– Да, я хочу поехать в Швецию! Но как туда попасть? – спросила я.
– На самолете, – ответила хозяйка.
«На самолете?!» – подумала я. – «Вот это роскошь!» Только богачи путешествовали на этих больших железных птицах, бороздивших небо.
– А другие дети из приюта тоже поедут в Швецию? – спросила я.
– Нет, Криштиана, только ты. Я хотела еще кое-что у тебя спросить: ты хочешь взять с собой своего братишку?
Что за глупый вопрос! Конечно, я хочу, чтобы и Патрик поехал со мной! Я не оставлю его ни за что на свете.
– Я никуда не поеду без Патрика! – твердо заявила я.
Хозяйка улыбнулась и ответила, что так и думала. Она попросила меня открыть альбом и посмотреть на фотографии. Прежде чем его открыть, я увидела, что внизу страницы, в центре, нарисован смешной кролик. Я подумала, что, возможно, кто-то нарисовал его специально для меня, ведь моя фамилия Коэльо – «кролик» по-португальски. Вид у кролика был счастливый. Интересно, есть ли в Швеции кролики?
Я открыла альбом: внутри было множество фотографий, и на всех – белые женщина и мужчина в разных местах, в доме и во дворе. Все казалось таким странным. Под фотографиями были белые ярлычки с черными надписями на португальском. Я стала читать:
Sture na cozinha (Стуре на кухне)
Sture no nosso quarto (Стуре в нашей спальне)
Lili-ann ocupada no nosso escritório (Лилианн работает в нашем кабинете)
Lili-ann jogando badminton no jardim com Sture (Лилианн и Стуре играют в бадминтон во дворе)
И так далее, весь альбом. Я подумала, что это немного странно, что они просто стоят и улыбаются на всех фотографиях, в разных местах. Но может быть, так делают все богатые белые люди? Хозяйка принялась объяснять, показывая на фотографии.
– Криштиана, это будет твой новый дом, – она указала на фотографию красного дома с белыми наличниками на окнах. Это был хороший дом, вокруг которого было много травы, и вся она – коротко стриженная. Только у богатых людей были красивые газоны. На другой фотографии я увидела белую комнату с белой мебелью, розовыми шторами и розовым же покрывалом на кровати. Я перевернула страницу и не поверила собственным глазам: на фотографии была большая белая кровать, на которой расположились мягкие игрушки и кукла, а рядом – белая женщина, Лилианн, и вид у нее был счастливый. Над кроватью висел балдахин.
Я всегда мечтала о кровати с балдахином. Неужели, теперь у меня будет своя собственная? Я не верила собственному счастью.
– Это моя кровать? – спросила я хозяйку, указывая на фотографию.
– Да, Криштиана. Тебе нравится? – спросила она с улыбкой.
– Очень! А она точно моя? – переспросила я, все еще не веря: живя на улице, я усвоила, что ничто не дается даром.
– Она твоя, и все, что ты видишь на этих фотографиях – тоже, – ответила хозяйка.
Тут был какой-то подвох.
– Почему мы с Патриком поедем в сказочную страну Швецию? – спросила я.
– Потому что я хочу, чтобы вам жилось лучше. Я хочу, чтобы у вас было все то, что ты видишь на фотографиях. Разве тебе не нравится? – спросила она снова, и я почувствовала себя неблагодарной.
– Очень-очень нравится! – с улыбкой ответила я.
Мне и в самом деле очень-очень все понравилось. Очень хотелось отправиться на самолете в волшебную страну под названием Швеция, иметь самую красивую в мире кровать, есть конфеты и играть с игрушками. В моем будущем доме было много комнат, и еще там были смешные кролики. Какому ребенку не хотелось бы там оказаться? Хозяйка приюта встала. Она разрешила мне взять альбом с собой и показать друзьям – теперь он мой, и я должна бережно его хранить.
– А мои друзья не могут поехать со мной в Швецию, хоть ненадолго? Патрисия ведь может поехать? – спросила я.
– Если бы можно было, я бы всех вас отправила туда, Криштиана! Радуйся этой возможности, воспользуйся ей. В Швеции ты сможешь стать кем угодно – адвокатом, врачом, да кем захочешь! У тебя будут такие возможности, о которых многие дети могут только мечтать. Тебе и твоему брату там будет хорошо, и у вас будет двое людей, которые будут о вас заботиться и очень любить. Ты не рада? – снова спросила она, и по ее глазам и выражению лица я поняла, что единственный правильный ответ – «Да».
– Да! – ответила я с улыбкой.
Совсем скоро и другие приютские дети узнали, что нас с братом скоро усыновят и у нас будет новая семья. Подобные темы всегда были главными в разговорах детей. В приюте было много сирот, которые ни о чем так не мечтали, как о любви и тепле со стороны взрослых. Всем нам хотелось собственную комнату с игрушками и конфетами, ходить в школу из дома и возвращаться домой. Другие дети завидовали, что выбрали нас, и мне это нравилось – нравилось это предвкушение, что я вот-вот получу то, о чем все мечтают.
