Королева Виктория, чтобы предупредить всякие непристойности со стороны английской прессы, резко полемизировавшей с германской в связи с бурской войной и несправедливыми отчасти нападками некоторых немецких газет, поручила автору «Life of Prince Consort» сэру Теодору Мартину сообщить английской прессе желание Ее Величества, чтобы императору, ее внуку, был оказан достойный и дружеский прием.
Так и случилось. Визит прошел гладко и удовлетворил меня во всех отношениях. У меня были важные беседы с различными влиятельными лицами. О телеграмме Крюгеру во все время моего пребывания в Англии никто ни разу не упомянул. Напротив, королева-бабушка не скрыла от своего внука, как несимпатична ей была бурская война. Она не скрывала своего недовольства поведением мистера Чемберлена и своего нерасположения к нему и еще раз поблагодарила меня, как за мое немедленное и резкое отклонение русско-французского предложения о вмешательстве, так и за мое быстрое уведомление об этом предложении.
Можно было ясно видеть, как сильно любила королева свою прекрасную армию и как она была удручена полученным вначале английской армией отпором, поведшим к значительным потерям. Старый фельдмаршал, герцог Кембриджский, сказал по этому поводу прекрасные слова: «The British nobleman and officer have shown that they can die bravely as gentlemen» [«Британский дворянин и офицер доказали, что они умеют умирать как джентльмены»]. При отъезде королева напутствовала меня сердечными приветами по адресу своего глубокоуважаемого кузена – much cherished cousin – рейхсканцлера, ум и опытность которого, как она надеялась, будут всегда содействовать упрочению хороших отношений между обеими сторонами.
Мой доклад об успешной поездке удовлетворил князя Гогенлоэ во всех отношениях, в то время как со стороны известной части прессы и многих взволнованных «друзей буров» я был встречен самыми резкими нападками. Немцу недостает как раз того, что привито английскому народу и воспитано в нем долгой политической традицией: когда борьба уже началась, хотя бы только на дипломатическом поприще, англичанин безропотно идет за своим знаменем. Он поступает по пословице: «You can’t change the jockey while running» [«Во время скачек нельзя менять жокея»].
Осенью 1900 г. князь Гогенлоэ оставил канцлерский пост, так как это бремя стало непосильно для него ввиду его престарелого возраста. К тому же ему были несимпатичны вечные партийные раздоры и споры. Он неохотно выступал перед партиями в рейхстаге. Не менее раздражала его необузданная часть прессы, которая, оперируя бисмарковскими цитатами, думала, что охраняет якобы бисмарковские традиции, и которая, особенно во время бурской войны, сильно вредила англо-германским отношениям. Надежда, которую питали при выборе князя Гогенлоэ и при его вступлении в должность канцлера, – надежда, что князь Бисмарк будет ему чинить меньше затруднений, – оправдалась лишь отчасти. Благодаря моему примирению с Бисмарком, внешне выразившемся в его торжественном въезде в Берлин и пребывании в древнем замке Гогенцоллернов, атмосфера, правда, сильно разрядилась, и Бисмарк стал гораздо снисходительнее; но его приверженцы и те, кто примкнул к нему из-за желания фрондировать, все еще не могли отказаться от своего образа действий.
В то же время, как раз тогда, когда я поехал в Фридрихсруэ на торжество 80-летия со дня рождения Бисмарка, народное представительство отказало старому рейхсканцлеру в доверии. Это должно было глубоко задеть князя Гогенлоэ и преисполнить его негодованием. Смерть его великого предшественника глубоко потрясла его, как и меня, и мы вместе со всем немецким народом искренно оплакивали в нем одного из величайших сынов Пруссии и Германии, хотя он часто и делал нашу работу нелегкой. Я поспешил прибыть из моей поездки на север, чтобы почтить память того, под начальством которого я некогда, еще принцем, с гордостью работал и кто, будучи преданным слугой своего старого государя, помог объединению германского народа.
Князя Гогенлоэ побудил к уходу, между прочим, и его сын, Александр, много бывавший в доме своего отца – в обществе его называли «кронпринц» – и существенно отличавшийся от своего обязательного отца.
Князь Гогенлоэ как рейхсканцлер мог наблюдать целый ряд своих успехов: окончание борьбы за «гражданское уложение», реформу военно-уголовного судопроизводства, закон о флоте, Самоа, вручение Вальдерзее верховного командования в Китае во время «боксерского» восстания, Цзингтау и Янтсенское соглашение. 15 октября 1900 г. я распростился с князем Гогенлоэ. Мы были оба очень тронуты. Ибо это покидал кайзера не только канцлер и преданный сотрудник, но и дядя, и племянник с благодарностью и глубоким уважением смотрел на старика, который в 75 лет – в возрасте, когда другие обыкновенно предаются отдыху и созерцанию, – без колебаний последовал зову кайзера, взял на себя напряженный труд и посвятил свое время и силы германскому отечеству. Когда он собирался уже покинуть мою комнату, он еще раз пожал мою руку, прося подарить ему на те годы, которые ему еще осталось прожить и которые он думал провести в Берлине, ту неподдельную и верную дружбу, какую он так долго наблюдал между мной и адмиралом Гольманом и какой всегда восхищался. Я навсегда сохраню о нем верную память.
