Одни дети смотрели на меня приветливо, другие – равнодушно, третьи – с любопытством, четвертые – улыбались. Внезапно один из мальчишек открыл рот и сказал учительнице и всему классу:
– Но учительница, это ведь не девочка! Это мальчик!
Помню, как сузились мои глаза и как я посмотрела на этого мальчишку – Кристофера – и поняла, что он-то и будет усложнять мне жизнь. Я знала, что мои почти африканские кудряшки были непохожи на волосы других девочек в Виндельне – светлые, прямые и длинные. Так началась новая глава в моей жизни: мне предстояло множество драк.
Одно я поняла очень быстро: шведские дети дерутся гораздо хуже меня.
Девчонки и вовсе не умели драться, а у мальчишек не было той школы жизни, что у меня. И еще были попытки травли. Тот самый мальчишка, который обозвал меня мальчиком, дразнил меня «черномазой» на школьном дворе, перед остальными детьми. Я отлупила его и сказала, что я не черная, а латиноамериканка, и если он еще раз надумает обзываться, пусть выражается точнее.
За драку с ним меня вызвали в кабинет директора, и моему отцу пришлось прийти в школу. Мы сидели у директора, и папа слушал, что случилось и как я себя повела. «Девочки так себя не ведут». Отец, которому явно не понравилось, что другие дети обзывали меня «черномазой», ответил директору, что его дочь правильно сделала, что ответила обидчикам, и очень хорошо, что она умеет за себя постоять.
Поначалу я то и дело ввязывалась в драки, и часто они были довольно крупными, но я умела дать отпор. Я дралась, но не позволяла себя унижать. Я дружила с самыми крутыми ребятами и вращалась в самых крутых кругах. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы меня приняли, хотелось стать частью банды, завести друзей и влиться в окружающую меня среду.
Кому-то покажется, что это просто, но это не так. Всякий раз, когда кто-то нес расистский бред, мне было больно. В этом и заключалась их цель. Таким образом они хотели дать мне понять, что я не одна из них, что я намного ниже, и как бы я ни старалась, мне никогда не стать частью их общества, потому что у меня всегда будет темная кожа, черные глаза и «мочалка» на голове. Я никогда не показывала другим детям своей боли. Никогда не плакала перед ними и давала сдачу до тех пор, пока до них не доходило, что я не позволю над собой издеваться. Я решила, что не стану терпеть здесь все то, через что мне пришлось пройти в Бразилии. Там люди плевали на меня и говорили, что я стою гораздо меньше их. В первые месяцы в Швеции я многого не понимала и на большинство вопросов мне приходилось искать ответы самостоятельно. Учителя в школе были хорошими, но никто не знал, что творится в моей душе. Я разрывалась надвое, и хотя у меня было множество замечательных подружек, я не собиралась играть в детские игры и притворяться, что пластмассовые лошадки – настоящие. Мне хотелось карабкаться, строить хижины, заниматься спортом. На переменах мальчишки играли на школьном дворе в разные игры, и мне хотелось играть вместе с ними. Я понимала, как важно для девочки иметь подруг, но с мальчиками было проще. Не только потому, что спорт был мне ближе и понятнее, а потому что с ними были другие правила поведения. Их кодекс отличался от девчачьего. Они говорили то, что думают и что им нравится, и с ними мне было легче. Если возникала проблема, то добрая драка всегда помогала ее разрешить. Когда же я играла с девчонками, то постоянно ловила на себе их странные взгляды – и понимала, что сказала или сделала что-то не так. Но никто не говорил мне, что именно. Помню, как недоумевала: как же тут научиться различать между правильным и неправильным, когда они не говорят мне, в чем я ошиблась. Я понимала, что существуют некие неписаные правила, которые мне необходимо усвоить, и тогда я смогу влиться в коллектив. Поэтому я изо всех сил старалась выучить все нормы. Я изменила свой характер и со временем смогла-таки поладить со сверстниками, стать одной из них.
Они стали относиться ко мне, как к настоящей шведке. Но, хотя они и перестали видеть во мне бразильянку, я не перестала ей быть.
Помню, как впервые увидела снег. Была уже хмурая, дождливая осень, и я заметила, что от этой серости устаю гораздо сильнее. Однажды ночью пошел снег. Наутро я, как обычно, проснулась и отправилась на кухню, где мама уже приготовила овсянку и сварила яйца – это был мой обычный завтрак. Но выглянув в большое кухонное окно, я обомлела. Черных туч и дождя больше не было. Все было белым-бело – словно мы оказались на облаке. Трава, деревья и вся улица словно была укрыта волшебным, толстым, девственно-белым покрывалом. Не помня себя, я выбежала на улицу в одной ночной сорочке. Откуда-то издалека я слышала, как мама зовет меня, – но я не обращала на это никакого внимания. Я распахнула входную дверь, выбежала и принялась кататься по снегу.
