— Скорее всего, бараньи, — пожал плечами Уэсли. — Бренные останки барана, из туши которого нарезали отбивных.
В этот момент Илай четко осознал, что раз и навсегда избавился от пристрастия к мясу. Он опустился на колени рядом с гробом, и Эз последовал его примеру. Они наблюдали, как небо раскололось, обрушив на землю сплошной ливень из лепестков роз. Белая вуаль легла на разверстые могилы, стыдливо укрыла бренный прах. Неистовый ветер, подхватив лепестки, взметнул их вихрем, и, вновь опустившись на землю, они сложились в инициалы: «Р. У.».
Во сне Руби одолевали дурные предчувствия. Они метались у нее в груди, подобно разъяренному льву, и рвали ее сердце когтями. Очнувшись, она попыталась сесть, но лев прижал ее к матрасу своими когтистыми лапами, навалился всей тяжестью, мешая дышать.
Кто-то плакал. Люси?
Нет, это плакал грудной младенец. Жалобное хныканье проникало в ярко светившуюся щель под дверью. В коридоре горел свет. Руби наконец удалось сесть. Но тут лев, поселившийся в ее груди, нанес сокрушительный удар лапой.
Прижав руки к сердцу, она повалилась на пол. В момент предельной ясности, которую иногда порождает сильнейшая боль, Руби внезапно поняла, что это был за ребенок. А еще ей стало ясно, что во сне она разговаривала с Сесилией Пайк.
Росс проехал уже несколько кругов. Осознав, что обманывать себя больше не имеет смысла, он затормозил у обочины, вышел из машины, улегся на капот и уставился в небо, ладонью прикрыв глаза от солнца.
— «Р. У.», — произнес он вслух и расплылся в улыбке. — «Р. У.».
Он видел это, видел ясно как день: из лепестков роз сложились его инициалы. Заметили ли это другие, не имело никакого значения. Росс ощущал, как солнечные лучи прикасаются к его лицу. В ослепительной небесной голубизне проплывали облака, принимающие самые неожиданные формы — длинношеих жирафов, чайных чашек, дикобразов. Человек, не лишенный фантазии, глядя на эти облака, мог увидеть все, что душе угодно. Росс немного подвинулся, освобождая место на капоте. Теперь рядом с ним мог лечь кто-то еще.
— Что значит — «останки ребенка отсутствовали»? — спросила Шелби, сидя рядом с Россом на крыльце своего дома. — Существует свидетельство о смерти девочки. Я сама его читала.
Итан, только что выполнивший на своей доске очередной пируэт, помахал им рукой:
— Ма! Ты видела?
— Это было впечатляюще! — откликнулась Шелби и несколько раз хлопнула в ладоши. — Тело мертворожденного ребенка должен был осмотреть судмедэксперт, — заметила она, снова повернувшись к брату.
— Похоже, он этого не сделал, — пожал плечами Росс. — Кто знает, что там произошло в действительности? Илай просмотрел кучу протоколов, свидетельских показаний и документов, но он может лишь строить предположения. Это все равно что собирать головоломку, зная, что половина деталей отсутствует.
— Илай, судя по всему, хороший профессионал, — вполголоса произнесла Шелби.
— Илай? — Росс пробуравил сестру въедливым взглядом. — Насколько я понимаю, тебя больше интересует не само убийство, а детектив, который занимается его расследованием.
Шелби молча встала и спустилась с крыльца. Итан, в очередной раз скатившись с настила, промчался мимо, едва не задев ее.
— Я просто хотела сказать, что у него большой опыт по части детективных расследований.
— Кто бы в этом сомневался, — хмыкнул Росс.
Шелби метнула в него сердитый взгляд:
— Впрочем, мы сейчас говорим о другом. Так вот, если останков ребенка не оказалось в могиле, это может означать, что он похоронен в другом месте… или что его вообще не хоронили. В любом случае идея с бараньими костями вряд ли принадлежит профессору. Он, несомненно, понимал: если полиция потребует извлечь тело младенца из земли, то он, Пайк, мягко говоря, окажется в неловком положении. Маловероятно, что ему пришла в голову идея подкинуть ребенка на церковное крыльцо, и…
— А зачем подкидывать мертвого ребенка на церковное крыльцо? — перебил Росс.
— А кто тебе сказал, что ребенок был мертв? — возразила Шелби.
— Спенсер Пайк, — ответил Росс и растерянно заморгал. — Черт возьми…
— Вот то-то и оно.
— Если этот старый хрыч солгал… и ребенок был жив… может быть, кто-то попытался его спасти. Этот кто-то и похоронил бараньи кости в ящике для яблок… рассчитывая таким образом одурачить Пайка!
— Да уж, ему-то живой ребенок был совершенно не нужен, — добавила Шелби. — Тогда, может быть, Сесилия Пайк вернулась в этот мир, чтобы найти своего ребенка?
Итан промчался мимо, глаза его сияли. На ходу он сделал полный оборот, потом еще один, зашел на третий, но потерял равновесие и упал. Ничуть не огорченный своим падением, он расхохотался, сотрясаясь от смеха всем своим худеньким телом, — как умеют смеяться только дети.
— Не сомневаюсь, на ее месте ты тоже вернулась бы, — заметил Росс.
— Нет, — покачала головой Шелби. — Я никогда не покинула бы своего ребенка.
