Должно быть, он почувствовал ее сожаление. Едва она чуть отодвинулась, собираясь просить у него прощения, как он тут же притянул ее обратно к себе, принимая ее покаяние, обращая его в искупление.
Они долго молчали, и говорили лишь их губы, лишь их тела, дрожавшие от исступления и любви. Под его пальцами снедавшая ее боль сменилась нестерпимым наслаждением, а агония уступила место трепету.
И не было больше ни завтрашнего дня, ни разлуки, ни грядущего расставания.
Она не осмеливалась заговорить, боясь, что он остановится. Не осмеливалась открыть глаза, боясь, что все кончится. Но когда Хёд замер, оторвавшись от ее губ, накрыв ее бедра своим телом, она взглянула на него, в его затуманенные глаза, в его любимое лицо, и взмолилась о том единственном, что он мог ей дать.
– У нас нет другой радости, Хёди, – прошептала она. – Ты – мое счастье.
Его губы вернулись к ее губам, и он погрузился в нее, дав ей то, о чем она его просила, и она больше не закрывала глаз.
Тихая песнь заполняла ее тело, звезды в небе мигали и расширялись с каждым движением Хёда. Их сияние пульсировало и нарастало в унисон с набухавшим внутри нее наслаждением, и с каждым вдохом она притягивала к себе новую звезду и впускала ее себе в грудь, а потом вниз, в живот.
– Я тебя вижу. Я вижу тебя, Гисла, – простонал Хёд, не выпуская ее из объятий, и его стон тоже вплелся в ее песню.
«Это звезды, любовь моя. Это звезды», – подумала она, но не сумела ничего сказать. Она летела по небу, оставляя за собой полосу яркого света, сама став звездой. И вот она сгорела. Потухла.
– Мастер Айво, Лиис пропала.
На пороге святилища стояла Элейн из Эббы, босая, с рассыпавшимися по плечам рыжими волосами. Сонные старшие хранители, вставшие с рассветом, чтобы выслушивать исповеди и раздавать благословения, уставились на нее. На время королевского турнира привычная жизнь в храме прерывалась: грядущий день обещал быть таким же длинным, что и минувший. Перед дверями святилища уже выстроились ряды жаждавших встречи с хранителями.
Поднявшись с кресла, мастер Айво поманил к себе Элейн.
– Подойди, дочь.
– Я видела, как она вышла вскоре после того, как мы легли спать, и решила, что ее, быть может, позвали к королю. Я вновь уснула, но, когда пропел петух, увидела, что ее кровать так и осталась нетронутой.
– Я пойду в замок, – мрачно вымолвил Дагмар, сжав губы. – Этого‐то я и боялся.
– Я пойду с тобой, – тихо сказал Айво. – Остальные пусть обыщут храм. Лиис из Лиока известна своей любовью к уединению.
– Мы уже искали, мастер. Все мы. Мы не хотели говорить тебе, пока сами не убедились, – и Элейн указала на дверь святилища.
На верховного хранителя глядели Башти, Юлия и Далис – тоже босые, с тем же потрясенным выражением на лице. Босоногая Юлия все же успела нацепить перевязь от меча.
– Дочь Йорана, оружие тебе не понадобится, – сказал Айво. Юлия ответила ему хмурым, полным недоверия взглядом.
– Я не расстанусь с ним, пока не найдется Лиис, – сказала Юлия.
Пятеро старших хранителей – в их числе и Дагмар – отправились вместе с мастером Айво в замок, на поиски короля. Толпа на площади зашевелилась и зашумела, решив, что хранители вышли к ним, но храмовая стража сомкнула ряды, отгоняя собравшихся просителей от одетых в лиловое мужчин, и те, словно единое существо, поднялись по ступеням дворца.
– Никому ни о чем не говорите, пока мы не узнаем наверняка. Не следует бить тревогу и поднимать всех обитателей горы… если она здесь, – наставлял хранителей Айво.
Процессия беспрепятственно подошла к дверям в королевские покои. У дверей стоял страж.
– Мне нужно видеть короля, часовой, – сказал Айво. – Он там?
– В чем дело? – со страхом спросил страж.
В предыдущий раз ранний визит, нанесенный верховным хранителем королю, стоил жизни Билгу из Берна. Люди Банрууда не забыли об этом.
– Приводил ли ты Лиис из Лиока в тронный зал прошлой ночью? – спросил Айво.
– Нет, верховный хранитель. Прошлой ночью ее здесь не было. Здесь собрались ярлы… часть из них еще в зале… но они пока не… не пробудились.
Король удалился к себе меньше часа назад… и он… не один. – Страж старался как мог, не желая выболтать лишнего.
– Пропала дочь храма. Я лишь хочу знать, здесь ли она.
– Ясно, – ответил страж. Он повернулся к двери и, постучав в нее, крикнул: – Государь, Лиис из Лиока п-пропала. К тебе пришел верховный хранитель.
В следующий же миг король распахнул дверь. Рубаха на нем была расстегнута, а штаны висели на бедрах так низко, что было ясно: он не успел толком их натянуть.
– Где она? – спросил он, словно верховный хранитель явился его помучить.
– Мы не знаем, государь, – отвечал Айво ровным голосом, соединив ладони под длинными рукавами балахона. – Ты не вызывал ее к себе?
– Не вызывал, – буркнул Банрууд. Поджав губы, он бросил взгляд на стража, так что тот в ужасе отступил, и принялся раздавать отрывистые приказы: – Сообщите Балфору. Оповестите стражу. Звоните в колокола. Седлайте мою чертову лошадь. Найдите ее.
