ние, какого не испытывал уже не один десяток лет.
Через пару минут Эригерон возвращается и поднимает визор своего шлема, открывая бледное скуластое лицо.
– Все в порядке, мистер Лавр. Мы их заблокировали.
Лавр спешит внутрь, подгоняемый жгучим нетерпением.
Свет проникает в комнату через единственное грязное слуховое окно. Груда подушек и грязных одеял обозначает спальный угол. В центре из сложенных кирпичей построена печурка, внутри потрескивают тонкие сломанные ветки, добавляя к солнечному свету свое рубиновое сияние. Мрачная нищета логова более или менее согласуется с ожиданиями Лавра, если бы не книги. Их здесь сотни, высокие стопки ветхих бумажных изданий громоздятся под опасными углами. Нижние книжки уже настолько испорчены, что никуда не годятся, их страницы склеились в нераздельные брикеты гниющей массы.
В поместье Лавра собрана коллекция классической литературы в кожаных переплетах, перевезенная с Кулу. Он знает, что на Тропикане книг больше ни у кого нет. Все остальные пользуются пространственными чипами.
Девочка сидит на корточках возле больничных носилок и, словно защищая, обнимает за плечи мальчика с грязными рыжими волосами, которому на вид не больше семи-восьми лет. На его голове пожелтевшая повязка, закрывающая глаза. Из-под ткани просачивается гнойная жидкость, засыхающая корочкой на его щеках. У него больные ноги, тонкая кожа обтягивает кости, на ней выступают узловатые голубые вены.
Лавр оглядывается на своих бойцов. Плазменные карабины направлены на двух перепуганных детей, гончие дрожат от возбуждения, готовые к прыжку. В широко открытых зеленых глазах девочки блестят едва сдерживаемые слезы. Ему становится стыдно.
– Хватит, – бросает он. – Эригерон, останься, остальные пусть выйдут.
Лавр присаживается на корточки рядом с детьми. Его суставы протестующе поскрипывают.
– Как тебя зовут? – спрашивает он девочку.
Теперь, когда их лица на одном уровне, он видит, какая она хорошенькая; растрепанные рыжеватые волосы до плеч явно нуждаются в мытье, а кожа у нее молочно-белая и немного веснушчатая. Любопытно. Поддерживать такую бледность под солнцем Тропиканы можно только при помощи особых косметических процедур, а стоят они немало.
Она вздрагивает, испуганная его приближением, но не снимает рук с плеч мальчика.
– Торрейя, – говорит она.
– Извини, что напугали тебя, Торрейя, мы этого не хотели. Ваши родители где-то неподалеку?
Она медленно качает головой:
– Нет. Здесь остались только Жанте и я.
Лавр кивает на мальчика:
– Твой брат?
– Да.
– А что с ним?
– Его папа сказал, что он заболел. Заболел серьезно, так что папочка не мог его вылечить, но собирался узнать, как это сделать, Тогда мы бы смогли уйти отсюда.
Лавр снова смотрит на слепого мальчика-калеку. Что лишило его ног, сказать невозможно. Лонгторп перенасыщен токсичными веществами, под рассыпающимся верхним слоем почвы лежит целый пласт вечных резервуаров, которые должны были стать прочным основанием для огромных промышленных зданий в период восстановления экономики этого района. Лавр помнит поддержанный советом проект развития промышленности, выдвинутый лет восемьдесят назад. Но вечность кончилась меньше чем через пятьдесят лет. Заводы так и не были построены. И теперь это слишком бедный район, чтобы иметь какое-то влияние в городском совете и настаивать на принятии программ очистки.
Жанте показывает пальцем вверх.
– Это ваша птица? – спрашивает он высоким, звенящим от любопытства голосом.
Райкер примостился на краю слухового окна, крупная голова угрожающе смотрит вниз.
– Да, – отвечает Лавр. Его глаза подозрительно сужаются. – А как ты узнал, что она там?
– Его папа дал нам сродственную связь, – объясняет Торрейя. – Я смотрю для него. Я не против. Жанте был таким одиноким наедине со своими мыслями. Его папа сказал, что это только до тех пор, пока он не узнает, как его вылечить.
– А где же теперь ваш папа?
Девочка опускает глаза.
– Я думаю, он умер. Он был очень болен. Что-то внутри, понимаете? Он часто кашлял кровью. А потом ему стало еще хуже, и однажды утром он ушел. Чтобы мы ничего не видели, наверное.
– Как же ваш папа собирался узнать о лечении Жанте?
– При помощи «конфеток-с-ветки», конечно.
Она поворачивается и показывает на еще более темный угол комнаты.
Машина представляет собой модифицированный модуль жизнеобеспечения. Компьютерная техника и биотех, металл, пластик и органические компоненты, соединенные таким невероятным способом, что Лавру кажется, будто кто-то намеренно хотел отпугнуть случайного зрителя. Ребристое шаровидное растение, торчащее из середины, похоже на кактус без колючек, высотой около метра, но темное и твердое, словно тиковое дерево. Вместо верхушки у него полужидкая студенистая масса, из которой формируются плотные крошечные сгустки, растущие вдоль вертикальных ребер. Они похожи на мелкие серовато-зеленые кактусы диаметром не больше двух сантиметров, испещренные сиреневыми кольцами.
