Однажды ночью он уснул в кресле у ложа Арвина и проснулся от того, что учитель стонал и тянул его за руку.
– Я подвел тебя, Хёд, – прошептал он, и Хёд услышал, что он плачет.
Высвободив руку, он проверил, нет ли у Арвина жара. Лоб у учителя был теплым, но не слишком, и Хёд прижал к его губам флягу с водой, отер ему губы. У Арвина по щекам катились теплые слезы. Их он тоже вытер.
– Я подвел тебя, Хёд, – снова сказал Арвин и взял его за руку.
На этот раз Хёд не стал высвобождать свои пальцы и откинулся на спинку кресла. Он чувствовал, что Арвин хочет поговорить.
– Ты меня не подвел. Ты единственный родной для меня человек. Все эти годы ты заботился обо мне.
– Они нас подвели.
– Кто они, учитель? – Но он и сам знал ответ на свой вопрос. Приходя в сознание, Арвин говорил только об этом.
– Хранители Сейлока. Могущественные хранители Сейлока. Они всех нас подвели, – прошептал Арвин. – Подвели моего мальчика. – Он поднес руку Хёда к губам и, заливаясь слезами, запечатлел поцелуй у него на ладони.
Этот жест Хёд помнил с детства: так Арвин прежде показывал ему, что гордится его успехами. Уже много лет Арвин не целовал Хёду руку – но в последнее время он все чаще погружался в прошлое, все больше терял связь с настоящим.
Вдруг губы Арвина замерли, и он, отстранившись, принялся водить пальцами по ладони Хёда, снова и снова, словно потирая кроличью лапку или моля о помощи скалу.
– У тебя на ладони руна, – ахнул он. – Это духовная руна.
Хёд вздохнул. Он сам был так слаб, что не сумел придумать для Арвина никаких объяснений.
– Да, учитель, – только и сказал он. – Ты прав.
Он попытался было убрать руку, но Арвин вцепился в нее, притянул ближе к лицу, прижался к руне правым глазом – подобно Одину, опустившему глаз в источник Мимира в обмен на мудрость рун.
– Возьми мои слезы вместо крови, покажи мне другую свою половину, – взмолился Арвин.
Хёд не стал его останавливать, не забрал ладонь из его дрожавших пальцев. Учитель просил руну о том же, о чем просил он сам, день за днем, в надежде услышать биение сердца Гислы, почувствовать, что она там, на другом конце.
– Ничего нет, – сказал Арвин. – Я вижу лишь шрамы.
– Да… ничего нет, – повторил Хёд упавшим голосом.
– Но это запрещено. Разве я не учил тебя? Запрещено! Что, если бы ее увидел верховный хранитель?
Хёд встал и вымыл руки. От его кожи пахло дыханием Арвина – кислым, болезненным. Говорить было больше не о чем.
– Теперь она ведьма при короле, – прошипел Арвин.
Хёд замер, едва сдерживая ярость, сжимая мокрые кулаки.
– Кто, Арвин?
– Гисла из Сонгров. Девчонка, что тебе пела. Теперь она поет королю. Она его заморочила. Он не в своем уме. Наш король безумен, но хранители все равно держат его на троне. Они держат его на троне и забивают храм дочерями.
– Что ты знаешь о Гисле? – перебил его Хёд, стараясь говорить спокойно. Он отвернулся от учителя и вытер руки.
– Теперь она ведьма при короле, – повторил Арвин. – Он ее пометил.
– Пометил? Как?
– Она станет новой королевой. Я это видел.
– Ты видел? – То была старая уловка. Устав от расспросов Хёда, Арвин всегда говорил, что что‐нибудь «видел».
Хёда это ужасно злило – быть может, потому что сам он ничего не видел, а значит, не мог найти применения видениям, призванным сеять веру или послушание.
– Как он ее пометил? – настаивал Хёд, не отвлекаясь на предсказания Арвина.
– На ней его знак. Она принадлежит ему.
Арвин пытался его ранить. Хёд понимал это по словам, которые выбирал учитель. Арвин не лгал… он уклонялся от ответа, но его выдавало суматошное биение сердца.
– Я ухожу, учитель. Пойду на охоту. Я буду неподалеку, – сказал Хёд и взялся за посох.
– Я сказал королю, что у него есть сын… но ему все равно! – крикнул Арвин, не желая отпускать Хёда. – Он мне не поверил. Так же, как ты мне не веришь.
– Когда ты говорил с королем? – ахнул Хёд.
– Я говорил с ним на площади, когда он привел эту ведьму обратно. Я предупредил его о ней. И рассказал ему о тебе. Но он лишь расхохотался.
– Ты предупредил его о ней? – Хёд повалился обратно в кресло у постели Арвина.
– Король мне не поверил. Он безумен. Она заморочила ему мозги.
– Ох, Арвин, – вымолвил Хёд, – что ты наделал.
– Он посадил меня в колодки. Меня никто не слушал. Верховный хранитель велел мне уйти. Они нас подвели. Они всех нас подвели.
Шли месяцы. Пять месяцев. Шесть. Семь. Состояние Арвина все ухудшалось. Сегодня он мог без единой ошибки прочитать наизусть восемнадцать заклинаний Одина, но назавтра забывал даже свое имя. Все это время Гисла не давала о себе знать. Отчаяние Хёда росло. Он дошел до того, что однажды, когда у Арвина выдался хороший день, попросил его начертить руну поиска и пересказать ему, что он видит. Арвин даже не удивился, даже не стал говорить, что подобная просьба глупа, но со вздохом принялся перебирать свою длинную бороду.
