Иванна не оборачиваясь, поняла, появился Данила.
Остаток вечера она держалась изо всех сил. Мария Савеловна рассказывала смешные случаи из детства сына, хладнокровно выслушала сообщение об их решении соединить судьбы.
– Сынок, что-то наша гостья невеселая, может, болит что-то? Или она не рада твоему предложению?
Данила встревожено посмотрел на Иванну.
Та проглотила ком, стоящий в горле и тихо произнесла:
– Немного устала на работе. А предложению рада, о таком мужчине, как ваш сын, Мария Савеловна, можно только мечтать.
Она увидела посветлевшее лицо Данилы и отвернулась от мгновенно налившихся злобой глаз Марии Савеловны. К концу вечера Ивка и впрямь почувствовала себя больной.
– Спасибо за гостеприимство, всё вкусно. Я хотела бы поехать домой, – сказала она, чувствуя себя без сил.
Возле своего дома еле сдержала слезы, отвечая на прощальные слова Данилы.
В кухне за столом мать пила чай со своей давней подругой Катериной.
– Что-то ты быстро вернулась с торжественного ужина, – заявила тётка.
– Голова разболелась, да и день выдался трудный. Я пойду лягу.
– Иди, конечно. Санька уже спит. А мы с Катей ещё почаевничаем.
Иванна умылась холодной водой, но ощущение прилипшей к ней мерзости смыть не удалось. Она горько заплакала. Открыла душ и уселась в ванну. Упругие струи обтекали тело и смывали слёзы вместе с болью.
«Я не собираюсь сдаваться», – разозлилась Иванна.
На следующий день они подали заявление в загс в районном центре Сайда. Регистрацию назначили на двадцатое декабря.
А в конце ноября Иванну и Арсения вызвал главврач. Они закрыли фельдшерский пункт и отправились на ковер к начальству. Возле двери главврача просидели больше часа. Дверь кабинета открылась. Завполиклиникой Мария Ивановна оглядела их и кивнула: «Заходите».
– Иванна Леонидовна, вы хотите работать в Потапово?
Ивка непонимающе округлила глаза.
– Конечно, мне нравится моя работа.
– А почему вы, тогда грубите больным? Не выполняете свои служебные обязанности? Да ещё и втридорога приторговываете лекарствами!
– Что? Я никогда не грубила пациентам, а тем более не торговала лекарствами, – возмутилась Иванна.
– Три недели назад пришла первая анонимка, потом ещё две. Анонимки мы не рассматриваем, но звоночек неприятный. А вот два дня назад получили письмо с подписью. Две бабульки из вашего села написали о безобразиях, творимых медсестрой. Они сообщали, что врач позволяет Иванне Леонидовне торговать лекарствами.
– Мария Ивановна, но это же полное вранье, – воскликнул Арсений Петрович, вскочив со стула.
– Сядьте. Я позвонила на прежнее место работы Иванны Леонидовны. Её прекрасно охарактеризовали, ни одного нарекания за десять лет. Проверку провести все-таки придётся. А вы, Иванна, если чем-то насолили этим пенсионеркам, поговорите с ними. Если письма будут продолжаться, это будет ударом по вашей репутации. И поверьте, вас могут уволить.
– Я ни с кем не ссорилась и не могу догадываться, кто написал кляузу.
– А у вас, Арсений Петрович, есть идеи, догадки? – поинтересовалась завполиклиникой.
– Нет, – растерялся врач.
– Не положено, но я назову вам фамилии бабушек, а вы вежливо поговорите с ними и узнайте, почему они клевещут на вас. – Мария Ивановна достала лист бумаги из папки. – Галина Семеновна Таратута и Полина Григорьевна Леднева. Вам что-то говорят эти фамилии?
– Да, к сожалению, – стиснула зубы Иванна. – Я поговорю с ними.
– Может, просветите нас? Кажется, вы всё поняли, – хмыкнула Мария Ивановна.
– Это личное. – Опустила голову Ивка.
– Вы не хотите сохранить работу?
Иванна вздохнула.
– Я выхожу замуж, но будущая свекровь против нашего брака. Она пригрозила устроить мне неприятности. Эти бабушки – её лучшие подруги.
– А ей что вы сделали? – Арсений Петрович удивлённо посмотрел на медсестру.
– Я сама хотела бы это узнать. Она меня с детства недолюбливала.
– Так, ладно, разбирайтесь со своими бабками. Прямо мексиканские страсти, – озадачилась Мария Ивановна. – Но чтобы писем больше не было. Идите.
Назад в Потапово они ехали молча. Иванна не представляла, как она будет разбираться с подругами Марии Савеловны.
– Вам не нужно с ними разговаривать. Я сам пообщаюсь с этими женщинами. Тем более, что Леднева завтра придет на перевязку.
– Не надо вмешиваться, Арсений, эти бабушки способны потрепать нервы.
– Вы не сможете спокойно беседовать с ними, эмоции не позволят. Доверьтесь мне, я улажу конфликт. – Врач не стал сообщать коллеге, что собирался потолковать и с будущей свекровью Иванны. Вряд ли молодая женщина одобрила бы его намерения.
На следующее утро в медпункте Полина Григорьевна бледнела, слушая мягкий баритон молодого врача.
– Вы осознаете, что вас могут привлечь за клевету, и на старости лет вместе с подругой сядете в тюрьму?
– Но, Маша сказала: ничего страшного не будет. Выгонят Ивку из Потапово и всё, – лепетала женщина, вытирая обильный пот носовым платком.
