[217] Хочет побыть один.
Неожиданно Коба пригласил к себе. Я, Вячеслав, Георгий, Лазарь, Анастас. И Жданов был. Коба был грустный, пил вино, немного пел, Анастас подпевал, а я промолчал. Кобе исполнилось 64 года. Уже старик. Мне на двадцать лет меньше. Но когда я впервые увидел Кобу, ему было примерно столько, сколько мне сейчас. Но разве можно сравнить?
Он был орел, жизнь из него била, все время смеялся. Шутил, никогда не унывал. А я…
До войны был ничего, а сейчас смотрю в зеркало, грустная картина.
Что делает война.
Сегодня Коба никого не принимал, а час говорил с нами тремя. Он, Вячеслав, Георгий и я. На вчерашнего совсем не похож, но и не такой, как всегда. Не то что помягче, но, не знаю, как сказать. Говорили о состоянии Тыла, о Втором Фронте, о настроении людей. Он сказал, что устали мы, но впереди еще много работы. Рассказал о беседе с Бенешем. Тот хитрец, и нашим и вашим, но с Кобой говорил откровенно — жизнь заставляет.
Я так понял, что Коба больше всех рассчитывает на меня и Георгия, и еще на Жданова. Вячеслав больше политик. А оперативной хватки у него никогда не было. Да и политик он часто слабый. Полета нет.
Коба сказал, что Союзники весной Второй Фронт не откроют, он это понял в Тегеране. Сказал: «Раньше лета не начнут».
Посмотрим.[218]
Год кончился. Вчера ближе к полночи у товарища Сталина подняли тост за Новый год и за его награждение.[219] Прямо в Кремле. Из Киева приехал Мыкыта поздравить и доложить. Умеет он приехать вовремя. И умеет понравиться, черт. Как улыбнется, и не хочешь, а как-то добреешь к нему. Умеет. И товарищ Сталин заулыбался тоже. Да и приятно. Киев и Харьков пока наши главные достижения по освобожденным городам. Коба так и сказал.
Мыкыта привез фотографии. Много разрушено.
Днепрогэс с прорваной (так в тексте. — С.К.) плотиной. Как хорошо, что до Тбилиси мы их не допустили.
Новый год встречу с Нино и Серго. Никого видеть не хочется. Глаза закроешь, а перед тобой лица, лица, лица. И телефоны.
Устал.
Побегать бы сейчас по полю, мячик погонять, как когда-то. Шеф сказал, что толстею, а я ему. (Запись оборвана. — С.К.)
1944 год
Провели операцию по калмыкам.[220] Ненадежный народ, надо переселить, от греха подальше. Коба сказал, что еще будем переселять. Нам возможные базы для немецких диверсий ни к чему. Хватит, научены. Пока руки доходят, надо сделать.
Золотой парень Амо. Позвонил, говорит, Лаврентий Павлович, не смог поздравить с Новым Годом, поздравляю с старым Новым Годом. Обещаю что и в этом году волжане Новый Год встретят досрочно.
Я говорю, дорогой, я тебя тоже поздравляю с Звездой еще раз. Заслужил, носи. Жалко, второй не положено.[221] И давай, земляк орудий побольше. Чтобы салют был так салют. Смеется, говорит, так точно, салютнем по первое число. До Берлина.
Я говорю, ты пока до Минска достань.
Так поговоришь и жить веселее. Есть сволочи. А есть золотые люди. На них и держимся. Кто еще до Старого Нового года не добрался, а Амо Новый отпраздновал месяца за полтора. Этот парень еще будет делать большие дела.[222]
Зная историю войны, установить, о ком писал Л.П. Берия, не так уж трудно. Это генерал-майор инженерно-технической службы (с 1943 г.) Амо Сергеевич Елян (1903–1965), фигура в оборонной промышленности яркая, но с судьбой драматической, если не трагической.
С 1923 по 1926 г. Елян учился в том самом Бакинском политехническом институте, в котором учился и Берия и который Берии окончить не дали. С 1928 г. Елян был секретарём парткома, а с 1930 г. — директором завода им. С.М. Кирова в Баку. С 1931 г. — управляющий трестом «Нефтемаш» в Баку, в 1932 г. переведён в Москву, в 1935 г. был в командировке в США.
В 1940 г. Еляна назначают директором артиллерийского Машиностроительного завода № 92 наркомата вооружения в Горьком. Этот завод сыграл выдающуюся роль в деле производства артиллерийского вооружения РККА, а Елян в 1943 г. стал генералом и Героем Социалистического Труда. О заводе Еляна говорили, что он дал стране больше пушек, чем вся промышленность Германии вермахту.
В 1946 г. завод № 92 подключили к работам по советскому Атомному проекту, и Елян много поработал здесь, обеспечивая производство диффузионных машин для обогащения урана ЛБ-7 и ЛБ-9 (по «Лаврентий Берия»). Показательно, что разработчики назвали свои машины так не из лести, а в знак признания заслуг куратора Атомного проекта. Даже после убийства Л.П. Берии эти машины по-прежнему назывались «ЛБ».
