– Остальное завтра.
– Я завтра не могу, работаю, – негромко возразила девушка, спешиваясь, а я почему-то еще больше разозлился.
– Тогда послезавтра! – рявкнул чуть громче, чем нужно, дергая мотоцикл с места по направлению в гараж.
Злость вспыхнула новым витком, когда Лазутина даже не подумала возразить, отряхивая штаны. Только бросила на меня чуть недоуменный взгляд, пожав плечами.
Да что с ней такое? То язвит, то как рыба замороженная!
Бесит!
Так и продолжая кипеть внутри, я выключил свет, запер гараж и направился к машине. Но и там мне легче не стало. Молча доставив ее до подъезда и буркнув что-то невнятное на вежливое прощание, я резко сорвал автомобиль с места, еле сдерживаясь, чтобы не выругаться.
Глава 6
Яна
– Янка! Лазутина! Эй! – вырвал меня из лап небытия знакомый звонкий голос, – ты меня вообще слушаешь?
Я с трудом оторвала взгляд от безумно интересной трещины в краске на стене аудитории, на которой «зависла» и с трудом попыталась сообразить, что от меня хочет Ира Суколова, староста третьей группы. У нашей, четвертой, частенько шли спаренные практические занятия с ними.
– Слушаю, конечно, – и о чем мы говорили? Извилины отказывались шевелиться, – завтра нам ко второй паре, я передам ребятам…
– Какая вторая пара? Мы это обсудили уже сто лет назад! Я перед кем тут распинаюсь? – обиженно возмутилась девушка, всплеснув
Повисло напряженное молчание. При всей моей нелюбви к оправданиям, здесь, похоже, без них не обойтись. Иринка была неплохой девчонкой, обижать ее не хотелось.
– Извини, Ир, – тихо откликнулась, поднимая на нее виноватый взгляд, – работаю через сутки, не сплю почти. На ходу отключаюсь.
Девушка тут же оттаяла, смерив меня сочувственным взглядом.
– Зачем над собой так издеваешься? Всех денег не заработаешь, а себя угробишь, – покачала она головой, оглядываясь на входную дверь. Оставалось не больше пяти минут до начала последней на сегодня лекции по философии, но преподавателя, своеобразной немолодой женщины с неприятным визгливым голосом, еще не было. И как пережить этот час монотонной речи на уровне ультразвука, я не представляла.
– Ничего, справлюсь, – слабо улыбнулась я, машинально перекатывая ручку в пальцах, – не впервой.
– Как знаешь, – пожала плечами Ира и со вздохом повторила, – так, тогда еще раз, для помешанных на работе. На следующей неделе начинается практика по хирургии, вести ее будет Ураев. Нас настоятельно попросили иметь с собой чистую сменную обувь и хирургический костюм, включая шапочку. И к первому занятию посоветовали прочитать три первых главы «Госпитальной хирургии».
Я закатила глаза, едва удержавшись от стона, и, одновременно, чуть не уснув. Интенсивно растерев лицо руками, я только хмыкнула от «потрясающей» перспективы. Ураев был заведующим кафедрой и за годы своей работы заработал репутацию жесткого, язвительного и даже безжалостного преподавателя. Пропустить занятие считалось попыткой отчислиться, а отработать пропущенное приравнивалось к новогоднему чуду – поймать Ураева мог только камикадзе с непредсказуемой логикой и хаотичной траекторией перемещений по больнице. Учить он требовал все, включая информацию в новых медицинских журналах, спрашивал до последней запятой, а выставить с занятия за несоблюдение дресс-кода мог даже не моргнув глазом. Так что предупреждение восприняла с благодарностью.
– А еще методички, которые мы заказывали на прошлой неделе будут готовы завтра, я хотела попросить тебя их забрать, у меня тренировка в семь, хотела успеть домой забежать, – Ира просительно смотрела на меня сверху вниз, но при всем желании помочь я ей не могла.
– Прости, не смогу, – покачала я головой, отчаянно зевая в кулак, – мне завтра на смену к четырем успеть кровь из носу надо. Так что никак не смогу.
– Черт! Как неудачно все, – искренне огорчилась девушка, – ладно, Женьку Артюшева попрошу. Он отказать не должен, зря что ли подмигивает каждый раз при встрече.
Ира довольно ухмыльнулась и повернулась, собираясь уйти, когда резко остановилась, вновь окидывая меня жалостливым взглядом.
– Ты бы поспала…
Оригинальное предложение. Главное – своевременное.
На мою грустную полуулыбку она выразительно стрельнула глазами куда-то наверх.
– Не тормози! – почти прошипела она, делая грозное лицо, – чего ты уселась на первую парту? Хочешь своим эпичным приземлением носом в стол впечатлить философичку? Да ее даже голые негры, исполняющие сиртаки, не заставят отвлечься от любимого Гегеля. Давай топай на предпоследний ряд, на самый край, у окна. Там сядешь вполоборота, будто на коленях пишешь, а сама поспишь. Она не заметит даже, отвечаю!
