– Кажется, я его знаю, – прошептал я Рольфу.
Это стоило мне еще одного взгляда, к каким я уже стал привыкать.
– Да, сэр. Это Винг-Цит-Чонг.
– Черт побери.
Винг-Цит-Чонг разжал пальцы, и облачко сухого пепла опустилось в ямку. Генетик, не менее гениальный, чем Пенни, изобретатель сродственной связи.
По пути к городу со мной заговорил отец Кук. Невероятно добродушный и серьезный, какими могут быть только священники. Его возраст приближался к шестидесяти, черное с бирюзой одеяние указывало на принадлежность к Единой христианской церкви.
– Смерть Пенни стала настоящей трагедией, – произнес он. – Особенно ужасной для такого закрытого общества, как наше. Я надеюсь, вы быстро схватите преступника.
– Я постараюсь, отче. Предыдущие два дня оказались для нас весьма беспокойными.
– Не сомневаюсь в этом.
– Вы были знакомы с Пенни?
– Я знал о ней. Боюсь, отношения между церковью и учеными-биотехниками в последнее время стали несколько напряженными. Пенни не была исключением, но она посетила несколько служб. В преддверии смерти люди нередко проявляют любопытство к божественному учению. Я не ставлю это ей в вину. Каждый приходит к вере своим путем.
– Вы исповедовали ее?
– Сын мой, вам ведь известно, что на этот вопрос я не отвечу. Священники хранят секреты своей паствы еще тщательнее, чем врачи.
– Я просто хотел знать, не говорила ли она о самоубийстве?
Он остановился под деревом с некрупными буро-зелеными резными листьями и пучками оранжевых цветов, свисающими с каждой ветки. Темно-серые глаза взглянули на меня с насмешливым сочувствием.
– Я полагаю, вам уже рассказали о трудном характере Пенни Маокавиц. Так вот, ко всему прочему, она обладала чудовищной гордыней. Пенни не бежала ни от каких испытаний, посылаемых жизнью, включая и свою ужасную болезнь. Она никогда не стала бы совершать самоубийство. Я думаю, то же самое можно сказать и обо всех здешних жителях.
– Это весьма категоричное заявление.
Хвост траурной процессии миновал нас; идущие мимо люди не могли удержаться от любопытствующих взглядов. Рольф стоял метрах в пятнадцати от дороги и терпеливо ждал.
– Я с радостью обсудил бы с вами этот аспект, но в более подходящее время.
– Конечно, отче.
На лице Леона Кука появилась смущенная улыбка.
– Вчера я разговаривал с вашей женой.
Я попытался сохранить равнодушный вид. Но передо мной был священник. Вряд ли удастся его обмануть.
– Я полагаю, она составила не слишком лестный портрет своего мужа. Как раз перед этим мы поссорились.
– Я знаю. Не тревожьтесь, сын мой, это всего лишь легкая размолвка по сравнению со спорами супружеских пар, с которыми я вынужден сталкиваться.
– Сталкиваться?
Он проигнорировал иронию.
– Вам ведь известно, что ей не нравится жить в биотопе?
Я неловко поежился под его взглядом.
– А вы можете представить более подходящее место, чтобы растить детей?
– Не увиливайте от вопроса, сын мой.
– Хорошо, отче. Я вам расскажу, почему ей не по нраву биотоп. Это из-за абсурдного заявления папы о гене сродственной связи. Церковь настроила ее против биотопа и его сущности. И я должен вам сказать, что, по моему мнению, церковь сделала самую большую ошибку с тех пор, как осудила Галилея. Я здесь всего второй день и уже подумываю, как бы остаться навсегда. Если вы хотите помочь, попробуйте убедить ее, что сродственная связь не имеет отношения к сатанинской магии.
– Я помогу вам обоим, сын мой, насколько это будет в моих силах. Но нельзя ожидать, что я решусь опровергнуть папский эдикт.
– Конечно. Забавно, но большинство пар, похожих на нас, развелись бы уже давным-давно.
– А почему не развелись вы? Хотя я рад, что этого не произошло, это хороший знак.
Я криво усмехнулся:
– Зависит от того, как его расшифровать. У нас обоих имеются на то причины. Что касается меня, то я помню, какой была Джоселин. Моя Джоселин все еще где-то есть. Я это знаю, вот только не могу до нее достучаться.
– А сама Джоселин? Какова ее причина?
– Это очень просто. Мы принесли клятвы перед Богом. В богатстве и бедности… Даже если бы мы официально разошлись, в глазах Бога все равно остались бы мужем и женой. До воссоединения христиан семья Джоселин исповедовала католицизм, приверженность старым обычаям забыть нелегко.
– У меня создалось впечатление, что в сложившемся у вас положении вы обвиняете церковь.
– Джоселин рассказала вам, почему придает такое значение всему, что говорится от имени церкви?
– Нет.
Я вздохнул, заставляя себя вернуться к давним воспоминаниям.
– У нее было два выкидыша, наш третий и потом четвертый ребенок. Это сильно травмировало ее. Медики из клиники в аркологии были уверены, что спасут младенцев. Господи, она была целиком и полностью окружена приборами. Но все оказалось бесполезно. Врачи не настолько хорошо знают секреты человеческого тела, как стараются нас убедить.
