— Э… Оден не умеет ездить на велосипеде.
Под удивленным взглядом Адама я вспыхнула.
— Ого! — присвистнул он. — Это серьезно.
— Видишь? — обратилась ко мне Мэгги. — Говорила же, что он-то нам и нужен!
Подойдя ближе, Адам осмотрел велосипед и меня, взгромоздившуюся на сиденье.
— Хорошо, — согласился он. — По какой методике проводили инструктаж?
Мэгги только растерянно заморгала:
— По методике…
— Начали с парного обучения, перейдя к катанию с поддержкой? Или сразу катались с поддержкой, чтобы постепенно увеличивать время самостоятельной езды?
Мы с Мэгги переглянулись, и она призналась:
— Я просто посадила ее на байк, и мы пробовали прокатиться.
— Господи! Самый верный путь вызвать стойкое отвращение к велосипедам! — Адам махнул, чтобы я освободила сиденье, куда он тут же уселся сам. — Так, Оден, теперь садись на середину руля.
— Куда?
— На руль. Давай залезай!
Когда я не сдвинулась с места, с сомнением поглядывая на тоненький руль, Адам принялся убеждать:
— Послушай, если хочешь кататься на байке, надо по-настоящему захотеть научиться! Нужно понять, как это на самом деле весело и чего следует ожидать. Так что давай запрыгивай.
Мэгги ободряюще кивнула, и я взгромоздилась на руль, стараясь держаться грациозно, хотя вряд ли в этом преуспела.
— Отлично! — обрадовался Адам. — Теперь держись крепче. Когда разгонимся и наберем высокую скорость, можешь на секунду отпустить руки, только если почувствуешь себя уверенно, хорошо?
— Не отпущу, — пообещала я. — Ни за что!
— Вот и хорошо.
Он закрутил педали, сначала медленно, потом чуть быстрее, и вот уже ветер дует в лицо, развевая волосы во все стороны. Доехав до конца парковки, Адам повернул направо.
— Подожди, — оглянулась я на Мэгги, которая зорко следила за нами из-под сложенной козырьком руки. — А как же…
— Не волнуйся, скоро вернемся.
Мы мчались по главной дороге вдоль обочины, а слева нас обгоняли автомобили. Солнце уже взошло, и в воздухе пахло солью вперемешку со сладким ароматом цветов.
— А теперь, — крикнул сзади Адам, — скажи, что чувствуешь?
— Молюсь, чтобы не свалиться.
— Что еще?
— Не знаю.
Мы свернули с дороги на деревянный настил набережной.
— Ты должна что-нибудь почувствовать!
Я поняла, что он имеет в виду, когда мы на полной скорости неслись по набережной, объезжая ранних прохожих и пугая стайки чаек.
— Похоже на полет!
— Точно! — обрадовался Адам. — Скорость, ветер… и самое главное — ты всем повелеваешь! Ну, точнее, сейчас-то повелеваю я, но скоро будешь и ты. Чувство полета останется, даже усилится, когда ты сама будешь за рулем!
Велосипед со свистом летел по деревянной набережной, доски скрипели, а я откинула голову назад, радуясь встречному ветру. Справа сиял под лучами солнца океан, сливаясь в сплошную синюю ленту без конца и края. Неожиданно страх перед падением улетучился, уступая место радостному восторгу. Я закрыла глаза, чтобы насладиться новыми ощущениями.
— Видишь? — крикнул Адам. Как при такой скорости он докричался до меня — не представляю. — Просто класс!
Я открыла глаза, собираясь ответить. Да, он оказался прав — без такой поездки никогда не испытаешь чувства свободного полета и не научишься кататься на велосипеде. Вдруг краем глаза я заметила, что мы проезжаем мимо магазина велосипедов, и, не сдержавшись, повернула голову. Парадная дверь открыта настежь, в подсобке уже горит свет, а за стойкой темнеет силуэт со стаканчиком кофе в руке. Хоть бы побыстрее проскочить мимо магазина, чтобы Илай не заметил нас!
Вдруг, невзирая на страх, я решила рискнуть и отпустила руки на одно короткое мгновение…
Всю следующую неделю мы с Мэгги тренировались почти каждое утро. Даже сложился своеобразный ритуал: я по пути покупаю в магазине два кофе и встречаюсь с ней на площадке в велопарке. Сначала по совету Адама мы воспользовались методом, который он называет «катанием с поддержкой». Я крутила педали, а Мэгги придерживала велосипед сзади. Очень скоро она уже отпускала руки, но бежала следом, чтобы и крайнем случае подстраховать при падении. С каждым разом время самостоятельного катания продлевалось, а я старательно училась держать равновесие, что, кстати, не всегда удавалось. Пара приличных падений да ссадины на обеих коленках, конечно, радости не добавляли, тем не менее по сравнению с первым днем прогресс был налицо.
Любопытно, но мой ритм жизни вновь перевернулся с ног на голову. Теперь я провожу вечера за штудированием учебников, а ночами сплю. Только представьте себе, как все нормальные люди, выхожу из дома ранним утром или в крайнем случае в полдень. Правда, большую часть суток все равно провожу в одиночестве. Если я не на работе или не на тренировке с Мэгги, то сижу дома, не обращая внимания на сообщения Джейсона — к счастью, они приходят все реже — и не отвечая на звонки родителей.