Я медлила, с сомнением переводя взгляд с Иры на соблазнительное место у окна. С одной стороны спать хотелось так, что я старалась лишний раз не моргать. А с другой… я ни разу не позволяла себе пропускать занятия, приходить неподготовленной или проявлять небрежность и невнимательность в процессе обучения. Про спать даже речи не шло – искренне осуждала подобную категорию учащихся, сладко посапывающих под мерные объяснения и перещелкивание слайдов на проекторе. И вот теперь сама… докатилась… позорище…
А когда-то клятвенно пообещала себе и Высшим силам, что стану самой прилежной, самой ответственной, самой успевающей… самой-самой… только этого оказалось мало.
– Янка! Очнись! – Суколова нетерпеливо вновь окликнула меня, привлекая внимание, – у тебя еще минута и все.
Два удара сердца и я не выдержала. Сдалась.
В один миг схватила свои вещи и, перескакивая через две ступени амфитеатра, поспешила к нужному месту.
И в тот момент, когда раздались первые слова лекции, я уже спала.
С того вечера, когда Баринов впервые усадил меня на мотоцикл, прошло почти три дня, но мне они показались поистине бесконечными. Так и не поняв причины его неожиданной вспышки злости, я поднялась в свою квартиру с непреодолимым желанием выспаться. Но входящий звонок от абонента «Раиса Мих» заставил встряхнуться, а сон ненадолго сбежал в предчувствии скорых неприятностей. Так и оказалось.
Наташка не вернулась. Ее маме стало хуже, и ее перевели в реанимацию, а Наташка, само собой, осталось там, заочно выпросив отпуск без содержания. Причина была более чем уважительной, поэтому ей пошли навстречу. Но… работать оказалось за нее некому. Поэтому старшая медсестра позвонила мне с просьбой выйти еще и в смену Наташи.
Отказаться я не могла. Точнее могла, но… эти две буквы нереально омрачала мою жизнь. В свое время, когда бабушки не стало, я оказалась в ситуации, когда лишняя булка хлеба считалась роскошью. Устроиться на официальную работу со стабильным заработком оказалось нереально сложно – никто не горел желанием брать студентку, которая наверняка будет периодически опаздывать из-за затянувшихся занятий, и убегать рано утром на пары к восьми. Без оформления я варианты исключала – слишком хорошо знала, чем грозит подобное трудоустройство, и такой риск был для меня роскошью. Непозволительной.
Раиса Михайловна долго смотрела на меня, тогда худенькую, бледную студентку второго курса, которая сидела перед ней, сгорбившись на стуле и нервно теребя растянутый свитер. Она была весьма упитанной женщиной бальзаковских лет, с пучком заметно поседевших волос на затылке и в идеально выглаженном белоснежном халате. Без улыбки задавала стандартные вопросы, на которые я отвечала тихо и без особой надежды. Медсестрами студентов брали не раньше четвертого курса, а должность санитарки мне была не нужна. И дело было вовсе не в работе – я готова была хоть всю больницу отмыть вместе с туалетами и многочисленными утками. Мне банально не хватило бы зарплаты – квартплата съела бы две трети заработка, остального едва хватало на проезд, покупку методичек, и хлеб с чаем. А в отдельные месяцы и без чая. Хотя, даже такой заработок тогда бы мне пригодился…
Слово за слово, но ей удалось вытянуть обстоятельства моей жизни на тот момент, вкратце, сухо, но все же. И чудо свершилось. На свой страх и риск меня приняли на работу, потратив две недели личного времени на мое обучение. И я старалась. Очень. И до настоящего времени еще ни разу не подвела эту строгую, но, как оказалось, не равнодушную женщину. И не раз сама просила ее ставить мне дополнительные смены, стараясь заработать побольше. Хоть зарплаты на жизнь хватало, но я старалась откладывать каждый месяц, создавая «подушку безопасности». Слишком неискореним оказался однажды испытанный страх голода и нищеты.
Поэтому получилось так, что толком не отдохнув, я вышла в ночную смену. А следом, отсидев все положенные пары, еще в одну, свою. Баринов на общую лекцию не явился, поэтому пришлось написать ему сообщение, что нашу встречу придется перенести. Позвонить у меня, если честно, духу не хватило. Странное чувство неловкости не давало набрать нужный номер, останавливая в последний момент.
На сообщение ответа не последовало. Я испытала и разочарование и облегчение одновременно, мысленно отругав себя за неуместность первого. Желания. Только мои желания и все вернется в прежнее русло. Не надо обольщаться, Лазутина, не маленькая. Даже не думай, что вам удастся подружиться. Ты не его поля ягода.
Звонок, радостно возвестивший об окончании лекции, оказался достаточно громким, чтобы я проснулась. Показалось, что я всего на миг прикрыла глаза – спать хотелось еще больше, чем до этого. Хотя куда уж больше.
Беспрестанно зевая, я сползла полуживым зомби на первый этаж и направилась к автомату с кофе. Без него домой точно не дойду, отключусь стоя.
Кофе был горячим, сладким и абсолютно отвратительным на вкус. Не знаю, кто решил данную бурду обозвать этим цивилизованным словом, но она и близко его не напоминала. Горечь на языке разливалась жжением в пищеводе, а желудок скрутило в болезненном спазме. Поморщившись, я прикрыла на миг глаза, пытаясь отвлечься и незаметно выдохнуть. И через пару минут это принесло свои плоды – сердце застучало в два раза быстрее, а веки, наконец-то, поползли вверх, избавившись от свинцовой тяжести. В голове заметно посветлело, хотя думать по-прежнему было тяжело.