И еще через месяц, на официальном семейном торжестве по поводу юбилея его бабушки, передо мной вновь встали на одно колено, демонстрируя потрясающей красоты кольцо в коробочке…
Естественно, под прицелом стольких глаз, отказать у меня решимости не хватило. Тем более, что и сама уже не представляла своей жизни без Баринова. Но осадок, как говорится, остался…
И сейчас упоминание о том вечере лишь подстегнуло мое упорство.
– Я не собираюсь увольняться! И не собираюсь менять своего решения! – отчеканила твердо, глядя ему прямо в глаза. Давая понять, что в этот раз меня проще пристрелить, чем переубедить.
– Лазутина, имей совесть…
– Нет уж, с этим прекрасно и ты справляешься, – снова не дала я ему договорить.
И теперь уже Баринов закатил глаза, но, в отличие от меня, довольно демонстративно. А затем пристально уставился на меня, явно обдумывая следующий ход. То, что мы стояли практически посредине дороги, мешая пройти всем и каждому, его совершенно не волновало. От постоянных толчков и ругани нас спасало только то, что студентов было совсем немного. До учебы оставалось еще три дня и желающих заранее получить учебники, как мы с Никитой, особо не нашлось.
Поэтому я застыла в предвкушении. И не ошиблась – парень сменил тактику.
– Мне без тебя плохо и грустно, – изобразив жалобную мордашку, проникновенно начал он, – и совсем не спится одному. И это сейчас каникулы, а начнется учеба, и я тебя совсем видеть перестану…
– Баринов, ты издеваешься? – едва сдержалась, чтобы не постучать выразительно пальцем по виску, – мы учимся в одной группе и живем в одной квартире. И даже в магазин ходим исключительно вдвоем! Тебе мало?
– Мало, – уверенно кивнул он, а я слегка опешила от напора. Вот же жук!
– Да другой бы радовался, что время свободное есть, – возмутилась вполне искренне, пытаясь вывернуться из объятий. Безуспешно, но ожидаемо, – с друзьями встреться, байк обкатай… Пиво попей, в конце концов!
– Им без тебя тоже уже не интересно, – буркнул он, а я не выдержала, улыбнулась. Ревность, хоть и сильно заретушированная, от меня не укрылась. Глупый, куда я от него…
– Никита, – примирительно выдохнула, говоря уже предельно серьезно, – это бесполезный разговор. Я не брошу работу. И дело даже не в том, что она мне настолько нравится, хотя и это тоже. Мне абсолютно не улыбается становиться содержанкой. Даже со штампом в паспорте.
– Но это глупо, Янка! При чем здесь содержанки? В семье все общее, а я мужчина, в конце концов! Мне нравится заботиться о тебе! – судя по голосу, парень намеревался обидеться, а этого мне совершенно не хотелось.
Поэтому я придвинулась вплотную и подняла руку, проводя по его щеке в успокаивающем жесте.
– Я знаю, – он потянулся за лаской, чуть прикрывая глаза и выдыхая. Вот так уже лучше, – только и ты меня пойми. Я тебя люблю. Готова прожить с тобой жизнь. Подарить тебе детей. И даже больше, если потребуется. Но мне важно чувствовать себя самостоятельной. Способной принимать собственные решения без оглядки на твое недовольство и неодобрение. Мне это нужно, понимаешь?
Он понимал. Я видела по его лицу, что победа на этот раз осталась за мной. Закинула ему руки на шею и встала на цыпочки, собираясь смягчить свою непреклонность поцелуем. Но не успели наши губы соприкоснуться, как меня озарило…
– К тому же, у меня есть идея! – подпрыгнула я, стремительно забывая про то, что собиралась сделать буквально десять секунд назад. Успевая заметить на лице Баринова недовольство, смешанное с легкой настороженностью. Мои «супер-идеи» доводили порой его до нервного тика.
– Какая? – осторожно интересуется, на всякий случай чуть-чуть отодвигаясь. На что я не могу сдержать смеха, заставляя его конкретно заволноваться.
– Ты устроишься работать к нам в отделение, в мою смену! – воодушевленно выдаю я, едва не хлопая в ладоши, – и тогда нам не придется расставаться. И проблем со сном, поверь, у тебя не будет!
Ошалевшее выражение лица Баринова сменилось недоверием, будто он сомневался в моем психическом здоровье, а затем ярким протестом.
– Нет, нет, нет, – он замотал головой, подкрепляя этим свои слова, – ни за какие плюшки. Знаешь, не настолько уж мне и скучно. Да и байк застоялся…
Но было конкретно поздно. Я уже придумала, как отомстить за его выходку на юбилее. А тормозной путь поезда… в общем, остановить меня было сейчас нереально.
– А мне кажется, что это великолепная идея! – продолжала гнуть я свою линию, – тем более, что я тоже очень скучаю…
Не прокатило. Баринов даже руки разжал, делая от меня шаг назад. Зря. Бегаю я все равно быстрее.
– Я тоже. Очень. Но говорят, что кратковременная разлука только стимулирует чувства. Так что это даже на пользу.
– Никита, – чуть угрожающе начала я, а он нервно сглотнул, предчувствуя подставу из подстав. И был прав, – а ты кое-что забыл…
– Что? – почти жалобно, но во мне не дрогнуло ничего. Слишком сильным оказалось предвкушение и удовлетворение от осуществляемой пакости.
– Ты мне должен одно желание. Помнишь? Ты хотел вроде принести пользу обществу, – улыбка больше оказалась похожа на оскал, но слабонервных свидетелей вокруг не наблюдалось.