Через несколько секунд до меня дошло, что это белое великолепие под названием «снег» было чертовски холодным – холод этот пронизывал все тело и больно кусался. Ой-ой-ой! Я рывком вскочила и с криком бросилась вверх по ступенькам, на крыльцо, где ждала меня мама, изо всех сил сдерживая смех. Она впихнула меня под горячий душ. Когда мое тело наконец согрелось и мама в буквальном смысле выдрала из моих рук душевую лейку, она велела мне одеваться и идти в школу. Я заявила, что не собираюсь обратно на холод, но мама ответила, что все дети пойдут и мне тоже надо. Я снова возразила: «Уж точно не все! Бразильские дети не пойдут!» Мама улыбнулась и ответила, что мы живем в Швеции, и шведские дети преспокойно пойдут в школу. Тогда я надела теплые штаны и пальто, и вместе с моей подругой Сарой и другими одноклассниками отправилась в школу.
Прозвенел звонок на первую перемену, и все дети высыпали на заснеженный школьный двор. Выйдя вслед за ними, я увидела, что они играют в снегу и топчут его. «Как же так, – думала я, – сейчас они наделают снеговиков и снежных фонарей и испортят этот прекрасный снег!» Беспокойство мое переросло в панику, когда я поняла, что если сейчас не спасу снег, дети все вытопчут. Я принялась лихорадочно искать нетронутый участок, и наконец обнаружила – справа от себя. Я подбежала туда, очертила вокруг себя большой круг, встала в центр и крикнула другим детям, что это мой снег. Но они опять поняли все в своем ключе: «Бросьте все, чем занимаетесь, и попробуйте отобрать у меня мой снег!» Так они и сделали. Они решили, что это такая игра, – но для меня все было очень серьезно. Я ужасно разозлилась и едва не заплакала. Дети бегали, пытаясь захватить мой снег, а я смотрела, как топчут то, что я пыталась защитить. Как бывший беспризорный ребенок, я отреагировала единственным известным мне способом: стала бегать, раздавая тумаки детям, пытавшимся отнять у меня снег, с криками: «Мой снег! Это мой снег!» Мне было все равно, были ли они моими ровесниками или на три года старше, – досталось всем.
Меня вызвали к директору. Директор Гуннар объяснил мне, что снег – общий. Я сидела напротив него, скрестив руки, и думала: «Ты что, дурак? Не бывает ничего общего».
Один день в фавеле
2015 г.
Бразиландия – одна из крупнейших фавел мира и самая большая трущоба Сан-Паулу, где живет около 4,2 миллиона человек. Сегодня мы с Ривией отправимся туда. В это солнечное, но не очень теплое утро в Сан-Паулу я просыпаюсь в смешанных чувствах. Я взволнована: это моя шведская половина, вечно ищущая приключений. Трущобы – совершенно другой мир, который можно увидеть только по телевизору или в кино. Вторая же моя половина испуганно пятится. Я вспоминаю годы, проведенные там. Я вижу маленькую девочку, играющую в грязи тем, что удалось найти в мусоре. Перед глазами Камили, Сантуш и я сама и наш воздушный змей из бамбука, старых полиэтиленовых пакетов и веревок. Помню, как я любила их обоих и радовалась им. Я представляю, как мы бежим со всех ног, таща за собой змея, и улыбаюсь. И слышу наш смех. Мы бежим босиком, на улице жарко. Я вспоминаю, как мы бегали купаться и как заботились друг о друге, когда кто-то заболевал.
А еще я вижу одинокую, голодную, грустную девочку, которая тоже бежит – и не только когда играет, но и когда приходится спасать свою жизнь; и эта девочка – тоже я.
Внезапно мир предстает в совершенно ином свете, чем можно увидеть в кино или по телевизору; этот мир – часть моей истории, часть меня.
Без проводника входить в этот район опасно, а поскольку я больше не говорю на этом языке, об этом и вовсе не может быть и речи. Но у Брайана, который так нам помог, есть свои связи в Бразиландии, и он договорился о том, чтобы нас пропустили.
Когда мы садимся в машину, чтобы отправиться туда, Брайан рассказывает о проекте расселения фавелы, над которым он работает. Цель этого проекта – помочь жителям этого района и заменить металлические, деревянные и картонные хижины маленькими кирпичными домами. Многие люди хотят помочь, и уже кое-что сделано, но этого недостаточно.
По дороге солнце постепенно начинает припекать все сильнее, а Брайан рассказывает о том, как живется в Бразилии, о разных районах, что мы проезжаем, и о коррупции в стране, о том, что сделал или не сделал тот или иной президент. Мы проезжаем огромный футбольный стадион, у которого припарковано множество автобусов. Столько автобусов – а людей нет! Место совершенно пустынно. Власти Бразилии потратили миллиарды на строительство больших, красивых стадионов по всей стране по случаю Кубка мира. Теперь они пустуют и никому не нужны, а люди продолжают жить в нищете. Многие стадионы превратились в парковки. Лучше бы эти деньги потратили на удовлетворение нужд бедствующего населения.
Бразилия, пятая по величине страна в мире с населением более двухсот миллионов человек, обладает несметными природными богатствами, но при этом в стране существует бездонная пропасть между богатым и бедным населением. Цифры способны повергнуть в настоящий шок: 60–70 активов принадлежат всего 10 % богатейших людей страны, а самым бедным, чья численность составляет 20 % от общего населения, достается всего 2 % материальных благ.