– Ну конечно. Он один из вас… хотя теперь… стал одним из нас.
Северяне загоготали и заревели, стуча кулаками по столам: они по достоинству оценили разыгранную Гудруном комедию.
– Где‐то с месяц мы каждый день пытались его убить. Однажды мы сбросили его с корабля и велели плыть за нами. Мы уплыли далеко вперед, но спустя много часов, когда ветер стих и наступил штиль, он нас догнал. Представьте себе, он слышал нас за много миль.
– А что было бы, если бы ветер не стих? – спросила Альба звеневшим от любопытства голосом. – Что бы тогда… делал… Хёд?
– Он бы погиб. Или, быть может, научился бы плавать быстрее, – глумливо заявил король Севера. Его люди снова захохотали.
– Я видел его однажды… много лет назад. На турнире, на Храмовой горе. Он лучник. Но он плутует, – заявил Бенджи.
Северяне в ответ заворчали и заревели.
– Плутует? – повторил король Севера и расхохотался. – Поведай нам, Хёд, как же плутует слепец?
– Я слышу гораздо лучше, чем другие, – ответил Хёд.
Звук его голоса нахлынул на нее, встряхнул, словно утлую лодочку в бурном море. Ее замутило, но Хёд говорил, явно не обращая на нее никакого внимания.
– Расскажи, что ты слышишь, – велел Гудрун, бесконечно наслаждаясь происходящим.
– У дверей стоят трое воинов из Берна, – сказал Хёд. – Они мне не доверяют. Я понимаю это по ритму их сердец, по тому, как они широко расставили ноги. Если понадобится, они бросятся на меня. Человек за спиной у короля обнажил меч.
– Ты что, слышишь чужие мысли? – фыркнул Бенджи.
– Нет. Я слышу намерения человека. Он сдерживает дыхание, недоверчиво хмыкает, у него пересыхает во рту. Сердце бухает в груди, он стискивает зубы. Порой я слышу, как кто‐то моргает. Слышу шелест летящей стрелы и лязг клинка. Чувствую, что от твоего повара пахнет вином. Надеюсь, это твой повар, ярл. Или же у тебя в кухне орудует незнакомец.
Северяне расхохотались.
– Где мой повар? – Бенджи обвел глазами зал. – Я его не вижу.
– Он был в кухне, – ответил Хёд и склонил голову вбок. – А теперь идет сюда. За ним плывет запах его отрыжки.
Альба тихонько рассмеялась – то был лишь легкий звон, чуть громче вдоха, но Хёд повернул к ней голову, показывая, что ему приятна ее оценка. А в следующее мгновение он уже крутанулся на месте, вращая посох над головой, и на каменный пол упали сбитые им клинки.
Трое воинов Гудруна метнули в Хёда ножи, каждый из своего угла. Теперь все трое одобрительно топали.
– Видите? – повел рукой Гудрун. – Его не так‐то легко удивить.
– Ты умеешь убивать людей… или умеешь лишь спасать свою жизнь? – спросил король Банрууд.
– Не думаю, что ты будешь доволен, если я отвечу на твой вопрос действием, – спокойно ответил Хёд.
Гудрун восторженно заревел:
– Хочешь, он убьет одного из твоих воинов, Банрууд? Или, быть может, одного из твоих, ярл?
Хёд закинул за спину посох и взялся за лук. Когда он вынул стрелу из колчана, в зале воцарилось молчание. Все воины, собравшиеся на пиру, были вооружены, но никто из них не доверял другим, а готовая к полету стрела представляла опасность для всех.
– На дальней стене висит чучело медведя. Я убил его одним выстрелом – попал сквозь раскрытую пасть в самое горло, – хвастливо заявил Бенджи. – Сумеешь всадить стрелу ему в голову?
– Нет, – отвечал Хёд.
– До него не больше пятидесяти футов, – усмехнулся Бенджи. – Но тебе‐то такая цель не по зубам.
– Я не встречал мертвого медведя, который хотел бы меня убить, – сказал Хёд. – Я не слышу тех, у кого не бьется сердце.
Северяне одобрительно загалдели.
– С живыми мишенями я справляюсь лучше. У тебя прямо над головой сидит сова. С густыми перьями. – Хёд уверенно натянул тетиву и пустил стрелу прямо в потолочные балки. В ответ послышался шорох перьев и трепыхание крыльев – подтверждение того, что он чуть не попал в цель.
– Мимо, – усмехнулся король Банрууд.
– Нет, не мимо. Я не хотел ее убивать. И получил от нее кое‐что в дар.
И Хёд, вытянув руку, подхватил лениво парившее у него над головой совиное перо.
Альба радостно захлопала, но прежде, чем к ней присоединились другие гости, Хёд снова натянул тетиву и выпустил в лес потолочных балок у себя над головой вторую стрелу. Прямо в тарелку леди Беатрис с грохотом и звоном шлепнулась крыса, насквозь пронзенная стрелой.
Визг Беатрис и крик Бенджи подтвердили, что он попал в точку.
Хёд закинул лук за спину и снова взял в руки посох, а когда Бенджи швырнул в него мертвую крысу, он аккуратно отступил в сторону, так что окровавленный снаряд бухнулся на пол, и поклонился Банрууду в знак того, что его выступление окончилось.
Король одобрительно захлопал.
– Убедительно, весьма убедительно, – сказал он.
Но Гудрун еще не закончил. Он поднял вверх руки, вновь привлекая к себе внимание, и объявил, перекрикивая похвалы в адрес Хёда:
– Хёд долгие годы верно мне служил. Но я готов уступить его тебе, король Банрууд. Я верну его Сейлоку. В обмен на девчонку из Сонгров, – и король северян указал на Гислу.