После второй потери она… утратила веру в себя. Стала рассеянной и безучастной, даже не заботилась о близнецах. Классический случай депрессии. Понимаете, в медицине все усилия обращены только на физическое состояние. Это их основная цель. Но нам в некотором роде повезло. В нашей аркологии хороший священник. Немного даже похож на вас. Он не жалел для нас времени. Если бы это был психиатр, я бы назвал эти встречи консультациями. Он заставил Джоселин вернуть веру в себя и в то же время вернул ей веру в церковь. И за это я ему благодарен.
– Только на словах, как я подозреваю, – вставил Леон Кук.
– Да. Церковь – очень замкнутая организация и очень консервативная. Вы об этом задумывались, отче? Лучший тому пример – шум, поднятый вокруг сродственной связи. Прежде Джоселин придерживалась широких взглядов.
– Я вас понимаю. – Он не скрывал своего огорчения. – Мне придется хорошенько обдумать ваш рассказ. Печально видеть, что церковь вбивает такой клин между двумя любящими людьми. Я думаю, вы слишком отдалились друг от друга. Но не теряйте надежды, сын мой, нет такой пропасти, через которую нельзя было бы построить мост. Никогда не переставайте надеяться.
– Благодарю вас, отче. Я постараюсь.
Вернувшись, мы с Рольфом увидели, что в диспетчерской работа идет полным ходом. Большинство следователей сидели за своими столами; по залу с подносом прохладительных напитков сновал сервитор-шимп. Я подошел к большому столу из пористой стали в передней части зала и бросил на стул свою куртку.
– Ну, какие успехи?
Ко мне, радостно улыбаясь, уже спешила Шеннон с полупроводниковым модулем.
– Я получила из судебного компьютера копию завещания Маокавиц.
Она бросила прибор на стол. Экран устройства занимали тесно сбитые оранжевые строки текста.
– Изложите основной смысл, – попросил я. – Есть возможные подозреваемые? Мотив?
– Суть завещания и есть основной смысл, босс. Документ предельно прост: все состояние Маокавиц, включая «Пасифик Ньюген», переводится в траст. По приблизительным подсчетам, это будет приблизительно восемьсот миллионов ваттдолларов. Никаких указаний относительно использования средств нет. Все передается на усмотрение доверенных лиц, решения принимаются простым голосованием. Это все.
Мы с Рольфом ошеломленно переглянулись.
– Это законно? – спросил я. – Не будут ли родственники оспаривать завещание?
– Вряд ли. Я проконсультировалась в юридическом отделе Эдена. Простота завещания практически исключает оспаривание. Маокавиц записала видеозаявление, подкрепленное физиологическими доказательствами подлинности ее личности. А свидетелями стали настоящие тяжеловесы – вы не поверите! – бывший вице-президент Америки и нынешний председатель банка ООН. Из родственников у Маокавиц имеются только дальние кузены, с которыми она никогда не поддерживала связи.
– А кто доверенные лица?
Палец Шеннон постучал по прибору.
– Их трое. Петр Зернов, Энтони Харвуд и Боб Паркинсон. Вдобавок Маокавиц указала еще восемь человек на случай смерти кого-то из основных попечителей.
Я изучил список.
– Все они мне известны.
Я подвинул прибор Рольфу, тот торопливо пробежал глазами список и нехотя кивнул.
– Руководство Бостона, – пробормотал я.
Улыбка Шеннон стала почти издевательской.
– Попробуйте это доказать. Такой организации, как Бостон, не существует. Она не числится ни в каких списках; нет ни регистрации, ни сведений о составе. Официально ее нет. Даже Эден может предъявить только разговоры.
Я повертел пальцами модуль.
– Как они собираются использовать деньги? Харвуд и Паркинсон – люди богатые. Строго говоря, Харвуд еще богаче, чем Маокавиц.
– Накупят ружей, – сказала Шеннон. – Вооружат крестьян и будут штурмовать Зимний дворец.
Я посмотрел на нее с укором.
– Это расследование убийства, Шеннон. Говорите по делу или помалкивайте.
Она с независимым видом пожала плечами.
– Ну, тогда современный эквивалент ружей. Каким бы способом они ни пытались добиться своей цели, это будет недешево.
– Хорошая мысль. Ладно. Я хочу поговорить с каждым из этой троицы. Мы не будем вызывать их на допрос. Пока. Но я хотел бы их сегодня кое о чем расспросить, узнать, какие у них планы на эти деньги. Рольф, устройте мне встречи, пожалуйста.
Я вытащил из кармана куртки свой модуль и вызвал из памяти файл, записанный накануне вечером.
– Шеннон, я бы хотел, чтобы вы ознакомились с завещаниями каждого, кто указан в этом списке. Может, они сделали подобные распоряжения на случай своей смерти.
Она прочла фамилии, загруженные в ее прибор, и тихонько свистнула.
– Вы неплохо информированы, босс.
– Для того, кто только что отрицал существование Бостона, вы тоже.
Она неторопливо направилась к своему столу.
– Вчера Хой Инь обследовала сервитора, – доложил Рольф. – Ей не удалось восстановить память и узнать, кто отдал приказ стрелять в Пенни.
– Досадно. Как она считает, можно надеяться на восстановление в будущем?