Спенсер Пайк сидел в садовой беседке, откинувшись на спинку кресла-каталки, на коленях у него лежал плед. Не слишком подходящая обстановка для такого паршивого сукина сына, вздохнул про себя Илай. Он предпочел бы увидеть Пайка в адском пламени, в котле с кипящим дегтем, на худой конец — в средневековой камере пыток. Но этот гад ухитрился совершить убийство и выйти сухим из воды.
Илай оперся на перила беседки, пытаясь подавить приступ ярости. Ему надо добиться от Пайка признания, а для этого требуется хладнокровие.
— Представьте себе человека, который пошел принять душ, а вместо этого ему сделали вазэктомию, — произнес он ровным голосом. — Что, по-вашему, он должен ощущать?
— Иногда подобная мера бывает необходима, — процедил Пайк.
— Сомневаюсь, что кто-либо из жертв вашей программы по стерилизации согласился бы с вами, — покачал головой Илай.
— Гитлер скомпрометировал евгенику, и в результате безмозглые либералы ополчились на нас как на врагов человечества. Но все, чего мы хотели, — сделать мир лучше, избавив людей от гнета дурной наследственности.
— То есть лишить возможности иметь потомство всех тех, кто беден или просто не похож на вас. Очень гуманно, ничего не скажешь.
— Да, гуманно. Негуманно плодить детей, вынужденных жить в нищете. Детей, которые с малолетства видят вокруг себя грязь и разврат. Мы спасали тех, кого еще можно было спасти. И пытались оградить общество от тех, кого уже невозможно исправить.
— А вам не приходило в голову дать этим людям еще один шанс изменить свою жизнь?
— Этот шанс у них был. Но они ничего не меняли. Совершали все те же ошибки.
— А вы? — вскинулся Илай — Вы никогда не совершали ошибок?
Пайк прищурился:
— Вы хотите сказать, что все эти давние дела имеют какое-то отношение к застройке моего земельного участка?
— Кстати, о застройке. Она откладывается на неопределенное время, — сообщил Илай и вручил Пайку копию постановления окружного суда.
— Но это смешно! — пробормотал Пайк. — На моей земле нет и не было никаких индейских захоронений.
— Захоронения там есть, и вам это известно лучше, чем кому-либо другому. — Илай придвинулся к Пайку вплотную. — Скажите мне, Спенсер, она пыталась вырваться? Умоляла вас пощадить ее, когда вы затягивали петлю вокруг ее шеи?
— Зачем мне было убивать свою жену? — пожал плечами Пайк.
— В ее жилах текла кровь абенаки. Почетному члену Вермонтского евгенического общества не пристало иметь такую супругу, правда?
Илай в упор смотрел на Пайка. Лицо старика исказилось, он был потрясен.
— В прошлый раз вы говорили то же самое, — процедил он.
— Потому что это правда.
Пайк затряс головой, словно не желая, чтобы слова Илая застряли у него в сознании.
— Все это бред… — пробормотал он. — Сисси ничуть не походила на индианку… у нее были светлые волосы… и кожа белая, как молоко.
— И все же ее отцом был вовсе не Гарри Бомонт, а индеец абенаки по имени Серый Волк.
— Он был ее отцом?..
— Да, именно так. Она оказалась не такой женщиной, какая была нужна вам. И вы решили проблему, по своему обыкновению, кардинально. Вы привыкли избавляться от того, что считали ненужным и лишним. И от своей жены вы тоже избавились. — Илай навис над креслом, в котором сидел старик. — Лгать уже нет смысла, Спенсер. Признайтесь в том, что вы ее убили.
Пайк закрыл глаза и погрузился в молчание, такое долгое, что Илай решил — старика хватил удар.
— Я думал, что она завела с ним шашни, — едва слышно прошептал Пайк. — Думал, что ребенок от него.
— Что вы сделали с ребенком?
Судя по всему, язык отказывался повиноваться Пайку — он долго шевелил губами, прежде чем сумел выдохнуть:
— Я убил ребенка. Задушил. Спрятал труп в леднике и сказал Сисси, что ребенок умер. Я думал, может, мы сумеем начать все сначала. Но Сисси я не убивал, клянусь! Я ее любил. Любил!
«Откуда же в ящике для яблок взялись бараньи кости?» — недоумевал Илай.
— Что вы сделали с телом ребенка?
— Похоронил, — выдохнул Пайк. — На следующее утро, когда я нашел Сисси… Я закопал ящик, прежде чем звонить в полицию. Иначе было нельзя. — Старик вцепился в рукав Илая. — Я поступил так, потому что любил ее. Я хотел…
— Получить еще один шанс, — подсказал Илай дрогнувшим от ненависти голосом. — Но этого шанса вам не выпало.
Слушая кардиолога, Мередит изо всех сил пыталась не расплакаться. Они стояли у постели, на которой лежала Руби, опутанная проводками и трубками.
— Не могу сказать, что она вне опасности, — произнес доктор. — Нарушение мозгового кровообращения, ишемическая болезнь сердца… все это привело к инфаркту миокарда, который сопровождается расстройством сознания. В течение ближайших дней мы будем пристально наблюдать за ее состоянием.
Мередит пробормотала что-то невразумительное — просьбу? благодарность? — и опустилась на стул у кровати. В коридоре у палаты интенсивной терапии какая-то сердобольная медсестра развлекала Люси, вместе с ней рисуя маркером рожицы на надутых резиновых перчатках. Мередит уткнулась лбом в синтетическое одеяло и тихонько погладила руку Руби.