Чудесам не было конца. Швы на одежде распускались сами собой, слова перемещались на страницах книг, как им заблагорассудится. Вода в чайниках и кастрюлях не желала закипать часами. Некоторые люди, проснувшись, сознавали, что утратили историю своей жизни. Отправляясь за утренней газетой, они спотыкались о собственные воспоминания, лежавшие на тротуаре, подобно булыжникам. Женщины, открывая сушилки, обнаруживали, что их белье превратилось в перья. В исправно работающих холодильниках портилось мясо. Синий цвет перестал быть синим.
Одни полагали, что причина всех этих странных явлений — глобальное потепление. Другие считали: все дело в личном невезении. Но когда Эйб Хаппинворт вошел в свой магазин и увидел, что товары подпрыгивают на полках, то моментально смекнул: это проделки индейского духа, поселившегося у Оттер-Крик-Пасс. Трое покупателей, которые в ту пору находились в магазине, рассказали об этом своим соседям. Когда спустились сумерки, во всех домах Комтусука обсуждался один и тот же вопрос: не лучше ли оставить в покое этот несчастный клочок земли, породивший столько проблем?
Род ван Влит ощущал нечто вроде раздвоения. Одна часть его существа отчаянно не хотела слушать то, что говорил Росс Уэйкман. Если все эти смехотворные предположения оправдались и на участке действительно завелся призрак, что, спрашивается, с ним делать? Дом разрушен, строители сейчас занимаются вывозом мусора. Сколько бы сотен подписей ни собрали все эти дурацкие петиции, компания «Редхук» не собирается отказываться от своих планов. Может, по окончании строительства стоит позвать священника, чтобы тот освятил торговый центр и изгнал нечистую силу? Впрочем, без этого можно обойтись. В отличие от руководства компании, призрак, вероятно, готов пойти на уступки.
Однако другая часть существа Рода изнывала от любопытства. Неужели они действительно нарушили покой какого-то древнего индейского духа? И по этой причине вся еда имеет теперь для Рода вкус опилок, а зубная щетка каждый вечер куда-то исчезает, так что приходится покупать новую.
— Вот, посмотрите сами… — Росс указал на экран, где темнели смутные очертания ночного леса, пересекаемые голубыми линиями, и плавали светящиеся точки.
— Вы хотите сказать: это и есть привидение? — пожал плечами Род, едва сдерживая вздох облегчения.
Он сам не знал, что ожидал увидеть. Но уж точно не подобную фигню. Все эти линии и искры выглядели совершенно безобидно. Никакой угрозы будущему строительству они не представляли.
Росс Уэйкман — шарлатан, это ясно как божий день. Он использовал шанс привлечь внимание к собственной персоне, а Род был настолько глуп, что ему в этом помог.
— Разумеется, это не сам призрак, — уточнил Росс Уэйкман. — Это тот эффект, который он произвел на оборудование. Я собственными глазами видел мигающие огни, и это подтверждают показания приборов. Они зафиксировали колебания магнитного поля.
— Колебания магнитного поля и привидения — это далеко не одно и то же, — покачал головой Род. — Насколько я понял, ничего конкретного у вас нет.
— Если явление не поддается измерению, это не означает, что его не существует, — усмехнулся Уэйкман. — Взять хотя бы разницу между продажной ценой и реальной стоимостью земли.
— Но реальная стоимость земли прекрасно поддается измерению, — возразил Род. — Она зависит исключительно от того, насколько сильно люди хотят приобрести в собственность тот или иной участок.
— Тогда можно сказать, что призраки тоже поддаются измерению. Их размер зависит от того, насколько сильно люди хотят в них поверить.
Внезапно дверь трейлера, где они сидели, распахнулась настежь. Повернувшись, ван Влит увидел направлявшихся к нему троих разъяренных рабочих. Их экскаваторы стояли неподвижно, похожие на спящих динозавров.
Один из машинистов, явный зачинщик, приблизился к ван Влиту вплотную:
— Мы требуем расчета!
— Это невозможно. Вы не закончили работу.
— К чертям собачьим такую работу! — Экскаваторщик сорвал с головы каску и бросил ее на пол. — От этих паскуд можно с ума сойти!
— Что вы имеете в виду?
— Мух, конечно, — выступил вперед второй рабочий, чей сильный акцент выдавал в нем уроженца французской части Канады. — Эти сволочи забиваются в уши и жужжат там. — Он помахал руками вокруг головы. — Просверливают мозги насквозь своим жужжанием!
— А когда пытаешься их вытащить, выясняется, что в ухе ничего нет! — добавил первый.
Третий экскаваторщик, до сих пор не сказавший ни слова, молча перекрестился.
Росс кашлянул, и ван Влит бросил на него сердитый взгляд.
— Все это ерунда, — попытался он успокоить рабочих. — Уверен, никаких мух нет и никогда было, а в ушах у вас просто-напросто жужжит ветер. А может, это воспаление, вызванное каким-нибудь вирусом.
— Да, и этот вирус чертовски заразен, потому что у индейцев, которые стоят там в пикете, тоже жужжит в ушах. И не просто жужжит. Мы все слышим одно и то же. Старик-индеец сказал, что это такое. Слово «чиджис». На индейском языке это означает «младенец».
