Полин кивнула.
– Я слышала, как он велел поставить их на стол, – объяснила она. – Это и то, что он заказал стол на шесть человек, когда я знала, что придут только пятеро, вызвало у меня подозрения… – Она замолчала, прикусив губу.
– Какие подозрения, мадемуазель?
Полин медленно произнесла:
– Я боялась, не случится ли что-нибудь… с мистером Картером.
Стивен Картер откашлялся и неторопливо, но очень решительно встал из-за стола.
– Э… гм… я должен… поблагодарить вас, мистер Пуаро. Я вам очень обязан. Уверен, вы простите меня, если я вас покину. Сегодняшние события были… довольно неприятными.
Глядя вслед его удаляющейся фигуре, Полин со злостью сказала:
– Я его ненавижу. Я всегда думала, что именно из-за него Айрис покончила с собой. Или, может быть, Бартон ее убил. Ох, все это так ужасно…
Пуаро мягко сказал:
– Забудьте, мадемуазель, забудьте. Отпустите прошлое. Думайте только о настоящем…
– Да, вы правы, – прошептала Полин.
Пуаро повернулся к Лоле Вальдес:
– Сеньора, вечер течет дальше, и я становлюсь смелее. Если вы согласитесь потанцевать со мной…
– О да, конечно. Вы… вы – кошачьи усы, месье Пуаро. Я настаивать, чтобы вы со мной танцевать.
– Вы очень любезны, сеньора.
Оставшись наедине, Тони и Полин склонились друг к другу через стол.
– Милая Полин…
– Тони, я весь вечер вела себя с тобой как злая, вредная кошка. Ты сможешь меня простить когда-нибудь?
– Мой ангел!.. Вот, снова играют нашу песню. Пойдем танцевать.
И они закружились в танце, улыбаясь друг другу и тихо напевая:
Вас делает печальными любовь.
Вас делает несчастными любовь.
Угнетенными,
Обделенными,
Неуемными,
Оскорбленными.
Только любовь вас сбивает с ног.
Только любовь вас сводит с ума.
Только в любви человек так жесток,
Что готов предавать,
Что готов убивать,
Извиваться и лгать,
Жизнь свою отдавать.
Только любовь одна…
Только любовь одна…
Чайный сервиз «Арлекин»
Мистер Саттерсуэйт дважды раздраженно прищелкнул языком. Правильным было его предположение или нет, но он все больше убеждался, что автомобили сегодня ломаются гораздо чаще, чем прежде. Он доверял только тем автомобилям, которые были его старыми друзьями и выдержали проверку временем. У них имелись свои особенности, однако он о них знал и удовлетворял их требования раньше, чем они становились слишком настойчивыми. Но новые автомобили! В них, конечно, полно новых приспособлений, различных типов окон, приборная доска с новым, отличающимся от прежнего расположением датчиков, красивые панели из полированного дерева, – но твоя рука неуверенно повисает над незнакомыми кнопками включения противотуманных фар, дворников на лобовом стекле, дросселя и тому подобного. Все эти кнопки расположены в таких местах, где ты не ожидаешь их увидеть. А когда это сверкающее новое приобретение отказывается работать, механик из местного гаража произносит слова, которые просто выводят из себя: «Зубки режутся. Великолепные автомобили, сэр, эти родстеры, просто супер. Все новейшие аксессуары. Но у них тоже бывают свои детские болезни, знаете ли. Ха-ха». Как будто речь идет о младенце.
Однако мистер Саттерсуэйт, человек уже немолодой, был совершенно уверен, что новая машина должна быть абсолютно взрослой, испытанной, проверенной, а ее «зубки» – в полном порядке еще до того, как она поступает в распоряжение покупателя.
Мистер Саттерсуэйт направлялся с еженедельным визитом к друзьям за город. Еще при выезде из Лондона у его нового автомобиля появились некоторые опасные симптомы, и вот теперь его доставили в гараж, чтобы поставить диагноз и определить, сколько пройдет времени, прежде чем он сможет возобновить движение к месту назначения. Его шофер консультировался с механиком. Мистер Саттерсуэйт сидел, стараясь не проявлять нетерпения. Вчера вечером он по телефону заверил своих друзей, что приедет задолго до вечернего чая. Он доберется до Довертон-Кингсборна, уверял мистер Саттерсуэйт, гораздо раньше четырех часов.
Он снова раздраженно прищелкнул языком и попытался думать о чем-нибудь приятном. Бесполезно сидеть здесь в состоянии крайнего раздражения, все время смотреть на часы, снова щелкать языком и, как он это понимал, успешно изображать курицу, которая снесла яйцо и гордится своим достижением.
Да. О чем-нибудь приятном… Разве он не заметил чего-то приятного, когда ехал сюда? Совсем недавно. Что-то он увидел из окна, что его порадовало и взволновало… Но он не успел подумать об этом, потому что автомобиль совсем перестал слушаться, и неизбежность срочного визита на ближайшую станцию обслуживания стала очевидной.