Вернувшись в храм, мастер Айво прогнал из святилища всех, кроме Дагмара, и собственной кровью начертал у себя на обеих ладонях руну поиска.
– Нам не следует использовать руны, дабы узнать то, что мы можем узнать, обойдя гору. Но на горе ее нет, и потому нам следует сделать все, чтобы отыскать ее как можно скорее… раньше, чем ее отыщут они.
– Да, мастер, я согласен.
Нараспев повторяя имя Лиис из Лиока, Айво прижал руны к закрытым глазам. Сделав несколько медленных вдохов, он в бессильном отчаянии опустил ладони.
– Это не ее имя, – прошептал он. – Она не Лиис из Лиока. Ни по плоти, ни по крови. Норны мне не ответят. – Его веки алели из‐под капюшона.
Омыв лицо и руки в чаше с водой у алтаря, он вновь начертал руны свежей кровью и еще раз прижал их к глазам.
– Покажите мне… девушку из Сонгров, что живет на Храмовой горе, – пробормотал он.
Дагмар ждал, боясь дышать.
– Ах вот как, – ухмыльнулся Айво. – Норны любят точность. – Но уже в следующий миг ухмылка сползла с его лица, и он прошипел: – Она в Храмовом лесу. На поляне… там, где… дерево Дездемоны. То самое, под которым твоя сестра родила Байра.
Дагмар резко вдохнул, но Айво не двигался, изучая то, что ему решили показать норны. Он молчал слишком долго.
– Она ранена, мастер? – не сдержался Дагмар.
– Нет. Она… с мужчиной, – прошептал Айво с таким ужасом в голосе, что у Дагмара волосы на затылке встали дыбом. – Он лежит… рядом с ней. Обнимает ее. А она… обнимает его.
Верховный хранитель опустил руки, взглянул на Дагмара, моргая так, словно кровь заливала ему глаза. И проговорил дрожащими губами:
– Она… с Хёдом. Со слепым послушником.
В кронах деревьев гомонили птицы, и Хёд понял, что уже рассвело. Он не видел света, но чувствовал перемену в воздухе, в окружавших его звуках и знал, что время вышло. Они уснули в объятиях друг друга, насытившиеся, утомленные, и Гисла даже теперь спала глубоким сном, положив голову ему на плечо, прижавшись к нему всем своим теплым, безвольным телом. Когда‐то, еще ночью, она укрыла их обоих своим плащом. Свою одежду он сунул себе под голову.
Ему пора было ее разбудить. Им нужно все продумать. Но он не двинулся. Даже не шевельнул затекшей рукой. Боль в руке была слишком приятной. Одно мгновение все равно ничего не изменит, а он еще не был готов расстаться с ней.
Он поставил ее под удар. Если от их близости родится ребенок – от одной мысли об этом сердце у него ухнуло, а к чреслам прилила кровь. От их близости.
Если у нее будет ребенок, его ребенок… то он… он… Его разум отказывался работать. Он снова и снова перебирал в памяти пережитое, свои ощущения, чувства, свое счастье и не мог ни о чем больше думать. Только не теперь, пока Гисла лежала с ним рядом и от нее пахло женщиной, и семенем, и теплом, и надеждой. Мысль о ребенке лишь наполняла его еще большей радостью.
У нас нет другой радости, Хёди. Ты – мое счастье.
Он не мог взрастить в себе сожаление о том, что сделал. Пока не мог. Она была дочерью клана и жила под охраной храма и короля. Если в ее утробе появится ребенок, хранители признают это чудом и станут возносить хвалу богам. Это будет ребенок Сейлока. Быть может, это даже будет… девочка. Ребенок Сейлока. Не его ребенок. Им с Гислой не суждено быть вместе.
Эта мысль почти сумела вернуть его к реальности. Он идиот, а у счастья, которое им довелось испытать, могли быть последствия. Всякое действие имеет последствия.
Мужьям нужны поцелуи.
Сыновьям тоже нужны поцелуи,
Сыновья вырастают в мужей,
Которым нужны поцелуи.
Мужьям нужны поцелуи,
Они срывают у нас поцелуи,
И…
Все начинается сызнова.
Он улыбнулся высившимся над ними кронам деревьев. Ему никак не удавалось собраться с мыслями.
Он лежал на спине, Гисла спала у него на правом плече, а посох должен был быть где‐то слева. Он вытянул руку и принялся похлопывать по земле, пытаясь отыскать посох, не потревожив Гислу.
Он нащупал на земле круг, словно опаленный огнем. Казалось, будто лесные феи разложили под деревом крошечный костерок, чтобы потанцевать у огня. Вдоль края круга росла жесткая трава, и Хёд выругался, почувствовав, что порезал о нее средний палец. То было проклятие слепого – вечно резаться и истекать кровью. Его ладони, покрытые шрамами и мозолями, загрубели и походили на кору стоявшего над ним дерева, но кровь все равно текла. Он вновь, уже более осторожно, ощупал землю – на сей раз не пальцем, а всей ладонью. Опаленных кругов было два… но куда подевался окаянный посох?
Палец яростно ныл, хотя порез и был совсем крошечным. Хёд подметил, что порезы напоминают собак: чем они меньше, тем громче лают. Согнув палец, он принялся ощупывать подушечку в поисках застрявшей под кожей занозы или шипа.