Граф Бюлов. Смерть королевы Виктории. Предложение Чемберлена о союзе против России
На следующий день по уходе князя Гогенлоэ вступил в должность канцлера назначенный мной его преемником статс-секретарь по иностранным делам граф Бюлов. Мой выбор пал на него потому, что он был прекрасно знаком со всеми многочисленными вопросами становившейся все более напряженной и запутанной внешней политики, особенно с вопросами англо-германских взаимоотношений; помимо того, он уже выказал себя искусным оратором и умел находчиво вести дебаты в рейхстаге. Его предшественнику не хватало именно последнего качества, что частенько сильно давало себя чувствовать. Когда в Союзном совете стали известны намерения князя Гогенлоэ уйти, баварский посол в Берлине, граф Лерхенфельд, весьма экспрессивно сказал мне, чтобы я только, упаси бог, не выбрал опять южно-германца. Последние-де не годятся для руководящего поста в Берлине; здесь естественно лучше могут ужиться северо-германцы; поэтому для империи будет лучше, если на пост канцлера будет выбран именно северо-германец.
Бюлов был мне давно лично знаком, сначала как посол в Риме, а затем как статс-секретарь; я уже тогда часто посещал его дом и неоднократно вел с ним беседы в его саду.
Георг Фридрих Эрнст Альберт – будущий Георг V, король Англии. Двоюродный брат кайзера Вильгельма II и российского императора Николая II
Сблизился я с ним, когда он сопровождал меня в моей поездке на Восток, служа при содействии посла, барона Маршалла, посредником в моих личных сношениях с руководящими членами турецкого правительства. Отношение нового канцлера ко мне было уже, таким образом, ясно определившимся, ибо мы уже давно договорились друг с другом обо всех политических проблемах и вопросах. При этом он и по возрасту стоял гораздо ближе ко мне, чем его предшественники, которые, собственно, могли бы быть моими дедушками. Это был первый «молодой канцлер», которого видела Германская империя. Это облегчало нам обоим совместную работу.
Во время моего пребывания в Берлине не проходило почти ни одного дня, когда бы я не предпринимал продолжительной утренней прогулки с Бюловым в саду рейхсканцлеровского дворца, во время которой обсуждались его доклады и затрагивались все актуальные вопросы. Я часто приходил к нему на обед. Встречая самый радушный прием со стороны графа и его любезной супруги, я всегда находил там массу интересных людей, в искусном выборе которых граф был большим мастером. Граф был неподражаем и в умении поддерживать разговор, и умно трактовать различные всплывавшие во время бесед темы. Для меня всегда было наслаждением вступать, в присутствии брызжущего умом канцлера, в непринужденное внеслужебное общение и в волнующий обмен мнениями со многими профессорами, учеными и художниками, как и с государственными чиновниками всякого рода.
Граф был также превосходным рассказчиком анекдотов, как прочитанных, так и пережитых им самим, передаваемых им на различных языках. Он охотно рассказывал случаи из своей дипломатической деятельности, особенно в период своего пребывания в Петербурге. Отец графа был интимным другом князя Бисмарка и одним из его ближайших сотрудников. Молодой Бюлов также начал свою карьеру под начальством великого канцлера. Он вырос на бисмарковских идеях и традициях, находясь под их сильным влиянием, но в то же время не будучи слепо и несамостоятельно привержен к ним.
В одной из моих первых бесед с Бюловым как с рейхсканцлером он осведомился о моем взгляде на то, каким образом лучше всего вести себя с англичанами и поддерживать с ними сношения.
Я сказал, что, по моему мнению, в сношениях с англичанами главное – это полная откровенность. Англичанин, защищая свою точку зрения и свои интересы, до дерзости не считается ни с чем, и потому он очень хорошо понимает, когда другие по отношению к нему поступают так же. Дипломатничать или тонко хитрить с англичанином нельзя – это применимо лишь по отношению к латинским и славянским народам, – ибо в таком случае он становится недоверчив и начинает подозревать, что по отношению к нему поступают нечестно и хотят исподтишка нанести ему удар. А между тем стоит только у англичанина вызвать недоверие, с ним уже ничего нельзя поделать, несмотря на самые красивые слова и готовность идти на самые крупные уступки. «Я поэтому могу дать канцлеру только один совет, – сказал я, – придерживаться в политике по отношению к Англии только прямого пути». Я сказал это с особым ударением, так как тонкому дипломату графу Бюлову привычка хитрить была особенно присуща, ставши для него второй натурой.
1901 г. дал графу Бюлову, в связи с переговорами с Англией, прекрасный случай показать себя и блестяще выдержать испытание. Сам граф Бюлов еще всячески благоговел перед бисмарковской теорией о том, что надо вступать в дружбу с другой страной, сохраняя, однако, при этом всегда хорошие отношения с Россией, и в этом он