– Неееет, – простонал парень, бросая взгляд в небо. Но если он и ожидал помощи, то в ней на этот раз точно отказали, – Янка, я тебя умоляю – давай что-нибудь другое. Что хочешь! Только не твой приемник…
– Нет, Баринов, – упрямо сложила я руки на груди, – приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Хотел старушек через дорогу переводить? Вот тут почти то же самое, только с пользой для здоровья.
Он несколько секунд горестно буравил меня серым взглядом, а затем тяжело вздохнул, сдаваясь. А я ухмыльнулась еще радостнее…
Потому что переводить, конечно, бабушек никуда не надо. А вот клизмы ставить – очень даже. А я уж позабочусь, чтобы этот навык он отточил до алмазного блеска…
С такими мыслями я развернулась в сторону универа, намереваясь продолжить путь, но не тут-то было. Баринов не был бы сам собой, если бы не попытался выиграть максимальное количество бонусов.
– Хорошо, поработаю я месяц, будь по-твоему, – меня обхватили за талию, прижав к груди, и выдохнули в ухо, – но тогда…
– Год, – тут же вставила я, хихикнув, когда Никита подавился воздухом.
– Два месяца и ни секундой дольше! – меня снова развернули, встретив предельно возмущенным выражением лица.
– Восемь! И ни часом меньше!
– Три! И это мое последнее слово!
– Полгода! И это при условии, что ты не пропустишь ни одной смены!
– Отлично, тогда свадьба через три месяца! – мстительно шипит Баринов, нависая надо мной. Но я не боюсь.
Я возмущена до кончиков волос!
– Нет! – голос срывается, а эта зараза напротив хитро ухмыляется, вызывая желание ее придушить.
– Да! Иначе никакой трудовой повинности!
– Шесть месяцев и ни днем раньше! – сдаюсь я, не выдержав напряжения. Нахмурившись, складываю руки на груди, во избежание так сказать.
– Четыре! И мы в течение недели рассылаем приглашения!
– Пять! И каждую смену драишь отделение вместо санитарки!
– У тебя совесть есть, Лазутина? – он смотрит на меня так, будто пытается ее найти. Но на этот счет у меня давно уже есть укромное место, где она надежно упакована без права доступа для посторонних.
– Она в отпуске, – шиплю в ответ, пытаясь осознать, до чего мы договорились, и офигевая окончательно, – вместе с твоей, по всей видимости.
– Вредина, – дразнит он меня, а я поддаюсь.
– Баран упертый, – отзываюсь в тон, не двигаясь с места, когда Никита делает шаг, прижимаясь почти вплотную. Заставляя меня поднять голову, чтобы видеть его лицо. Утонуть в стремительно темнеющем взгляде, с коротким выдохом встречая его ладони у себя на талии.
– Кобра…, – я не успеваю возмутиться на опостылевшее прозвище, когда он с чувством добавляет, – но бесконечно любимая…
А поцелуй ставит окончательную точку в споре. Где нет победителей и проигравших. Нет правых и виноватых.
Лишь двое, по какой-то необъяснимой случайности созданные друг друга. Слишком разные, чтобы смиренно принять судьбу, но в то же время схожие больше, чем им и окружающим может показаться.
И пусть будут споры. Разногласия. Недопонимание. Вспыльчивость и опрометчивые решения. Все это будет обязательно.
Но ни разу им не захочется быть поодиночке.
Потому что сложное «вдвоем» намного счастливее.
Потому что именно так выглядит любовь в их глазах…
Эпилог
– Вы соображаете, что натворили? Раскрыться подопечному, провернуть трюк с измененным сознанием, выставить напоказ наблюдателя! Да как вам вообще в голову такое пришло?!
Высокий худощавый мужчина с пепельно-белыми волосами до пояса, в свободной белоснежной с золотистой отделкой тунике и огромными белоснежными крыльями, распахнутыми за спиной, тяжело дышал от возмущения, оперевшись ладонями на длинный стол из беленого дуба. На первый и весьма невнимательный взгляд могло показаться, что ангел молод и излишне эмоционален, но в глазах отражалась мудрость многих веков, вселяя невольный трепет. Чистая кожа раскраснелась от сдерживаемых эмоций, а на лбу выступила испарина, несмотря на то, что вокруг температура воздуха была вполне комфортной.
– Чья это была идея? – правое крыло нервно дернулось, выдавая крайнюю степень недовольства.
Напротив него, в удобных низких креслах, неестественно прямо сидели двое молодых парней. Брюнет и блондин. Черные крылья и белоснежные. И напряженно сопели, опустив глаза в пол.
– Да ладно, конспираторы хр… прости Господи, – мужчина спохватился и вовремя замолк, а затем продолжил на той же ноте, – я и так прекрасно знаю! Афор, опять тебе неймется? Что ж ты за ангел то такой! Ни года без нарушений!
Брюнет только хмуро зыркнул исподлобья, но отвечать не стал. Да и что тут ответишь? Ичимар был абсолютно прав – нарушений у него было больше, чем благодарностей за отличную работу. Порой Афор и сам не понимал, зачем его назначили на эту должность. Он абсолютно не походил на доброго, терпеливого, заботливого, снисходительного и ответственного ангела. Ему казалось скучным изо дня в день ходить хвостом за подопечными, устраивая их судьбу и оберегая от неприятностей. Впрочем, ради справедливости стоит заметить, что со своей работой он справлялся прекрасно. Но какой ценой?