Потрясенный командир только и смог покрутить из стороны в сторону головой, перекатывая в кармане «талисман», который, как показалось, нагрелся и жег ладонь…
39
– Эй, слесарюга! – Костя заглянул через распахнутый люк в чрево «танка-колуна» и метнул ржавую гайку, подобранную с брони, в спину, обтянутую синим промасленным комбинезоном. – Вылазь, покурим!
Внутри стальной громадины опять что-то полетело, и могучий двигатель глох порой даже на самых тонких березках, которые приходилось то и дело валить, дабы не петлять по лесу, уподобляясь зайцу, путающему следы. Естественно, Павел руководил процессом как наиболее грамотный в техническом плане специалист изо всей не слишком обширной компании.
Павел попятился и, неуклюже развернувшись к люку, задрал перемазанное смазкой лицо, на поверку оказавшись вовсе не Павлом, а механиком-водителем Корнеевым.
– Чего тебе? – вытер он пот, градом катящийся по лбу, – несмотря на холодную погоду, внутри танка стояла неимоверная духотища. – Знаешь ведь, что не курю.
– Да я… А Павел где?
Большинство «колонистов» давно отбросили всякие политесы и обращались друг к другу на «ты» и даже сам «командир» не избежал общей участи. Лишь некоторые «научники» дулись на «тыканье» и требовали именовать себя по имени-отчеству, да старшее поколение откликалось на Степанычей, да Марь-Николавн.
– А-а… Безлатников… Он к складским пошел.
Механик вновь нырнул в душное чрево гусеничного гиганта, а Лазарев пожал плечами и направился в середину колонны. Туда в целях безопасности (от чего, спрашивается?) поместили вездеходы, груженные продовольствием, запчастями, боеприпасами и прочим скарбом, окрещенные «складами». Экипажи их, соответственно, стали «складскими» и тут же прониклись важностью момента: выцыганить у них даже гвоздь без письменного распоряжения «самого» было просто немыслимо. Хотя бумажку порой с успехом заменяли и более весомые вещи…
Павла он обнаружил азартно спорящим с настоящим завхозом колонны Иосифом Лозинским и приуныл. Оторвать Безлатникова от какого-нибудь важного дела ради пустяка (а что такое, по-вашему, перекур с точки зрения человека занятого?), как он отлично знал, – дело немыслимое. И если прижимистый «Плюшкин» зажал какую-нибудь важную деталь… Но вслушавшись…
– Да ты, Соломоныч, ничего крупнее пескаря и не видал, не то что ловил!
– Пескаря!.. Да я вот этими самыми руками таких тайменей вытаскивал, что ты даже не представляешь таких!
– Таких? – Павел развел указательный и большой пальцы примерно на пятьдесят миллиметров.
– Вот таких! – размахнул руки во всю ширь завхоз, любивший приврать и, надо сказать, умевший. – Двадцать пять килограммов!..
– Я вам не помешаю? – вклинился Константин.
– А, Костя! – обрадовался Павел. – Вовремя ты! Подтверди этому… этому…
– Соломоныч! – ударил себя в грудь кулаком Лазарев, одновременно хватая свободной рукой за рукав Безлатникова и чуть ли не волоком таща его прочь. – Все, что он тут тебе наговорил, – чистая правда! И даже на пятьдесят процентов больше. Он тут из ложной скромности все приуменьшил. Клянусь чем хочешь!
– Ну… – пытался притормозить буксируемый, но буксировщик был неумолим.
– Потом наговоришься! Идем.
– Ну чего тебя нелегкая принесла, – недовольно протянул Павел, когда друзья оказались в укромном местечке за бензовозом.
Из-за нестерпимой вони горючего, сочащегося из какой-то бочки в недрах сооружения (распаковывать весь груз ради нее никто не стал бы даже под угрозой расстрела), на стоянках никого здесь обычно не было. Кстати, и курить возле машин с топливом было категорически запрещено…
– Да я этого брехуна разделал бы, как Бог черепаху!
– Ты? Соломоныча? Не смеши. Да и что тебе это даст? Лучше слушай сюда…
Но поговорить друзьям не дали.
– Курите? – как всегда неслышно, вынырнул из-за тента Змей, один из командирского «воинства». – Докуритесь… Так полыхнет – одни подковки от сапог останутся. Я вот как-то…
– Командиру стучать побежишь? – перебил его Константин, нахмурившись. – Беги, беги…
– Да нет, конечно… Курите, мне-то чего…
– Ну и топай тогда.
Боевик тем не менее не уходил, переминаясь с ноги на ногу.
– Вы это… Охотники вроде…
– Вроде того. А ты что – поохотиться хочешь?
– Не-е… Я это…
– Да не мямли ты! Говори толком.
Парень помялся, почесал коротко стриженный затылок и, наконец, решился:
– Да шеф куда-то запропал… Вроде как на разведку отправился, когда это дура железная забарахлила. Надолго, говорит, встанем, я, говорит, пройдусь посмотрю, чего там впереди…
– Ну и чего? Пошел и пошел. Человек взрослый, бывалый, не пропадет и без нянек…
– Так ведь четыре часа прошло… – тоскливо протянул «говорун». – А уходил когда, сказал, на полчасика.
– Ну пойдите да поищите, – Косте уже надоел этот беспредметный разговор. – Может, ногу подвернул.