Все в зале замерли, боясь даже вдохнуть. Лишь спустя несколько секунд Банрууд наконец разразился недоверчивым хохотом.
– На певицу? – спросил он. – Хочешь обменять слепца на дочь храма?
Близость Хёда лишила Гислу способности хоть что‐то чувствовать, и потому слова короля Севера прозвучали где‐то вдали от нее. Она даже не поняла, что он говорил о ней.
Хёд тоже не шелохнулся. Он стоял спокойно, не двигаясь, словно все, что он только что делал, далось ему без особых усилий. Он слушал, не меняясь в лице, а Гисла никак не могла оторвать от него глаз.
– К чему мне слепой лучник? – не унимался Банрууд. – Твое предложение меня оскорбляет.
– У короля и страны не бывает слишком много верных сынов, – отвечал Гудрун. – Особенно столь искусных в деле выживания.
– Я не могу обменять дочь храма. Она принадлежит своему клану.
– Она принадлежит северным землям. Ты обязан вернуть ее нам.
– Она из Лиока, – бросил король.
– Нет. Она из Сонгров. Из Тонлиса. Я сам ее спас. Много лет тому назад. – Гудрун проговорил эти слова совершенно спокойно, никого не обвиняя. А потом перевел взгляд на Гислу: – Помнишь Тонлис, девчонка Сонгр? Помнишь своего короля?
Горло у Гислы застыло, а память словно наполнилась рыданиями. Помнишь Тонлис? Она помнила Тонлис. Помнила солдат, и дым, и запах мертвых тел. Помнила все, хотя долгие десять лет старалась забыть.
Альба отыскала под столом ее руку.
– Я ее король! И она принадлежит мне, – сказал Банрууд. Голос его звучал жестко, слова сочились злобой.
– А твоя дочь? Она тоже тебе принадлежит?
Альба поморщилась, и в мыслях Гислы появилось лицо Тени. Казалось, что королю Севера известно все на свете и теперь он медленно распаляет Банрууда, раздувая тлеющие угольки.
– Принцесса Альба – надежда Сейлока. Гордость нашего народа. Но как ее отец… я обязан подыскать для нее партию, достойную и моей дочери, и нашей страны. Я возлагаю большие надежды на союз между Северными землями и Сейлоком. Союз, который принесет пользу обеим странам.
– А еще она очень красива, – сказал Гудрун. – Что за удовольствие уложить такую красотку в постель.
Даже люди Гудруна притихли от подобной дерзости и неуважения. Король Севера ждал ответа Банрууда со слабой улыбкой на губах, но глаза его смотрели твердо, а рука сжимала меч.
Но тут Альба, прямая как струна, поднялась со своего места. Она так и не выпустила руку Гислы, и та поднялась следом за ней. За ними стали вставать мужчины, и зал наполнился лязганьем стали и скрипом отодвигавшихся кресел.
– Желаю всем доброй ночи, – ровным голосом сказала Альба. – День выдался тяжелый, а завтра мы снова отправляемся в путь.
Король Севера тоже встал и склонил голову. Его люди с грохотом поднялись с мест и окружили его.
– Разумеется, принцесса. Мы вернемся к этому разговору, когда будем одни.
То был еще один удар, еще один непрозрачный намек, но и его оставили без ответа король Банрууд, ярл Берна и их воины.
Едва переставляя одеревеневшие ноги, Гисла вышла из зала следом за Альбой, в окружении стражей короля, и немыслимое пиршество с северянами завершилось.
21 шаг
– Я никогда прежде не слышала этой песни, – сказала Альба. – Песни о мужчинах.
Они лежали рядом на широкой кровати, прислушиваясь к тому, как поскрипывала вокруг крепость бернского ярла, как ветер качал за окном деревья, как шелестели ему в ответ листья. Они так и не нашли в себе сил заговорить обо всем, что произошло на пиру, и приготовились ко сну, не сказав друг другу ни единого слова. Но тишина сумела развеять первое потрясение.
– Это брачная песня, – ответила Гисла. – Ее поют на свадьбах.
– Я не бывала на свадьбе, – с тоской промолвила Альба.
Эти слова так потрясли Гислу, что она вновь смолкла. Праздник, обыденный для любой культуры, стал для Сейлока такой редкостью, что шестнадцатилетняя принцесса ни разу в жизни не присутствовала на свадьбе.
– Я и не знала, что ты не из Лиока, – прошептала Альба. – А остальные знают?
– Мастер Айво знает. Наверняка хранители это обсуждали. Раньше я боялась, что меня выгонят из храма, если кто‐то узнает. Но теперь, кажется, никому нет до этого дела.
– Все так, как говорил король Гудрун?
– В детстве, задолго до того, как я оказалась на Храмовой горе, я жила в деревушке под названием Тонлис. В Северных землях. Но то было очень давно, и я больше не северянка. Король Гудрун не имеет на меня никаких прав.
– А отец никогда тебя не отдаст.
Эта мысль не принесла ей утешения, хотя она и знала, что Альба старалась ее ободрить. Зато принцессу ждала разлука с Сейлоком.
– Меня не пугают ни король Гудрун, ни Северные земли, ни даже отъезд из Сейлока, – прошептала Альба.
– Нет?
– Нет. Но я боюсь, что никогда не увижу Байра, – призналась Альба. – Я не говорю о нем, потому что от этого слишком больно. Но больше всего на свете боюсь никогда больше не увидеться с ним.