Я сказал, что готов тотчас же принять Касселя, но прибавил, что если поручение Касселя будет касаться политических вопросов, то я, как конституционный монарх, немедленно вызову канцлера, ибо не могу единолично, без канцлера, вести переговоры с представителем чужой державы. Баллин привел Касселя, который передал мне документ, составленный «с одобрения и ведома английского правительства». Я прочел небольшой клочок бумаги и был немало удивлен, когда в моих руках оказалось формальное предложение нейтралитета на случай будущих военных столкновений Германии, поставленное в зависимость от известных ограничений в области строительства военного флота; вопрос об этих ограничениях в развитии морских сил должен был стать предметом обоюдных переговоров и соглашений. Я вышел с Баллином в смежную комнату (комнату адъютантов) и дал ему прочесть документ. Когда тот прочел его, мы оба сразу выговорили: «Вербальная нота».
Было очевидно, что эта «вербальная нота» относилась к нашему законопроекту о флоте и предназначена для того, чтобы каким-нибудь образом помешать проведению в жизнь этого законопроекта. Во всяком случае, я находился перед странной ситуацией, вызвавшей удивление у Баллина. Это напоминало мне положение в Кронберг-Фридрихсгофе в 1908 г., когда я должен был отклонить обращенное лично ко мне требование английского помощника министра Гардинга – прекратить наше военно-морское строительство. Теперь близкий соратник Эдуарда VII точно таким же образом, без предварительного доклада по официальной дипломатической линии, является к германскому кайзеру с инспирированной английским правительством «вербальной нотой», с определенной инструкцией обойти все дипломатические инстанции обеих стран.
Он передал мне предложение английского правительства сохранять нейтралитет во время будущих военных осложнений при условии заключения соглашений об ограничении морских вооружений. И таким образом действовала Англия, эта родина «конституционализма». Баллин, когда я ему указал на это, сказал мне: «Святой конституционализм! Где ты? Это ведь “personal politics, with a vengeance!”» [«Это ведь личная политика чистейшей воды»].
Совместно с Баллином я решил, что надо немедленно вызвать г-на фон Бетмана для того, чтобы и он был в курсе дела и занял определенную позицию в этом создавшемся странном положении. Бетман, вызванный по телефону, скоро явился. Сложившаяся ситуация сначала повергла и его в некоторое удивление; было интересно наблюдать игру его лица, когда ему рассказали, в чем дело. Канцлер предложил привлечь к обсуждению вопроса и начальника заинтересованного ведомства, имперского статс-секретаря по морским делам адмирала фон Тирпица. Канцлер посоветовал составить ответ на английское предложение на английском языке, в таком же духе и в такой же форме, как и переданная Касселем нота, и отослать его в Лондон с сэром Эрнестом, намеревавшимся вечером уехать обратно. (Английский язык при составлении текста ответа был избран потому, что боялись неясностей и недоразумений при переводе его в Лондоне). Так как я лучше всех знал английский язык, канцлер попросил меня составить ноту; после некоторого сопротивления я должен был, наконец, решиться заняться ремеслом канцеляриста.
Вскоре представилась следующая картина: я сидел в адъютантской комнате за письменным столом, остальные стояли вокруг меня. Я прочитывал каждое предложение английской ноты, набрасывая тут же ответ, который потом прочитывался снова. Вслед за тем начиналась критика справа и слева. Одному ответ казался слишком мягким, другому слишком резким; ответ таким образом выливался в определенную форму, исправлялся и оттачивался.
Канцлер, со своей философски анализирующей, глубоко пытливой основательностью, взвешивавший каждое слово для того, чтобы оно, освещенное со всех сторон, не могло потом дать повод к критике, доставлял мне особенно много грамматических и стилистических терзаний. После нескольких часов работы редакция ответа наконец удалась, и нота, перейдя несколько раз из рук в руки, была затем еще раз шесть прочитана мной и наконец подписана.
Прощаясь с сэром Эрнестом, канцлер между прочим спросил, кого надо ждать из Англии для переговоров. Кассель ответил, что во всяком случае будет послан министр, но кто именно, он точно не знает; может быть, министр Уинстон Черчилль, теперешний морской министр, так как речь ведь идет о флоте. Канцлер сговорился далее с сэром Эрнестом, что и впредь будет сохранен неофициальный путь переговоров и что Баллин возьмет на себя передачу всех связанных с переговорами известий из Англии. Сэр Эрнест выразил живейшую благодарность за оказанный ему любезный прием и свое глубокое удовлетворение тоном нашей ответной ноты. Позже Баллин из отеля сообщил мне, что Кассель вторично высказал свое удовлетворение успехом своей удавшейся во всех отношениях миссии, причем он обещал донести своему правительству о вынесенном им хорошем впечатлении.
Когда несколько позже мы говорили об этом деле с адмиралом Тирпицем, мы сошлись на том, что законопроекту о флоте грозит опасность и, следовательно, надо проявить наибольшую осторожность.