– Да не можем мы его след найти! – выпалил парень. – В лесу этом чертовом… Крутимся и крутимся на одном месте, будто леший водит… Может, вы пособите? Вы ж охотники, следопыты…
– Ну уж и следопыты…
Да-а… Тайгой окружающий лес уже нельзя было назвать при всем желании, но проходимости это совсем не добавляло.
Густейшие заросли березы, осины и совсем неуместного здесь клена, кажется, бука и еще каких-то неопознанных деревьев, перемежающихся кустарником, были густо перевиты разнообразными вьющимися растениями, лишь одно из которых легко опознавалось благодаря иссиня-черным гроздям, напоминали джунгли. Некоторые из «лиан» толщиной «стволов» превосходили деревья, которые обвивали. Если бы преодолевать это месиво пришлось в пору его расцвета – весной или летом, – на затее сразу же следовало поставить жирный крест. Слава Богу, часть листвы уже облетела, и «зеленка», как выразился один из «самохваловских», явно видавший «зеленку» настоящую, афганскую либо чеченскую, превратилась в полупрозрачный занавес, да и то изрядно «траченный».
Дивясь, как можно потерять след в таких условиях, Константин уверенно шагал вперед, примечая то свежесломанную веточку, то содранный клочок коры, то расплющенный перестоялый гриб, в коричневом месиве шляпки которого четко отпечатался глубокий протектор спецназовского ботинка. Отличные ориентиры. Конечно, для наметанного глаза…
За спиной, след в след, тяжело топал Павел, особенным талантом следопыта не отличавшийся. Но не ронять же авторитет друга в глазах «волкодавов», пыхтящих в хвосте процессии? Поэтому Лазарев то и дело оборачивался к нему и шепотом «советовался» относительно того или иного «вещдока»:
– Вот вроде бы свежий слом…
– Точно.
– А может, старый?
– Нет, похоже, свежий…
И довольно вслушивался в уважительное перешептывание головорезов позади. Да-а! Мускулами вас, ребята, Господь не обидел, но вот в отношении всего остального…
Чтобы не оконфузиться на обратном пути, попутно «следопыт» оставлял на кустах и стволах деревьев и свои заметки: будто бы случайные затесы лезвием «мачете»[90], изготовленного из широкого ножовочного полотна. Подобным инструментом путешественникам пришлось, как и многим другим, обзаводиться на ходу, когда выяснилось, что легкой загородной прогулки не получится.
Кстати, такие же зарубки прошедшего здесь Самохвалова тоже встречались довольно часто, и уповать на то, что командир банально заблудился на обратном пути, не стоило. Если чем-то предводитель и отличался от своих подчиненных, то смекалкой и предусмотрительностью – скорее всего. Следовательно, причина его отсутствия была более чем серьезной. Очень серьезной…
Лес оборвался внезапно, будто магнитофонная лента, кажущаяся бесконечной, но обрезанная взмахом ножниц. И вся поисковая команда разом увидела командира.
Не увидеть его сразу было немыслимо: Самохвалов висел, уцепившись руками, ногами и вроде бы даже зубами за одну из могучих ветвей раскидистого дерева, одиноко растущего посреди огромной поляны. Висел на десятиметровой высоте, делая титанические усилия, чтобы не свалиться вниз со своего насеста, сотрясающегося словно мачта корабля в бурю.
Источник бешеной тряски следопыты разглядели даже раньше, чем пропавшего шефа…
– Вот ни хрена себе!..
Конечно, выражения, которыми обменивались потрясенные увиденным охотники и боевики, имели значительно более высокий градус эмоциональности, но ведь эти строки могут читать и дамы…
Никто из них никогда не был в Африке, но для того, чтобы узнать в монстре, беснующемся у древесного ствола, носорога, визит в Кению или Танзанию не требовался. Правда, носорог этот имел размеры, раза в два превосходящие привычные, и к тому же был с ног до кончика морды, увенчанной длинным изогнутым рогом, покрыт свалявшейся рыже-бурой шерстью, но это мало что меняло.
– Атас! Валим! – пискнул один из Самохвалоских бойцов и, не дожидаясь реакции «соратников», рванулся обратно в чащу, проламываясь сквозь нее почище иного носорога: ужас придал ему поистине нечеловеческие силы.
– Стой, чудило! – запоздало прикрикнул на него командир, но дурной пример уже сделал свое черное дело, и еще двое «бойцов», пятясь испуганными раками и выставив перед собой автоматы с побелевшими на спусковых крючках пальцами, втянулись в только что проделанную просеку.
Нужно отдать им должное – отступали они по всем правилам военного искусства, но переполох, наделанный первым беглецом, все-таки привлек внимание разъяренной твари.
Принято считать, что носороги, обладая довольно слабеньким зрением, имеют очень чуткий слух. Вот и теперь, отвлекшись от обработки древесного ствола, который бодало с размеренностью свайного молота, чудище развернулось всем телом в сторону источника нового звука.
Нужно заметить, что спереди этот представитель непарнокопытных выглядел еще кошмарнее, чем сзади, и воинство тут же уменьшилось еще на двух человек. Собственно говоря, теперь оно состояло всего из трех – двух друзей-охотников и Клеща – командира боевиков, временно замещавшего раненого Макара, да и тот, судя по виду, многое бы отдал, чтобы вновь оказаться во главе своих подчиненных… Но самообладание у бывалого вояки все равно оставалось на высоте.