Гудрун с грохотом опустил на пол ноги в тяжелых сапогах, словно собирался вскочить. Но ничего не сказал. Его сердце теперь билось чаще. Он не сводил глаз с лица Хёда. И слушал.
– Мой учитель отвел ее в Лиок. Оттуда ее забрали в храм… так было безопаснее. С тех пор она живет там. Ее знают из‐за песен. Король… ценит ее и не захочет ее отпустить. Но я ее хочу.
Гудрун помолчал, цыкая зубами, как обычно делал, когда что‐то обдумывал.
– А эта женщина, из Сонгров… хочет тебя? – спросил он наконец.
– Нет.
Гудрун громко расхохотался над его честностью.
– Она хотела меня… однажды, – сказал Хёд. – Но с тех пор прошло много лет. И она не оставила мне надежды.
– Ты принес мне много пользы, – сказал Гудрун. – Но раз она из Сонгров, то, быть может, я сам ее захочу.
По тому, как при этих словах переместилось тело Гудруна, а воздух в комнате словно качнулся, Хёд угадал, что король резко вздернул плечи. Он дразнил его – но Хёд не заглотил приманку. Гудрун нуждался в нем, но любил напомнить Хёду, кто из них двоих слуга, а кто король. К тому же Хёд понимал: если король услышит пение Гислы, то наверняка оставит ее при себе. И все равно Хёд решился его попросить. Впервые за все эти годы.
– Сонгры – северяне, – прибавил Гудрун.
– Я хочу увезти ее в Северные земли. Всегда хотел. Но не думал, что… снова увижу ее… здесь.
– Ты думал, что тебе придется добраться до храма… чтобы ее увести, – медленно произнес Гудрун, внезапно обо всем догадавшись.
– Да. И я понимал, что не могу прийти один.
На этот раз Гудрун не цыкал зубами и не кусал губы. Судя по звуку его дыхания, Хёд решил, что он изумленно разинул рот.
– И давно ты все это спланировал? – прошептал он.
– В тот день, когда отдал себя – и свои сокровища – в руки девятнадцати северян.
Ахнув, Гудрун поднялся с кресла. Он вытащил из ножен кинжал и принялся крутить его в пальцах, меряя захваченную комнату шагами. Безо всякого предупреждения он резко развернулся и, шипя от напряжения, швырнул кинжал в Хёда. Хёд махнул посохом и сбил на пол летевший клинок, так что тот, звенькнув, упал к ногам Гудруна.
Король Севера поднял кинжал и упрятал его в ножны. Хёд ждал, напряженно и бдительно. За последние шесть лет он каждый день хотя бы раз оказывался на волосок от смерти. Но его до сих пор не убили.
– Не люблю, когда меня застают врасплох, – бросил Гудрун. Только этим он и объяснил внезапную атаку на Хёда.
Хёд кивнул, принимая его объяснение. Не в последний раз Гудрун бросил в него чем‐то острым или тяжелым.
– Я всегда думал, что… тобой двигала… ненависть. А теперь ты говоришь, что… причина в женщине.
– Мне нет никакого дела ни до Банрууда, ни до хранителей. Все они не сумели оправдать надежд Сейлока.
– И потому ты поможешь мне свергнуть короля – твоего отца – и прибрать к рукам его земли… а взамен возьмешь лишь какую‐то там девчонку? – фыркнул Гудрун. – Я расстроен, Хёд. Ты себя совсем не ценишь.
– Я простой человек.
Король Севера расхохотался и помотал головой, так что кости, вплетенные в его свалявшиеся косы, защелкали и застучали друг о друга. Однажды он позволил Хёду потрогать их и даже вытащил одну кость, чтобы Хёд сумел получше ее «разглядеть». Гудрун не был простым человеком: он мог проявить доброту, но в следующий миг убить, и потому Хёд не позволял себе привязываться к нему и взамен тоже не ждал никакой привязанности. Он не строил иллюзий и прекрасно знал, на какой риск решился пойти, рассказав о Гисле. Примкнув к северянам, он поведал Гудруну о своем отце, короле Банрууде. Это помогло Гудруну его понять, довериться ему – пусть даже Хёд сам себя толком не понимал.
– Нет. Не простой, – буркнул Гудрун. – Совсем не простой. Ты слишком умен, слепой Хёд, и я тебе не доверяю. Не целиком. Но теперь я лучше тебя понимаю. Сегодня… мы будем пировать с твоим отцом. Посмотрим, сумеем ли мы заполучить эту девчонку.
20 шипов
Гислу и Альбу отвели в хорошо обставленную комнату в задней части крепости бернского ярла, чтобы они успели отдохнуть перед ужином. Утесы и зеленые террасы Берна поднимались прямо над берегом моря, а крепость ярла была выстроена так, что оттуда открывался ничем не ограниченный вид и на воду, и на обрамленные лесом луга. Прямо под их окном росли могучие деревья, и Гисла подумала, что, если придется, они смогут выбраться из комнаты через окно и спуститься по веткам. Как ни странно, эта мысль ее успокоила. Ей было приятно знать, что у нее есть путь к спасению, пусть даже бежать ей было некуда. Деревья были крепкими, с раскидистыми ветвями, словно созданными для того, чтобы по ним лазить, – не то что колючие сосны на Храмовой горе.
Когда группка стареющих слуг принесла воду для мытья, Гисла с Альбой вымылись и переоделись в чистые платья. Они не осмелились лечь спать, зная, что должны быть готовы, когда их вызовут. Гисла распустила, расчесала и вновь заплела свои волосы, а потом помогла Альбе убрать ее косы.
