– Уйди уже по-хорошему.
С грехом пополам все-таки выучили «Сказку о рыбаке и рыбке». До старухи, которая пряла свою пряжу, Сима еще согласна была учить, а вот дальше – до рыбы – ни в какую. Но выучили.
Дочь вышла из класса возмущенная:
– Я же говорила, что нужно только до старухи учить! До рыбы не надо было! И так достаточно!
Родительницы опять обсуждали, какие именно папки должны храниться в шкафчике – для технологии или для ИЗО. Или можно обе? Или все в одну надо перекладывать?
Но тут же нашлась другая тема – фотографии. Детей по-прежнему фотографируют массово. С классом или отдельно. Без телефона и медведя, как в детском садике, зато с книжкой или на красивом фоне. Можно выбрать. У меня лежит целая гора фотографий Васи – где он с приклеенными фотошопом коньками за плечами, стоит на фотошопных лыжах, с книжкой, без книжки. Есть несколько магнитов на холодильник с его изображением. Есть календарики. Я никогда не запрещала ему фотографироваться и выкупала все фотографии. Нашей бабушке они очень нравятся. У нее вообще вся стена завешана фотографиями внука в разных позах и с разными животными – с обезьянами, голубями. Магнитиками у нее обклеен холодильник. А календари стоят на почетном месте – за стеклом.
Сейчас детей никто не заставляет фотографироваться. Хочешь – пожалуйста. Но разве девочка откажется сфотографироваться, если ей пририсуют платье принцессы и корону? Или поместят ее портрет на подложку с цветами. Да еще скажут, что она – фея цветов? Естественно, все фотографируются. Родители вправе покупать или не покупать фотографии. Наши родительницы опять заголосили: да разве так можно? Да давайте сами! Да зачем нам эти ужасные фотографии? Да кому нужны эти ужасные календари? Печать отвратительная, фотограф – косоглазый, подложки и сюжеты – верх пошлости. Решили сделать отдельную фотосъемку – высокохудожественную. Мамы теперь не «фоткаются», а «фотаются».
Сима тем временем сообщила, что сфотографировалась.
– В цветах? – спросила я.
– Нет, на фоне Крэмля.
Сима упорно говорит Крэмль. Откуда у нее такое произношение, я не знаю. Но Крэмль. Поскольку «Кремль» – словарное слово, как «Россия», то я попросила его написать – получилось «Крэмэль». Я решила, что на фоне «Крэмэля» – это даже весело, и пообещала выкупить фотографию.
Мамы же тем временем организовывали отдельную фотосессию.
– А задник какой?
– Без задника.
– Надо, чтобы все были красивые.
– Пусть будут естественные.
– Тогда девочки будут растрепанные.
– Можно на диване.
– На диване некрасиво. Пусть стоят.
– Сколько стоит?
– Силами родителей. У всех ведь есть «зеркалки».
– Мы будем в белом.
– Если задник белый, то не в белом.
– А мы хотим в белом!
Фотосессия так и не состоялась.
Уволить бабушку и спросить у Гугла
Сима написала тест по математике – наделала кучу ошибок. Учительница написала: «Молодец!» Сима была счастлива и отказалась делать работу над ошибками. Она ведь уже «молодец»!
Сломались на задаче по логике, закамуфлированной под математическую. На подоконнике лежали восемь зеленых помидоров. Через три дня они созрели. Сколько зеленых помидоров осталось на подоконнике?
– Почему на подоконнике? – удивилась я. – Зачем покупать или срывать зеленые? Вроде бы бананы на подоконнике дозревают.
– А какие помидоры? Турецкие? Так на них санкции, – прокомментировал муж.
Сима никогда не видела зеленые помидоры, а то, что она не видела, – не считается. Поэтому задачу решать отказалась.
У меня изменилась жизнь. Я планирую все дела или на раннее утро, или после пяти вечера. С трех до пяти у меня уроки. Я делаю с дочкой домашнее задание. Оказывается, я опять отстала от жизни – теперь с детьми делают домашнее задание репетиторы. Услуга так и называется – репетитор по начальной школе. Если в первом классе еще можно справиться самостоятельно, то ко второму ломаются самые упрямые мамы. За полторы тысячи рублей два раза в неделю приходит учительница и «нагоняет» темы. Есть и другая услуга – девочка-студентка прибегает каждый день и делает с ребенком уроки. Цена – от трехсот до пятисот рублей. Если репетитор пытается объяснить темы, то девочка быстро-быстро диктует решения или буквы, которые нужно вставить. Объяснять или не объяснять – остается на совести студентки.