Конечно, папа с мамой уже сходят с ума, потому что я не разговариваю с ними целую вечность, игнорируя звонки и сообщения. Пусть выглядит по-детски — меня такое положение дел устраивает. Словно это следующий пункт незаконченного квеста, компенсация за упущенное время, так сказать. С другой стороны, боюсь, что, если заговорю с одним из них — хоть на одну секундочку, — ярость, которую едва удалось усмирить после посещения отца в «Кондоре», вновь выплеснется мощной волной и накроет нас с головой.
Общаюсь только с одним человеком в семье — с Холлисом, да и то наши разговоры свелись к минимуму, потому что он по уши погрузился в новую жизнь с Лаурой. Если брак отца находится на грани развода, а мама, как обычно, не стремится замуж, Холлис на удивление всем и самому себе изменился до неузнаваемости. Как ни странно, но его пламенная любовь не остыла, пережив все мыслимые сроки, когда брат обычно терял интерес к девушке и знакомился с очередной пассией. Следующий его шаг оказался еще безумнее.
— Холлис Уэст слушает.
Я ошиблась номером?! Да нет же, это он собственной персоной, только до чего же деловой голос!
— Холлис? Это ты?
— Од! Привет! Подожди минутку, я только выйду на улицу.
В трубке что-то приглушенно зашелестело, открылась и закрылась со скрипом дверь, а потом Холлис виновато произнес:
— Извини, пожалуйста. Но тебе повезло, позвонила прямо в перерыве встречи.
— Между тобой и Лаурой?
— Нет. Между мной и остальными экспертами по потребительскому кредиту.
— Кем-кем?
Брат прокашлялся.
— Моими коллегами. Я теперь работаю в отделе инвестиционного фонда. Разве мама не рассказывала тебе?
В памяти всплыли мамины слова о банке.
— Да, рассказывала. Сколько времени ты уже работаешь?
— Примерно три недели. За работой даже не заметил, как они пролетели!
— Значит, тебе нравится?
— Еще как! — На заднем фоне прозвучал гудок. — Представляешь, оказывается, я умею найти правильный подход к клиентам и обладаю прекрасным даром убеждения. Наверное, двухгодичное мотание по Европе не прошло бесследно.
— Ты ведешь клиентов?
— Точно! — Холлис засмеялся. — Сначала устроился кассиром, но уже через неделю меня перевели в отдел по работе с клиентами. Я работаю со счетами, принимаю заявки на депозиты с ответственным хранением, как-то так все устроилось само собой.
Я попыталась представить брата за письменным столом в банке или на другом рабочем месте, но перед глазами упрямо всплывала его ухмыляющаяся физиономия на фоне Тадж-Махала и надпись: «Лучшие денечки».
— Знаешь, Од, — вдруг затараторил он. — У меня осталось несколько минут до начала второй части собрания. Как ваши дела? Как поживают папа с Хайди и маленькая сестричка?
Рассказать или нет про папин переезд в гостиницу? Надо, конечно, ведь Холлис имеет право знать. Но почему сообщать об этом должна я? Словно папа опять воспользовался хитроумным приемчиком и оставил самую грязную работу мне. Ну уж нет! Поэтому я постаралась как можно беззаботнее ответить:
— Все нормально. А как мама?
— Ой, раздражительная, как и всегда, — вздохнул брат. — Я ведь не оправдал ее надежд, став на путь независимости, да еще и приобщился к буржуазии.
— Да уж.
— И еще: она скучает по тебе.
Вот это новость! Похлеще, чем известие о работающем в банке Холлисе! Честно!
— Мама никогда не скучает, — заявила я. — Такая самодостаточная личность!
— Неправда. — На секунду он замолчал, потом продолжил: — Од! Знаю, что этим летом вы что-то не поделили, но тебе надо с ней обязательно поговорить. Мама все еще переживает драму с Финном и…
— С каким Финном?
— Аспирантом. Ну, помнишь, о котором я тебе рассказывал? Он еще в машине спал.
— Да, конечно.
«Ботаник» в очках с темной оправой.
— Тут целая история. В общем, он влюбился в маму, а она не хочет связывать себя обязательствами, и все такое. Обычно ее любовники легко отшивались, а этот — нет, упрямый! До сих пор преследует маму и не дает покоя.
— Ничего себе, как все закручено!
— С мамой иначе быть не может, — ответил брат. — Эй, Од, мне пора бежать на наш брейн-ринг. Но если серьезно — не отталкивай ее.
— Холлис, я не…
— Хотя бы поразмысли над моими словами. Ради меня, хорошо?
Честно говоря, не многим я обязана Холлису, чтобы соглашаться на подобное предложение, но, видимо, сработал дар убеждения, которым так гордится братец. В следующую секунду неожиданно для себя я выпалила:
— Хорошо, подумаю.
— Спасибо! И знаешь, позвони мне позже, хорошо? Хочу узнать подробней, как ваши дела!
Я заверила брата, что обязательно перезвоню, на чем мы и закончили разговор. Холлис вернулся на собрание, а я сдержала данное слово и обдумала возможность позвонить маме, после чего вынесла вердикт — ни за что. Но ведь обещание-то выполнено!
А потом все закрутилось по-старому! Я сторонюсь мачехи, с головой погрузившейся в подготовку пляжной вечеринки. Игнорирую сообщения от родителей. Читаю главу за главой в учебнике, составляя вопросы по теме. Выключаю свет, когда тяжелеют веки, а потом лежу в темноте, думая, что не усну, пока незаметно не сморит сон. Стараюсь сосредоточиться на учебе и работе и, только сидя за рулем велосипеда разрешаю мыслям унестись к самому главному человеку на свете. К Илаю.