Как и все приютские дети, я мечтала о том, чтобы жить в доме. Но при этом всегда точно знала, где мой дом: он там, где мама и ее тепло. И еще я с раннего детства понимала: можно сколько угодно мечтать и фантазировать, но реальность – это совсем другое. Жизнь такая как есть, нет смысла слишком много о ней думать, когда тебе восемь, и нужно жить настоящим. Были дни веселые и счастливые; и другие – тяжелые или скучные. Но мало-помалу я стала замечать, как другие дети перешептываются за моей спиной и смотрят на меня со все растущей ненавистью. Я знала, что они завидуют и что рано или поздно перейдут от слов к делу. В приюте всегда было так. Мы играли вместе, но у всего была оборотная сторона. Я пыталась делать вид, что не боюсь их – что было почти правдой. Я боялась лишь их жалости – мне не хотелось, чтобы кто-то увидел мою слабость. Однажды, уже после того, как я узнала, что нас с братом усыновят, я шла по коридору на втором этаже, рядом с душевой. Тогда-то все и случилось.
Четверо детей из шайки Габриэлы затащили меня в душ и стали избивать. Я отбивалась, как могла. Мне удалось повалить одну из девчонок на пол, но не успела я ее ударить, как другие дети навалились на меня. У меня не было ни единого шанса против них – я знала, что чем отчаяннее дерусь, тем сильнее они будут меня бить. Живя на улице, я усвоила, что иногда лучше перетерпеть боль, проглотить свою гордость и смириться: «Будет больно, но ведь не убьют же они меня!» А если и убьют, то и сами получат по первое число. Я сжалась в комок и приняла все их удары и пинки, стараясь только защитить голову. Не знаю, сколько это продолжалось. В тот момент где-то в глубине моего сознания мелькнула мысль, что я это заслужила.
Я готова была вынести и не такое за то, что отреклась от своей матери. Я заслужила боль. Боль пройдет, а то, что я сделала, останется навсегда.
Не помню, поднялась ли я, как только меня перестали бить, или еще долго лежала на холодном полу. Знаю лишь, что все мое тело болело, но не так сильно, как сердце. Я удостоилась особого отношения и за это заслуживала наказания. Так была устроена жизнь в приюте. Не помню, как я поднялась и куда пошла, только в конце концов я встретила Патрисию, которая сразу поняла, что случилось. Она спросила, как я себя чувствую, и я ответила: «Нормально». Больше ничего говорить было не нужно. Если кто и мог меня понять, то только она. Когда мне было грустно, Патрисия всегда была рядом, а когда били ее – я защищала ее как могла. Когда меня не было рядом в тот момент, то я всегда находила ее обидчика и давала ему сдачи. Мне хотелось бы сказать, что я всегда побеждала, и после этого другие дети больше на нее не нападали, но на самом деле проигрывала я куда чаще, и мне доставалось куда больше, чем если бы я не стала за нее мстить. Но это было дело принципа.
Когда пришло время ужина, Патрисия встала и протянула мне руку. Я попыталась подняться с ее помощью. Все тело болело. Патрисия сказала, что сходит за помощью; я тут же встала и сказала, что в этом нет необходимости. Но она все равно пошла за помощью. Она знала, что будет, если она расскажет кому-то о том, что случилось – и все равно пошла. Я ее отпустила. Я знала, что сделала бы то же самое для нее – с той лишь разницей, что могла постоять за себя куда лучше. А теперь я собиралась покинуть приют, а Патрисию будут избивать из-за меня. Это был ее последний подарок мне. Она знала, что я справлюсь сама, но все равно отправилась за подмогой, и тем самым навсегда подарила мне свою дружбу. Я это поняла, и потому ее отпустила. Мне было восемь, и я уже знала, что в боли может быть своя красота и своя смелость. Патрисия видела, что мне не в первый раз доставалось, но ее заботили не телесные раны, а душевные. А чтобы их залечить, нужна была дружба, забота и любовь.
После Патрисии никто больше не заботился об этих ранах – я долго никого к себе не подпускала. Все, кто хоть что-то значил для меня, все, кого я любила, – исчезали из моей жизни.
Поэтому тогда, в восемь лет, я приняла решение не пускать никого в свою жизнь, ни к кому не привязываться всем сердцем. Слишком огромной была боль, когда они уходили или их отнимали у меня.
Наш последний день в приюте
Хозяйка приюта сказала мне, что завтра приедут те самые белые люди с фотографий, заберут меня из приюта и увезут к себе домой. Мой брат тоже поедет. Чуть позже, в тот же день, я с ними познакомилась. Это было одновременно странно и очень волнующе. У них были необычные имена и дорогая одежда. Хозяйка велела мне хорошо себя вести, улыбаться и выглядеть счастливой. Так я и сделала. Она сказала, что теперь моя жизнь станет намного лучше и что я должна быть очень благодарна. Она объяснила, что многие дети хотели бы оказаться на моем месте – и была в этом права. Приютские дети, у которых не было родственников, не скрывали своей зависти. Они не понимали, что я не хочу никуда ехать, что у меня уже есть мама. Сначала я не поняла, что мне придется уехать куда-то навсегда и стать кому-то новой дочерью. Мне не нужен был новый дом! И хотя я и согласилась на удочерение, но никогда не просила о нем. Тогда я даже толком не понимала, что означает это слово.