– О нет, миссис Барнс! Терри такого не сделал бы!
– Зарычал на меня, зубы оскалил… А я только пыталась посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать с этими вашими туфлями.
– Он не любит, когда трогают мои вещи. Думает, что обязан их охранять.
– Ну и к чему ему вообще думать? Не дело собаки думать. Ему было бы вполне хорошо на своем месте, на привязи во дворе, чтобы грабителей отпугивать. А вы его тискаете! Его следует усыпить, мисс, я так считаю.
– Нет, нет, нет. Никогда. Никогда!
– Как хотите, – ответила миссис Барнс. Она взяла со стола чашку, подняла с пола блюдце, из которого Терри только что вылакал свою долю, и вышла из комнаты.
– Терри, – сказала Джойс. – Иди сюда и поговори со мной. Что нам делать, мой сладкий?
Она уселась в расшатанное кресло с Терри на коленях, сбросила шляпу и откинулась назад. Положила лапы Терри себе на плечи с двух сторон и любовно поцеловала в нос и между глаз. Потом заговорила с ним нежным, тихим голосом, ласково перебирая пальцами его уши:
– Что будем делать с миссис Барнс, Терри? Мы должны ей за четыре недели, а она такая душечка, Терри, такая душечка… Она бы нас никогда не выставила. Но мы не можем пользоваться тем, что она такая добрая, Терри. Нельзя этого делать. Почему Барнс не хочет работать? Я ненавижу Барнса. Он вечно напивается. А если ты вечно пьяный, то обычно остаешься без работы. А вот я не напиваюсь, Терри, но все равно без работы…
Я не могу тебя бросить, дорогой. Не могу. Я даже ни с кем не могу тебя ненадолго оставить, никто не будет добр к тебе. Ты стареешь, Терри, тебе уже двенадцать лет, а старый пес никому не нужен; почти слепой, немного глуховатый и чуть-чуть – да, совсем чуть-чуть – злой. Ты со мной такой милый, но ты не со всеми милый, правда? Ты рычишь. Это потому, что ты понимаешь – мир на тебя ополчился. Ты и я, только мы и есть друг у друга, правда, дорогой?
Терри деликатно лизнул ее в щеку.
– Поговори со мной, дорогой…
Терри издал долгое, тихое рычание, почти вздох, потом ткнулся носом в шею Джойс за ухом.
– Ты мне доверяешь, правда, мой ангел? Ты знаешь, что я никогда тебя не брошу. Но что нам делать? Мы сейчас на самом дне, Терри.
Она поглубже уселась в кресло, полузакрыв глаза.
– Ты помнишь, Терри, какое у нас было счастливое время? Ты и я, и Майкл, и папа… Ох, Майкл, Майкл! Это был его первый отпуск, и он хотел сделать мне подарок перед тем, как вернется во Францию. А я велела ему не сорить деньгами. А потом мы поехали за город, и это был сюрприз. Он велел мне выглянуть в окно, и там ты, бежишь вприпрыжку по дорожке на длинном поводке. Смешной маленький человек тебя привел, маленький человек, от которого пахло собаками. Как он говорил: «То, что надо, вот что он такое. Посмотрите на него, мэм, разве он не картинка? Я сказал себе, как только леди и джентльмен его увидят, они скажут: «Этот пес – просто мечта!»
Он все время это твердил, и мы тебя долго так и называли – Мечта. Ох, Терри, ты был таким милым щенком, когда склонял набок головку и вилял своим смешным хвостом!.. Потом Майкл уехал во Францию, а у меня остался ты – самый милый песик на свете. Ты читал вместе со мной все письма Майкла, правда? Ты их нюхал, а я говорила: «От хозяина», и ты понимал. Мы были так счастливы, так счастливы… Ты, и Майкл, и я. А теперь Майкл мертв, ты стал старым, а я… я так устала быть храброй…
Терри лизнул ее.
– Ты был там, когда пришла телеграмма. Если б не ты, Терри, если б у меня не было тебя, если б я не могла держаться за тебя…
Несколько минут она молчала.
– И с тех пор мы всегда вместе, пережили вместе все взлеты и падения – падений было много, правда? А теперь нам приходится совсем туго. Остались только тетушки Майкла, а они считают, что со мной всё в порядке. Они не знают, что он проиграл те деньги. Мы никому не должны рассказывать об этом. Мне все равно, да и почему он не мог их проиграть? У каждого есть какой-нибудь недостаток. Он любил нас обоих, Терри, а все остальное не имеет значения. Его родственники всегда склонны были его порицать, говорили о нем плохо. Мы не дадим им этой возможности. Но я жалею, что у меня нет моих собственных родственников. Очень неудобно не иметь совсем никаких родственников…
Я так устала, Терри, и так ужасно проголодалась… Не могу поверить, что мне всего двадцать девять лет, – я чувствую себя так, будто мне все шестьдесят девять. Я не очень храбрая, только притворяюсь храброй. И у меня появляются ужасно плохие мысли. Я вчера столько шла до самого Илинга, чтобы повидать кузину Шарлотту Грин… Думала, если попаду туда в половине второго, она наверняка пригласит меня остаться на ланч. А потом, когда добралась до места, я почувствовала, что нельзя попрошайничать. Я просто не могу. Поэтому я шла всю обратную дорогу пешком. И это глупо. Нужно быть решительной попрошайкой, или нечего даже думать об этом. Я не считаю, что у меня решительный характер.
Терри опять заворчал и сунул черный нос в глаз Джойс.