– Обвинять человека в нарушении служебных обязанностей, в торговле лекарствами для вас пустяк? Вы понимаете, что если Иванна Леонидовна подаст на вас в суд, защищая свое доброе имя, то казенное жилье вам обеспечено.
– Мы попросим прощения у Ивки, – всхлипнула перепуганная Полина Григорьевна.
– Этого мало. Написали кляузу, имейте мужество ответить за свои поступки. Завтра вместе с Таратутой отправляйтесь в Сайду к главврачу и всё ему расскажите. Только так избежите наказания.
Полина Григорьевна вышла из помещения фельдшерского пункта, не чуя под собой ног. Она торопливо засеменила по улице к своей давней подруге Галине.
Иванна на улице столкнулась с тёткой Полей. Женщина вздрогнула, увидев её.
– Ты это, прости нас, Ивка, мы повинимся главврачу.
– Замечательно. Вы чуть не лишили меня работы.
– Извини, не знаю, каким местом мы думали, выполняя просьбу Марии. Не любит она тебя, не даст вам с Данилой спокойно жить. – Полина Григорьевна покосилась на собеседницу.
– Спасибо, что предупредили, я понимаю, вы не хотели мне плохого, – лукавила злая Иванна, но она надеялась: тётя Поля раскаивается.
Вечером за вечерним чаем Ивка решилась вызвать мать на откровенный разговор.
– Мам, скажи честно, что произошло у тебя с матерью Даньки? Почему она с детства меня ненавидит?
– Зачем тебе знать прошлые дрязги? – Елизавета Павловна выпрямилась и отложила вязание.
– Ваше прошлое мешает моему настоящему, – возмутилась дочь, с досадой швырнув чайную ложку в пустой стакан. Стекло жалобно звякнуло. Иванна взяла конфетную обертку и смяла её в руках.
– Что она сделала?
Ивка рассказала о подмётном письме подружек Кузнецовой.
– Узнаю Машеньку, всегда предпочитала чужими руками действовать. Сто лет назад мы учились в одном классе и даже слыли подругами. Вернее, я была одной из её подчиненных. У Маши в детстве выявили ревматизм сердца. Ты видела Кузнецову, она и сейчас красива, а в юности Машенька выглядела принцессой из сказки. Бедную больную девочку обожали родители, учителя носились с ней, как с писаной торбой. Маше нельзя напрягаться, бегать, работать, с ней можно только ласково, по-хорошему. Она быстро усвоила, болезнь даёт ей большое преимущество. Все её прихоти и капризы мгновенно исполнялись. Перечить даже никто не думал. Маша всё делала с улыбкой на ангельском личике, руководила действиями друзей и одноклассников, как прожженный иезуит. Никому даже в голову не приходило, что она из всего извлекает выгоду для себя. И я долго не замечала, пока глаза не открылись. Мне хорошо давалась литература, Маша попросила написать заметку о ветеранах к девятому маю. Сказала: «Проверим, какой из тебя будущий журналист?» Представляешь, дочь, я мечтала о журналистике!
Ивка удивлённо посмотрела на мать: «Вот это фокус, никогда бы не подумала. Я совсем не знаю её».
– Потом была ещё одна просьба и ещё. Она хвалила меня, и я старалась, строчила одну заметку за другой. А в конце года на школьную линейку приехали из областной газеты и вручили грамоту и приз молодой журналистке Марии. Мы не выписывали эту газету, я отыскала несколько экземпляров в библиотеке. Оказалось, все мои опусы напечатаны в этой газете.
– Ты поговорила с ней?
– Ага. До сих пор помню. В классе сунула ей под нос газету и спросила: «Зачем она под своим именем отсылала мои работы?»
Машенька безмятежно улыбнулась и громко сказала: «Представляете, Лиза только болтала о журналистике, а я писала. Теперь она завидует мне и клевещет. Нехорошо Лиза, не по-дружески поступаешь!»
Я, как идиотка, от такой наглости только рот раскрыла. С тех пор мы не разговариваем. А после школы я уехала поступать в институт и провалилась. Маша всем в селе говорила, что такая бездарность, как Лизка, и не могла поступить. Потом в Потапово приехал молодой ветеринар Леонид Самошин, и я потеряла голову. – Мать усмехнулась. – И не только я. Ещё две дуры, в их числе и Маша, проходу ему не давали.
– Господи, что вы в нём нашли? – удивилась Ивка, вспоминая облезлого, плешивого отца.
– Я сейчас покажу тебе. – Елизавета Павловна пошла в дом. Минут через десять она вернулась, держа в руках старый фотоальбом.
Ивка открыла потертую велюровую обложку альбома. С первой страницы на неё с улыбкой смотрел обаятельный красавец. Она перевернула ещё несколько снимков. Этот же парень снят с гитарой в руках на лавочке, а здесь он в поле среди ромашек.
– Не может быть! Я не помню его таким.
– А ты его и не видела таким. Он помотал нервы и мне, и Марии, и Ольге. Ольга оказалась умнее нас, вышла замуж за другого. А мы с Машей два года сражались за сердце Лёньки. Как-то разозлившись, я сказала ему: «Выбирай, или эта больная доходяга, или я. У меня хотя бы есть силы родить ребенка и содержать дом, а за ней тебе придется самому ухаживать».
Эти слова я всю жизнь не могу простить себе. Я подтолкнула его к решению. Через месяц мы поженились. Бывшая подружка встретила меня у магазина и прошипела: «За то, что отняла мою любовь и счастье – не знать тебе ни того, ни другого».