Иногда роль девочки-студентки достается бабушке. Родной. Бабушка, живущая в другом районе, приезжает, забирает внука или внучку из школы, ведет домой, кормит обедом и делает уроки. За это родная дочь (в большинстве случаев речь идет о родственниках со стороны мамы, про свекровь я таких рассказов не слышала) платит матери зарплату – тысяч двадцать в месяц. Бабушку, оказывается, можно и «уволить», если плохо выполняет «домашку» и у ребенка тройки-двойки.
Я бы не поверила, если бы не знала бабушку Катюши. Мы с ней стояли рядом с барьером, когда ждали детей после школы. Так получалось, что приходили раньше всех. Иногда Елена Ивановна занимала мне место у барьера. Зачем занимать? Дети вываливаются толпой из класса и ищут глазами родителей или бабушек, которые их встречают. Знаете, как они смотрят, если не видят родных лиц? Можно сойти с ума от этих ищущих взглядов. Однажды я видела, как девочка, уже большая, лет девяти, села на лавочку и горько заплакала. Мама опоздала минуты на три.
– Ну ты чего? Ты же большая, – увещевала девочку мама, а та продолжала плакать. Тихонько, стесняясь, закрывая лицо руками.
Все-таки эти ожидания – нельзя сравнивать с ожиданием мамы в детском саду. Там хотя бы можно отвлечься – игрушки всякие. Но в школе ждать родителей очень… страшно. Кто не знает – детей сейчас запрещено выпускать из школы без сопровождения. Родители пишут заявление, в котором указывают, кому именно можно отдавать ребенка. И если, например, бабушку или папу в заявлении не указали, то ребенка ему не отдадут. Учителя стоят и тоже смотрят – так, твоя мама (бабушка, няня, папа, дедушка) пришли, можешь выходить. Нет? Сиди в коридоре. После звонка дети не могут оставаться в коридоре без присмотра. Поэтому бесхозных детей отводят в учительскую. Ну вы представляете, что значит для ребенка – сидеть в учительской и ждать маму. Никаких нервов не хватит.
Я прихожу за дочкой минут за десять до того, как прозвенит звонок. И я точно знаю, что в школе часы опаздывают ровно на четыре минуты. Но я все равно прихожу пораньше и занимаю место у барьера справа. Если чуть левее, то там столб, и Сима меня не сразу заметит. Она выходит из класса, ищет меня глазами, машет рукой и только после этого идет переодеваться. Спокойно. Может поболтать с одноклассником. Лишь один-единственный раз она меня не заметила за этим самым столбом. И я больше никогда в жизни не хочу видеть этот ее взгляд. Я прыгаю как полоумная, кричу, машу руками, потому что моя дочь должна меня видеть.
Так вот, Елена Ивановна стала занимать для меня место. Она жила в другом районе и ездила в школу на троллейбусе. Она приезжала всегда раньше, чтобы встретить внучку-второклассницу. Елена Ивановна была спокойной бабушкой, очень ответственной, пунктуальной. Работала до пенсии вроде бы инженером. Мужа давно похоронила. Две дочки. Внучка Катюша от младшей дочери Насти. Она в разводе, работает много. И платит маме зарплату – те самые двадцать тысяч в месяц. У старшей дочери трое детей, но там няня. В обязанности бабушки входит встретить Катюшу после школы, накормить ее обедом, сделать уроки, погулять, если останется время. Катюша – милая девочка из тех, кто звезд с неба не хватает. С математикой плохо. Да и русский хромает. Зато по технологии, где они лепят, клеят, вырезают, – отлично. Елена Ивановна стояла за заграждением и плакала.
– Что случилось?
– Настя меня уволить хочет.
– В каком смысле?
– Я не справляюсь. Да я сама чувствую, что не справляюсь! Фонетический разбор не знаю. И части речи… Наречия… Я уже и дома готовлюсь, а что толку? Не знаю, как объяснить. У Катюши – двойки. Настя ругается. Хочет нанять репетитора.
Елена Ивановна плохо видела даже в очках и считала, что внучке полезнее возиться с тестом, лепя пирожки, чем сидеть скрючившись по три часа над учебниками. Катя с радостью лепила пирожки и вырезала формочками печенье.