Что же такое он увидел? Слева… нет, справа. Да, справа, когда они медленно ехали по деревенской улице. Рядом с почтовым отделением. Да, он почти в этом уверен. Потому что вид почтового отделения навел его на мысль позвонить Эддисонам и сообщить, что, возможно, он немного задержится. Почтовое отделение. Деревенская почта. А рядом с ним – да, определенно, рядом с ним, соседний дом, а если не соседний, то следующий за ним. Что-то пробудило старые воспоминания, и ему захотелось… чего же именно ему захотелось? Господи, сейчас он вспомнит. Это было как-то связано с цветом. С несколькими цветами. Да, цвет или цвета. Или слово. Какое-то определенное слово, которое пробудило воспоминания, мысли о пережитых приятных моментах, о волнении, о чем-то ярком и живом… О чем-то таком, что он не просто видел, но наблюдал. Нет, более того: он принимал в этом участие. В чем принимал участие, почему и где? В разных местах. Эта мысль быстро подсказала ответ. В разных местах.
На острове? На Корсике? В Монте-Карло, глядя, как крупье вращает колесо рулетки? В загородном доме? В разных местах. И там был он и еще кто-то… Да, еще кто-то. Все связано с этим. Он наконец-то начал припоминать. Если б только он мог…
В этот момент его мысли прервал шофер, который подошел к окну вместе с механиком гаража.
– Ждать придется недолго, сэр, – весело заверил он мистера Саттерсуэйта. – Дела на десять минут или около того. Не больше.
– Ничего серьезного, – сказал механик тихим, хриплым голосом, как говорят деревенские. – «Зубки режутся», можно сказать.
На этот раз мистер Саттерсуэйт не прищелкнул языком. Он заскрежетал зубами. Эту фразу он часто читал в книгах и в старости, по-видимому, сам приобрел привычку это делать – вероятно, из-за того, что у него слегка расшатался верхний мост. Действительно, все дело в зубах! Зубная боль. Зубовный скрежет. Вставные зубы. Вся жизнь человека сосредоточена вокруг зубов, подумал он.
– Довертон-Кингсборн находится всего в нескольких милях отсюда, – сказал шофер, – у них здесь есть такси. Вы могли бы ехать дальше на такси, сэр, а я бы пригнал машину позже, как только ее починят.
– Нет! – ответил мистер Саттерсуэйт.
Он произнес это слово так резко, что оба – и шофер, и механик – изумились. Глаза мистера Саттерсуэйта метали молнии. Его голос звучал ясно и решительно. Он вспомнил.
– Я собираюсь, – сказал он, – пройтись по дороге, по которой мы только что приехали. Когда автомобиль будет готов, вы меня там подберете. Кажется, это называется кафе «Арлекин».
– Это не очень-то хорошее кафе, сэр, – попытался отговорить его механик.
– Именно там я и буду, – произнес мистер Саттерсуэйт властным тоном самодержца.
И он быстро зашагал прочь. Двое мужчин смотрели ему вслед.
– Не знаю, что на него нашло, – сказал шофер. – Никогда его раньше таким не видел.
Деревня Кингсборн-Дьюсис[5] не сохранила присущего ее древнему названию величия. Это была маленькая деревушка из одной улицы. Несколько домов, лавочки, расположенные неравномерно; иногда это свидетельствовало о том, что раньше это были жилые дома, превращенные потом в лавки, или что это были магазинчики, теперь ставшие жилыми домами и не намеренные вернуть себе прежнее назначение.
Этот мир не отличался особенной стариной и красотой. Он был простым и довольно скромным. Возможно, именно поэтому, думал мистер Саттерсуэйт, ему в глаза бросилось пятно яркого цвета. А вот и оно. Рядом с почтовым отделением – ящик для писем снаружи, стенд с газетами и почтовыми открытками, – вверху, располагалась вывеска. Кафе «Арлекин». Мистера Саттерсуэйта внезапно охватила тревога. В самом деле, он стареет. У него появляются фантазии. Почему одно это слово заставило дрогнуть его сердце? Кафе «Арлекин»…
Механик на станции обслуживания был совершенно прав. Оно не было похоже на заведение, в котором захочется поесть. Перекусить – возможно. Выпить утренний кофе. Тогда почему? Но он вдруг понял почему. Потому что это кафе – или, может быть, лучше назвать его домом, в котором приютилось кафе, – состояло из двух половин. В одной его половине стояли маленькие столики со стульями вокруг, готовые принять посетителей, которые зайдут поесть. А во второй половине разместилась лавка, где торговали фарфором. Это не был антикварный магазин. Никаких маленьких полочек со стеклянными вазами или кружками. Это была лавка, торгующая современными товарами, и на витрине, выходящей на улицу, в данный момент стояли предметы всех цветов радуги. Чайный сервиз из крупных чашек и блюдец, каждая пара другого цвета. Синие, красные, желтые, зеленые, розовые, лиловые. В самом деле, подумал мистер Саттерсуэйт, чудесный набор всевозможных расцветок. Неудивительно, что витрина бросилась ему в глаза, когда машина медленно проехала мимо в поисках вывески гаража или станции обслуживания. Возле сервиза стояла большая карточка с надписью «Чайный сервиз «Арлекин».
Конечно, именно слово «Арлекин» осталось в памяти мистера Саттерсуэйта, хотя и в самой ее глубине, поэтому он с трудом его вспомнил. Яркие цвета. Цвета Арлекина. И он подумал, удивился… У него возникла абсурдная, но волнующая мысль, что это призыв к нему. Именно к нему. Возможно, здесь сидит за едой или покупает чашки с блюдцами его старый друг, мистер Харли Кин. Сколько прошло лет с тех пор, как он в последний раз видел мистера Кина? Очень много лет. Это было в тот день, когда мистер Саттерсуэ