– Не могу… вспомнить… руну, мой мальчик, – с сожалением, едва ли не с нежностью прошептал Арвин.
– Я начерчу руну. Мне нужно лишь, чтобы ты рассказал, что увидишь, – успокоил его Хёд.
– Но ведь меня отослали с Храмовой горы, а тебя отверг верховный хранитель.
– Знаю, учитель. Они отослали нас обоих… но я все равно знаю руны.
Арвин довольно хихикнул, радуясь словам Хёда.
– Они не заставят нас забыть то, что мы знаем, – проворчал он, не замечая, как нелепо звучали теперь его слова.
Хёд проколол себе палец и аккуратно и четко начертил на ладонях Арвина руну поиска.
– Просто… прижми руны к закрытым глазам.
– Да, да. Теперь я вспомнил.
– Найди Гислу, Арвин.
– Ты ищешь маленькую девочку из Сонгров, которую вынесло волнами на берег, – медленно произнес Арвин. Его голос звучал совсем тихо и шел откуда‐то прямо над сердцем – словно он опустил подбородок на грудь, изучая руны, которые начертил Хёд.
– Да, учитель. Ты ее помнишь?
– Я ее прогнал. Она умоляла меня оставить ее здесь. Но я испугался. Испугался, что она лишит тебя силы.
– Да, – отвечал Хёд, изо всех сил стараясь не разрыдаться.
– Мы отправили ее в храм… и теперь… путь в храм для нас закрыт.
– Но они не могут закрыть тебе глаза, учитель.
– Нет. Не могут, – со вздохом согласился Арвин и прижал ладони к векам. – Покажите мне…
– Гислу, – закончил за него Хёд, и Арвин повторил его просьбу:
– Покажите мне Гислу, – попросил он.
С этими словами он застыл, но вдруг покачнулся, и Хёд решил, что он вот-вот опустит ладони. Но Арвин замер, а с его губ сорвался шепот:
– Она там.
– Где, учитель?
– Она… на ступенях храма. Я вижу замок, и площадь, и шпили… и колонны у нее за спиной. Она поет молитву. Вокруг нее всюду стоят хранители… хранители и дочери… всюду вокруг.
Хёду отчаянно хотелось услышать голос Гислы, но он не стал перебивать Арвина и едва дышал, пока тот продолжал свой рассказ:
– Она… выросла. Она уже не беспризорное дитя… а прекрасная женщина. – В его голосе слышалась растерянность. – Когда я отвел ее в Лиок… она была так мала… сплошные кости да синие глаза. А теперь… она выросла.
– Есть у нее в утробе дитя? – Он должен был спросить. Должен был знать.
– Дитя? – ошеломленно переспросил Арвин. – Нет! Она сама ребенок.
– Нет, учитель. Нет… она выросла, помнишь? Скажи, что ты видишь теперь, не говори о том, что ты помнишь.
– Она худа… но не высока. Я вижу, как налились ее груди… но не утроба. Ее волосы заплетены и уложены золотистым венцом. Глаза подняты к небу. Такие синие глаза. На ней балахон хранителя. Балахон хранителя! – Арвин разволновался. – Все дочери одеты в балахоны хранителей. А моего Хёда не взяли в храм.
– Арвин, – напомнил Хёд, стараясь не дать ему отвлечься, но было поздно. Арвин уже уронил руки на одеяло.
– В храме живут дочери… но в Сейлоке дочерей все нет. А моего Хёда не взяли в храм.
Поздней весной, в день, обещавший скорее не дождь, а солнце, Арвин ясным голосом предложил пройтись до могилы Бронвин из Берна и поесть лесных ягод. На полпути Арвин совсем обессилел, и Хёду пришлось нести его на руках. Он усадил старика на камень, под которым покоилась его мать.
– Здесь я ее похоронил, – сказал Арвин.
– Да, знаю.
– Она была тебе хорошей матерью.
– Я мало помню.
– Бронвин. Бронвин из Берна. Норны дали ей время… но его не хватило.
Поднявшись, Хёд принялся собирать ягоды с ближайших кустов.
– Ты был так мал. Она не хотела тебя покидать.
Он слышал об этом и прежде, но эти слова для него мало значили.
– Она звала тебя Бальдром.
Хёд словно окаменел. Он не помнил лиц. Зато помнил голоса. Бальдр Возлюбленный. Бальдр Отважный. Бальдр Добрый. Бальдр Мудрый. В тебе есть все это.
Он вспомнил голос, говоривший ему эти слова. Называвший его этим именем. Мягкий. Терпеливый.
– Она звала меня Бальдром, – задумчиво проронил он. – Я забыл. Словно… это не обо мне. Словно кто‐то когда‐то поведал мне об этом.
– Верховный хранитель сказал ей, что ты не Бальдр. Что ты Хёд. Вот почему я дал тебе это имя.
Возлюбленный Бальдр или Слепой Хёд. Хёду куда больше нравилось первое имя. Жаль, что верховный хранитель не оставил при себе свои предпочтения.
– Однажды верховный хранитель тебя призовет. Он осознает свою ошибку и призовет тебя, – проговорил Арвин, и Хёд снова принялся собирать ягоды, быстро перебирая пальцами листву, избегая шипов. – Из всех богов Хёда понимают хуже всех.
– Ты говоришь обо мне… или о сыне Одина? – спросил Хёд, ибо Арвин часто говорил о нем так, словно он сам и был слепым богом.
– Я верю, Хёд знал, что делал, когда убил Бальдра. Его не обхитрили. Нельзя обхитрить слепого бога, ибо он слышит каждый удар сердца, знает каждый голос.
Хёд почти не слушал. Арвин любил поболтать.