– У тебя все еще чудесный носик, Терри, холодный, как мороженое. О, я так люблю тебя! Я не могу с тобой расстаться. Я не могу тебя усыпить, не могу… не могу. – Она говорила с ним нежным, тихим голосом, ласково теребя пальцами его уши. Теплый язычок радостно лизал ее.
– Ты так хорошо все понимаешь, мой милый. Ты бы сделал все что угодно, чтобы помочь хозяйке, правда?
Терри спрыгнул на пол и заковылял в угол. Затем вернулся с помятой миской в зубах.
Джойс готова была и плакать, и смеяться.
– Он показывает свой единственный трюк? Ничего другого не мог придумать, чтобы помочь хозяйке… Ох, Терри, Терри, никто нас не разлучит. Я готова на все. Но готова ли? Так все говорят, а потом, когда им это покажут, они отказываются; мол, «я ничего подобного не имела в виду»… Готова ли я сделать все что угодно?
Она села на пол рядом с псом.
– Понимаешь, Терри, оказывается, гувернантки для детей не могут иметь собаку, и компаньонки пожилых леди не могут иметь собаку. Только замужние женщины могут иметь собак, Терри, – маленьких, дорогих собачек, которых они берут с собой за покупками. А если ты предпочитаешь старого, слепого терьера – ну почему же нет?
Джойс перестала хмуриться, и в эту минуту снизу донесся стук в дверь – два удара.
– Почта. Интересно… – Она вскочила, сбежала вниз по лестнице и вернулась с письмом. – Возможно, это… если б только… – Вскрыла конверт.
Дорогая мадам.
Мы проверили картину. По нашему мнению, это не подлинный Кёйп[12], и ее стоимость практически равна нулю.
С уважением,
Джой стояла, держа в руке письмо. Когда она заговорила, ее голос уже был другим.
– Вот так, – произнесла она. – последняя надежда рухнула. Но нас не разлучат. Есть выход, и это не будет попрошайничеством… Терри, дорогой, я ухожу. Скоро вернусь.
Джойс поспешно спустилась по лестнице туда, где стоял в темном углу телефон. Там она назвала некий номер. Ей ответил мужской голос, и тон его изменился, когда он узнал ее.
– Джойс, дорогая моя девочка… Приходи, и мы с тобой поужинаем и потанцуем.
– Не могу, – весело ответила Джойс. – Мне нечего надеть.
И она мрачно улыбнулась, подумав о пустых крючках в тощем шкафу.
– А что, если я приду к тебе сейчас? Какой у тебя адрес? Господи милостивый, где это?.. Кажется, ты перестала задирать нос, а?
– Совсем.
– Ну ты хотя бы откровенно это признаешь… До встречи.
Автомобиль Артура Холлидея подъехал к дому примерно через три четверти часа. Полная благоговения миссис Барнс проводила его наверх.
– Моя дорогая девочка, что за ужасная дыра… Что привело тебя в этот кошмар?
– Гордость и некоторые другие эмоции, не приносящие выгоды.
Она говорила довольно непринужденно; ее глаза язвительно смотрели на стоящего напротив мужчину.
Многие называли Холлидея красивым. Это был крупный мужчина с прямыми плечами, светловолосый, с маленькими, очень светлыми голубыми глазами и тяжелым подбородком.
Повинуясь ее жесту, Холлидей сел на шаткий стул.
– Ну, – задумчиво произнес он, – должен сказать, что ты получила хороший урок. Скажи, этот зверь кусается?
– Нет-нет, он в порядке. Я его больше обучала… быть сторожем.
Холлидей осматривал ее с головы до ног.
– Ты намерена сдаться, Джойс? – мягко спросил он. – Я прав?
Она кивнула.
– Я уже говорил тебе, дорогая девочка: я всегда получаю то, что хочу, в конце концов. Я знал, что ты со временем поймешь, с какой стороны твой хлеб намазан маслом.
– Мне повезло, что ты не передумал, – сказала Джойс.
Холлидей с подозрением взглянул на нее. Никогда не знаешь, к чему она клонит.
– Выйдешь за меня замуж?
Она кивнула:
– Как только ты пожелаешь.
– Чем скорее, тем лучше, собственно говоря. – Он рассмеялся, оглядывая комнату. Джойс покраснела.
– Между прочим, у меня есть одно условие, – сказала она.
– Условие? – Он опять посмотрел на нее.
– Мой песик. Он должен остаться со мной.
– Это старое пугало? Ты можешь выбрать любую собаку; я не поскуплюсь на расходы.
– Мне нужен Терри.
– Вот как!.. Хорошо, пусть будет по-твоему.
Джойс пристально смотрела на него.
– Ты ведь понимаешь, что я тебя не люблю, да? Ни капельки.
– Это меня не беспокоит; я не тонкокожий. Но не вздумай завести шуры-муры, девочка. Если выйдешь за меня, то играть будешь честно.
Щеки Джойс залились краской.
– Я отработаю свой хлеб, – ответила она.
– Как насчет поцелуя сейчас?
Холлидей подошел к ней вплотную. Джойс продолжала улыбаться. Он обнял ее, стал целовать лицо, шею. Она не застыла, не отстранилась. Наконец Холлидей отпустил ее.
– Я куплю тебе кольцо, – сказал он. – Что бы ты хотела, бриллианты или жемчуг?
– Рубин, – ответила Джойс. – Самый большой рубин, какой только можно найти. Цвета крови.