– Мне сейчас ничего не хочется больше, чем забраться в постель и проснуться лишь завтра утром, – сказала Альба, пока Гисла водила щеткой по серебристым прядям ее волос. – Но я так голодна, что не готова отклонить приглашение к ужину. К тому же отец потребует, чтобы я вышла к столу. Бенджи мерзок, но вот его жена, леди Беатрис, мне по нраву. И все же я не отказалась бы перекусить прямо сейчас, в ожидании ужина. – В желудке у Гислы заурчало в знак согласия, и Альба рассмеялась, встретившись с ней глазами в зеркале.
– Не думаю, что они нас ждали, – тихо заметила Гисла. – Кажется, они были готовы к нашему приезду не больше, чем мы сами. Теперь они суетятся, готовя пир, а о гостях подумать не успели… хотя принимают саму принцессу.
– Мы здесь из‐за того, что прибыли северяне. Иначе отец вряд ли привез бы нас сюда. А Бенджи, как обычно, оказался застигнут врасплох.
Альба погрузилась в раздумья. Гисла тревожилась все сильнее. Поездка и правда была очень странной.
– Ты ведь не думаешь… не думаешь, что он просто… отдаст меня… королю Севера, Лиис?
Гисла ахнула:
– Нет, Альба. Иначе они подготовили бы соглашение. Такие вещи планируют заранее, за много лет. В твою честь устроили бы песнопения и празднества. Ведь ты принцесса Сейлока.
– Им уже давали и золото, и зерно, и земли. Но они все равно возвращаются.
– Тебя не бросят к ногам короля Севера, будто мешок с монетами. Ты – надежда Сейлока.
– Я лишь пешка, – безучастно ответила Альба.
Пальцы Гислы, перебиравшие волосы принцессы, застыли.
– Скорее им отдадут меня. Король уже заговаривал о свадьбе Элейн и Айдана из Адьяра. Сначала он выдаст замуж нас. Ты – его главный приз.
Альба помотала головой, и белые пряди заплясали у нее по плечам.
– Ты единственная из нас, кто приносит ему пользу. Не знаю только, каково от этого тебе.
Лишь спустя три часа в их дверь постучали сам Бенджи и его супруга, леди Беатрис. Они явились проводить гостий в зал, где все было готово для пира.
Ненависть, которую Гисла питала к Бенджи, была куда сильнее ее презрения к Банрууду, и она даже не старалась скрывать свои чувства. Ее откровенное пренебрежение не давало покоя ярлу, который считал, что она должна перед ним лебезить. При каждом удобном случае он старался ее унизить, отослать ее прочь. Так было и в этот вечер.
– Ей там не место, – сказал Бенджи, не глядя на Гислу. – Других дочерей за столом не будет.
– Но буду я, – возразила Альба.
Леди Беатрис не осмеливалась спорить с мужем.
– Конечно. Ты ведь принцесса, – отвечал Бенджи. – Мы не приготовили для нее места за столом короля. Она останется в покоях.
– Но… – возразила было Альба.
– Так даже лучше. У меня нет желания идти, – сказала Гисла. – Общество бернцев никогда не доставляло мне удовольствия. – Она низко поклонилась, принося извинения принцессе, и пожелала всем доброй ночи.
Альба прочистила горло, чтобы не рассмеяться, а Бенджи в ярости сплюнул, но Гисла уже развернулась, ликуя, что ей удалось избежать всех официальных церемоний. Бенджи хотел ее оскорбить, но на самом деле подарил ей то, о чем она могла лишь мечтать, – час, а то и два часа полного одиночества.
– Отправьте в наши покои еды, – обратилась Альба к жене Бенджи. – Мы обе весь день ничего не ели.
– Конечно, принцесса, – отвечала та и тут же поручила слуге выполнить просьбу Альбы.
Вернувшись в комнату, Гисла заперла за собой дверь, повалилась на широкую кровать и запустила пальцы в тяжелый венец своих волос. Голова у нее болела, шея затекла, а золотые шпильки, удерживавшие косу на макушке, впивались в кожу, словно двадцать шестидюймовых шипов. Она выдернула шпильки и размотала косу, чуть ли не с отчаянием продралась сквозь нее пальцами, а когда волосы наконец рассыпались по спине, застонала от боли и облегчения. Она прикрыла глаза и принялась распутывать пряди, думая о бедняжке Альбе, которой придется еще несколько часов страдать под весом косы и короны.
Десять минут спустя раздался стук в дверь – принесли ужин. Гисла поднялась, мысленно благодаря Альбу за то, что принцесса о ней не забыла. Она проголодалась и, если бы не Альба, легла бы спать голодной. Правда, слуга увидит ее простоволосой, но что поделать.
Она нетерпеливо распахнула дверь. Но на пороге комнаты стоял вовсе не поваренок и не слуга.
– Ты пойдешь в зал, – сказал Банрууд, пожирая глазами распущенные пряди ее волос.
– Меня не пригласили.
– Бенджи забывается.
– Я не желаю с ним ужинать.
– Ты будешь ужинать со мной.
– Но я уже расплела косу.
– Хорошо. Мне так больше нравится.
Он протянул ей руку. Что‐то в его лице – форма рта, впалые щеки, даже линия роста волос, образовывавшая надо лбом треугольник, острие которого приходилось как раз над морщинками, что пролегли между бровей, – напоминало ей Хёда. Она не сомневалась, что король был отцом Байра: в Байре повторялось все, что было в нем, – и рост, и движения, и черные, как ночь, волосы. Но был в нем и Хёд, и порой – слишком часто – она подолгу всматривалась в лицо короля, силясь увидеть в нем Хёда. А король всякий раз неверно истолковывал ее пытливый взгляд.