Втихомолку был приведен в порядок материал, который адмирал фон Тирпиц должен был представить при переговорах: небольшой исторический обзор развития флота и его расширяющихся задач; первый закон о флоте с его целями и основными принципами; проведение этого закона в жизнь и его дополнения, и, наконец, последний законопроект, его значение и способ его выполнения. Канцлер просил, чтобы переговоры велись главным образом во дворце в моем присутствии. С Тирпицем я сговорился, чтобы он, насколько сумеет, говорил по-английски, причем в трудных моментах я буду его переводчиком.
Пока не стало известно, кто будет послан Англией для ведения переговоров, строились самые разнообразные предположения, и Баллин сообщал о возможных комбинациях, причем среди других имен предполагаемых английских уполномоченных называлось даже имя Грея. Наконец через Баллина пришло известие, что вести переговоры поручено бывшему адвокату, а теперь военному министру Гальдану и что последний в скором времени прибудет в Германию.
Все были поражены. Представить себе только, как было бы странно, если бы mutatis mutandis Германия вместо адмирала фон Тирпица послала бы в Лондон для обсуждения вопроса о флоте военного министра (тогда фон Гееринга). Обсуждая это назначение, Бетман и Тирпиц высказывали различные предположения. Канцлер полагал, что назначение Гальдана объясняется тем, что Англия, желая сделать приятное Германии, остановила свой выбор именно на нем как на исследователе Гете, знатоке немецкой философии, хорошо знающем немецкий язык. Тирпиц же заметил, что Гальдан еще прежде жил некоторое время в Берлине, где он, работая в Военном министерстве у генерала фон Эйнема, познакомился с местными условиями.
Я подтвердил, что все это надо принять во внимание. Англия, однако, по моему мнению, благодаря назначению Гальдана, который все же может знать дела флота только поверхностно, наложила на переговоры чисто политический отпечаток. Очень возможно, что в целом этот акт направлен против морской политики Германии вообще и нового законопроекта о флоте в частности. Надо поэтому ничего не упускать из внимания, чтобы из всей этой аферы неожиданно не выкристаллизовалось иностранное посягательство на наше право самоопределения в области организации своей военной обороны.
Гальдан, наконец, приехал и был принят как гость кайзера. Баллин на основании информации, полученной им из Англии, разрешил в конце концов загадку назначения Гальдана. Когда Кассель, вернувшись в Лондон, донес правительству об оказанном ему приеме и передал ответную ноту, там в связи с этим создалось такое благоприятное впечатление, что в Лондоне уже не сомневались в удовлетворительном ходе переговоров.
И вот между министрами, особенно между Черчиллем и Греем, завязалось благородное состязание, кто из них должен поехать в Берлин, чтобы поставить свое имя на этом великом историческом документе, – если только удастся заставить Германию совершенно отказаться от дальнейшего увеличения ее флота.
Черчилль полагал, что он наиболее подходящий для этого человек, так как он ведает морскими делами. Но Грей и Асквит завидовали своему коллеге, и долгое время поэтому на первом плане стоял Грей – новое доказательство того, что главную роль здесь играла политика, а не количество судов. Но спустя некоторое время решили, что будет достойнее для личности и положения Грея, если он появится только к концу переговоров, чтобы поставить свое имя под соглашением и чтобы, как передавала английская информация Баллина, «to get his dinner from the Emperor and to come in for his part of festivities and fireworks» [«Получить свой праздничный обед у кайзера и принять участие в празднествах и фейерверке»], или, иначе говоря, чтобы воспользоваться «бенгальскими огнями».
Так как последние ни в коем случае не должны были выпасть на долю Черчилля, то надо было выбрать для переговоров лицо, близкое к Асквиту и Грею, пользующееся полным их доверием, готовое взять на себя труд по переговорам вплоть до начала «бенгальских огней» и притом уже известное в Берлине и не чуждое Германии. Черчилль, правда, тоже был знаком Германии, так как он несколько раз присутствовал в качестве гостя на императорских маневрах в Силезии и Вюртемберге.
Баллин ручался за достоверность своей лондонской информации. Еще до начала переговоров я обратил, между прочим, внимание статс-секретаря фон Тирпица на то, что Гальдан, хоть и занимавший в тот момент пост военного министра, несомненно, хорошо подготовится к предстоящей ему задаче и получит, конечно, подробные инструкции от английского адмиралтейства, где властвует дух Фишера. Фишер в своем руководстве для английских морских офицеров поместил среди других достойных внимания инструкций и следующий тезис, характерный для этого адмирала, его ведомства и царившего в нем духа, и гласящий буквально: «If you tell a lie, stick to it» [«Когда ты врешь, то уж держись на этом твердо»]. «Кроме того, – сказал я Тирпицу, – не надо забывать, какой сказочной способностью приспособления ко всем обстоятельствам обладают англо-саксонцы, и это делает их способными занимать посты, далекие от их жизненных путей и их образования». Помимо того, общий интерес к флоту в Англии настолько интенсивен, что почти каждый образованный человек до известной степени сведущ в морских делах.