— Этот старик-индеец — большой выдумщик! Он еще и не такого наплетет! — взорвался ван Влит. — У него одно желание: чтобы все мы отсюда убрались. Он хотел, чтобы вы обделались со страху и бросили работу. И он своего добился.
Экскаваторщики переглянулись:
— Никто из нас не обделался. Но если вы не избавитесь от этого чертова призрака, ищите себе других рабочих!
Кивнув на прощание, они вышли из трейлера и зашагали прочь со строительной площадки.
— Ну и как вы теперь намерены действовать? — осведомился Росс.
Ван Влит схватил телефон.
— Найму других рабочих, — процедил он. — У меня нет времени гоняться за привидениями.
Росс пожал плечами.
— Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти, — сказал он, прежде чем уйти.
Род, набиравший какой-то номер, молча кивнул. Взгляд его был устремлен на экран телевизора, на котором вспыхивали искры. Уэйкман забыл свою пленку. А может, оставил намеренно, подумал Род.
Кровь залила ей лицо.
Едва Мередит вышла из института на улицу, ей плеснули в лицо ярко-красной жидкостью, которая потекла по ее плечам и шее.
— Сколько младенцев вы убили сегодня? — завопил пикетчик.
Мередит вытерла глаза. Конечно, это не кровь. Судя по сладкому запаху, какой-то лимонад. Пикеты около ее института устраивали не так часто, как около клиники, где делали аборты, но повод был сходным. По роду своей деятельности Мередит была вынуждена решать судьбу человеческих эмбрионов: у одних был шанс на рождение, другие подлежали уничтожению. Время от времени находились люди, считавшие, что она не имеет подобного права.
— Подождите, вы еще ко мне придете, когда выяснится, что вы бесплодны, — бормотала Мередит, пробираясь к своей машине сквозь группу протестующих.
Оказавшись в машине, она откинулась на спинку сиденья и включила кондиционер на полную мощность. Теперь, в безопасности, можно было додумать мысль, вертевшуюся у нее в голове. Эти люди не знают о ней всей правды. Девять лет назад ей тоже пришлось пройти через подобный пикет. Выражение лиц протестующих было точно таким же, как сегодня, словно сознание своей правоты — это нечто вроде застывшей маски. В день, на который был назначен аборт, Мередит отменила все консультации. Она решила: даже если позволит самочувствие, она вряд ли сможет разговаривать с людьми об их будущих детях после убийства собственного ребенка.
В клинике пахло сталью и дезинфицирующим средством. В комнате ожидания сидели девушки, такие юные, что их выпяченные животики выглядели диковато. Уже облачившись в операционную рубашку, Мередит поняла, что не сможет этого сделать…
Что, если она ошибалась, считая свою беременность крупной неприятностью? Ей кажется, что сейчас неподходящее время рожать, но, возможно, более подходящий момент никогда не наступит. Конечно, у ее ребенка не будет отца. Но Мередит сама выросла без отца. Родители развелись, когда ей было четыре года, и с тех пор она виделась с отцом всего несколько раз. Так что она — живое доказательство того, что женщина может вырастить ребенка самостоятельно. Разумеется, если она хорошая мать. Мередит не в силах вернуть маму, но у нее появилась возможность доказать, что она многому у нее научилась. Она подарит своей дочери счастливое детство, наполненное любовью.
Она оделась, в кассе ей вернули деньги за несостоявшийся аборт. Когда Мередит вышла из клиники, в лицо ей полетел пакет с фальшивой кровью. То была последняя капля, переполнившая чашу терпения. Мередит заорала, что никакого аборта не сделала, и схватила за шиворот ближайшего пикетчика. Потом она разрыдалась, а тот заключил ее в объятия и стал гладить по волосам.
Пикетчики угостили ее печеньем и горячим шоколадом из термоса. Тот человек, что бросил в нее пакет, предложил ей свою чистую рубашку. В общем, Мередит стала героиней дня.
Теперь, почти десять лет спустя, Мередит с горечью думала о том, что могла бы оправдаться перед этими людьми. Если бы у нее хватило смелости вернуться к ним и спросить, случалось ли им делать выбор, изменивший всю их жизнь. Если бы она могла привести их в свою лабораторию, показать пробирки, в которых здоровые эмбрионы ждут своего часа. Если бы она могла объяснить им, что не всякая завязь жизни способна распуститься. И порой, обрекая подобную завязь на уничтожение, поступаешь гуманно, а не жестоко.
Вместо этого Мередит выехала с парковки и направилась в сторону своего дома — туда, где ее дочь лежит на диване, сонная и вялая от психотропных препаратов. В час пик движение было напряженным, и Мередит ловко лавировала между машинами. Хотя на этом участке шоссе полагалось ехать со скоростью тридцать миль в час, Мередит безрассудно выжимала все шестьдесят пять, как будто, примчавшись домой как можно быстрее, она могла помочь Люси.
Росс сидел в приемном покое, разглядывая пациентов, входящих в автоматические двери. Всякий раз убеждаясь, что это не Лия, он облегченно вздыхал. Росс провел здесь два дня — достаточно долгий срок, чтобы завести дружбу с персоналом и убедиться, что женщина по имени Лия Бомонт (или Джейн Доу