С образованием специального КБ-1 по разработке системы ПВО Москвы «Беркут» (главным конструктором КБ-1 был сын Берии — Серго) Елян — начальник КБ-1.
С 1951 г. А.С. Елян — заместитель министра вооружений СССР. Это был управленец-универсал, достойный соратник Л.П. Берии, вполне ему преданный. Однако после падения Берии Елян, человек глубоко порядочный и принципиальный, был тоже смешан хрущёвцами с грязью. Результат — три инсульта и десять лет «растительного» существования в постели при полной потере памяти.
Отдание воинских почестей генералу, Герою Социалистического Труда, трижды лауреату Сталинских премий, было запрещено ЦК КПСС, уже перерождающимся из коммунистического в буржуазный.
На Пленуме утвердили Гимн.[223] Был Государственным, стал Партийным. Кобе новый гимн нравится, а мне не знаю. Слова вроде хорошие, музыка нравится не очень. Думаю, это поначалу. Что-то в ней есть.
Закончилась Сессия.[224] Провели, хоть и война. Почти все в форме, а крепко запахло миром. Сразу столько женщин в одном зале. Съехались все Республики. Говорил со своими. Тбилиси даже строится. Ну да, у них теперь почти мир. После войны надо подумать, как развить курортную зону. Люди соскучатся по отдыху, а для отдыха надо условия.
Товарищ Сталин принимал украинцев с Мыкытой, были их поэты, Довженко из кино. Плакали. Довженко плакал потому что товарищ Сталин его разгромил. Представил киноповесть «Украина в огне». Сильный национализм,[225] товарищ Сталин был в гневе.
Национализм на Украине, это серьезно, мы это поняли сразу после присоединения западных областей. Но тут нужна тонкая политика, какую мы вели на Кавказе. Беспощадно подавлять тех, кто не складывает оружие, разлагать банды и подполье, перетаскивать на свою сторону интеллигенцию, больше доверять местным кадрам и убеждать массы делами.[226] Мыкыта это всегда плохо понимал и сейчас не исправился. Уже начинает мешать моим ребятам на Украине проводить мои указания.
С Ленинграда снята блокада. Надо бы съездить туда, без огласки. Проверить кое-что самому, посмотреть. Думаю, смогу выкроить время и полюбоваться Ленинградом. Тянет старое, строить хочется. Надо отпроситься у товарища Сталина. Обстановка позволяет.
Надолго уезжаю. Вначале в Ленинград, к Жданову.[227] На два дня. Коба договорился с Ждановым, никаких совещаний при людях проводить не будем. Это не лето 1943 г. Хочу посмотреть разрушения и понять лично, а потом доложить Кобе, что надо делать для восстановления архитектурных памятников.[228] Коба согласился, что это дело важное. Пора. А потом удивил.
Говорит: «Лаврентий, ты Ленина читаешь?» Я говорю: «Нет, товарищ Сталин, давно не читал, времени нет».
А он говорит: «А я читаю постоянно. Читаешь, как с Ильичом поговоришь, сразу его голос слышу.
Потом спрашивает, а ты «Лучше меньше да лучше» помнишь?
Я говорю, это помню хорошо, там для чекиста мысли полезные.[229]
Он посмеялся, согласился. Потом вспомнил, как Ленин советовал посылать инспекторов Рабкрина на инспекции переодетыми. И сказал: «Шуруй по этой рекомендации Ильича, езжай в Питер в гриме. Чтобы лишнего шума не было, и увидеть сможешь больше. Я Жданову позвоню, скажу что я посоветовал.
Говорю, а что, надо подумать. Я и сам думал. В 1943 г. когда под Курск ездил, я усики наклеивал.[230] Но там могли подумать, что отрастил. Надо подумать.
Говорит: «Подумай».
Так что в Ленинград поеду в штатском и в полном гриме, бородку и очки подобрал, хоть на сцену выходи. Показался Кобе, одобрил.[231]
Потом уже без грима — на Кавказ. Там пора крепко разобраться со всеми пособниками, с чечней и ингушами. Тут у нас с Кобой нет разногласий. Это надо сделать. Ликвидируем застарелую опухоль. Обстановка на Фронте сложная. Успехи успехами, и победить мы победим, важно какой ценой. Иметь в своем тылу можно сказать враждебную армию ни к чему. А если немцы им оружия по воздуху подбросят? Они у нас оружие просили в 1942 г. Хорошо что не дали, хоть Масленников[232] просил.
Нет, давать им шанс нельзя. Это не дело, но это реально.
Временное отселение не выход. Чеченцы сейчас злые, поняли, что чикаться с ними не будут. Агентура сообщает, что разговоры о выселении среди населения уже пошли. Одни боятся полного выселения. Другие считают, будут выселять пособников. Возможно вооруженное сопротивление.