Один из биотехников исследовал «конфетку-с-ветки», полученную от офицера «Танери», перед тем как Лавр решился ее попробовать. По его словам, клетки вещества насыщены протеинами нейрофизина, внутриклеточного проводника неизвестного типа. Они взаимодействуют непосредственно с синаптическими щелями мозга и, по его мнению, передают воспоминания. Но как производятся нейрофизины, как они форматируются, чтобы создать когерентную последовательность ощущений, биотехник не имел ни малейшего понятия.
Лавр уставился на необычную живую машину, и в его голове тотчас всплыли воспоминания о прогулке по лесу.
– Это именно те «конфетки-с-ветки», которые ты продаешь? – спрашивает он. – Те самые, в которых есть лес?
Торрейя нерешительно шмыгает носом, потом кивает.
Позвоночник Лавра сводит, словно от холода. Это же единственная машина.
– И «конфетки» с доисторическими зверями?
– Да.
– Откуда взялось это устройство?
Он уже уверен, что знает ответ.
– Его вырастил отец Жанте, – отвечает Торрейя. – Он был специалистом по генетике растений, говорил, что выводит водоросли, которые смогут питаться камнями и выделять из них химические вещества. Но после несчастного случая компания закрыла лабораторию, и у него не стало денег, чтобы лечиться самому и лечить Жанте. Поэтому он сказал, что запустит медицинскую информацию в «конфетки» и сам станет своим доктором.
– А воображаемые земли? – спрашивает Лавр. – Откуда они берутся.
Торрейя смущенно оглядывается на Жанте, и Лавр начинает понимать.
– Жанте, будь хорошим мальчиком, скажи мне, откуда появляются фантастические земли, – говорит он, при этом вежливо и серьезно улыбаясь Торрейе.
– Я их создаю, – выпаливает Жанте, и в его звонком голосе слышится паническая дрожь. – Я получил сродственную связь с биопроцессором машины. Это папа устроил. Он сказал, что кто-то должен заполнять чем-нибудь «конфетки-с-ветки», что они не должны пропадать. Поэтому Торри читает мне книги, а я думаю о местах, которые там описываются.
Лавр выбирается из своего темного леса. Его собственная степень по биотехнологии была получена девяносто лет назад. А о сродственной связи человека и растения он и не слышал.
– И вы можете наполнить «конфетки» чем угодно? – хрипло спрашивает он.
– Да.
– И продаете их в гавани?
– Да, – подтверждает девочка. – Если я продам их много, я смогу купить Жанте новые глаза и ноги. Только я не знаю, сколько это стоит. Много, я думаю.
Лавр буквально дрожит при мысли о том, что могло бы случиться, если бы не он первым нашел этих детей и их машину. С ее помощью можно запустить механизм синтеза программируемых нейрофизинов. О чем раньше он опять-таки даже не слышал.
Торговый потенциал поражает его своими масштабами.
Он заглядывает в большие зеленые глаза Торрейи. Их взгляд выражает пассивное любопытство, девочка явно ждет, что будет с ними дальше. Дети, как он понимает, обладают интуитивной способностью постигать самую суть ситуации.
Он кладет руку ей на плечо, втайне надеясь, что делает это в покровительственно отеческой манере.
– Эта комната кажется мне не слишком приятной. Вам нравится здесь жить?
Торрейя поджимает губы, обдумывая ответ.
– Нет. Но нас здесь никто не беспокоит.
– А вы не против поселиться со мной? Там вас тоже никто не будет беспокоить. Я обещаю.
Поместье Лавра находится на высоком мысу, в горах, защищающих Каривак с берега. Каменный фасад его дома выходит на город и океан. Он купил эту усадьбу ради открывающегося вида, и вся территория была превращена в ожившую картину.
По пути в горы Торрейя прижимается лицом к окну «Роллс-ройса». Окружающие пейзажи заворожили ее. Жанте сидит рядом и восторженно хлопает в ладоши, получая от нее изображения живописных лужаек и статуй, извилистых гравийных дорожек, прудов и фонтанов.
Ворота внутренней части поместья закрываются за бронзовой машиной, и она въезжает во двор. Павлины приветственно разворачивают свои пышные хвосты. Из главного входа вниз по каменным ступеням сбегают слуги. Жанте бережно поднимают с сиденья и несут внутрь. Торрейя стоит на гранитных плитах и вертится кругом, восхищенно приоткрыв рот.
– Это правда? – восклицает она. – Мы действительно можем жить здесь?
– Да. – Лавр широко улыбается. – Правда. Теперь это ваш дом.
Поздороваться с ним выходят Камассия и Абелия. Камассии двадцать лет, это высокая восточная красавица с длинными темными волосами и налетом аристократизма. Раньше она жила с Кочи, купцом из Пальметто, обладателем выданной Лавром доходной франшизы на продажу собак со сродственной связью на колониальные планеты первой стадии развития, где их использовали для поддержания порядка. Потом Лавр решил, что был бы рад видеть Камассию нагой на своей кровати и наблюдать, как ее хладнокровная сдержанность сгорает под напором животной страсти. Кочи, изрядно потея и улыбаясь, немедленно сделал ему этот подарок.