Что, если Лия Пайк — возлюбленная, навечно предназначенная Россу? Ее убили, прежде чем они смогли встретиться, и она вернулась в этот мир под видом Эйми… лишь для того, чтобы влюбиться в него и погибнуть в автомобильной катастрофе. И теперь она превратилась в призрака, ибо у нее нет другого способа общаться с ним.
Что, если причина, толкающая его к самоубийству, вовсе не депрессия, не нарушение химического баланса в организме, не расстройство психики — в общем, не один из тех многочисленных ярлыков, что навешивали на него психиатры? Покончить с этой жизнью — единственный способ начать новую жизнь и наконец соединиться со своей любовью.
Росс провел пальцами по газетной вырезке — некрологу, который Эз Томпсон отдал ему несколько дней назад. Ныне останки Лии находились там, где им следовало покоиться. А душа ее ждала — ждала его. Она дала об этом знать, выложив из лепестков роз его инициалы.
— Росс!
Голос Шелби долетел снизу, слабый, как дымок. Росс бережно сложил газетную вырезку с фотографией Лии, спрятал ее в карман и спустился в гостиную. Там он обнаружил сияющую сестру, Илая Рочерта и его неизменного спутника — громадного пса.
— Где Итан? — спросила Шелби.
Росс взглянул на часы, висевшие на стене. Наручных часов он не носил — зачем, если он все равно не в состоянии ускорить время, оставшееся ему на этой земле. Он и не заметил, что ночь почти прошла.
— Думаю, он во дворе, катается на своей доске.
— Пойду посмотрю, — кивнула Шелби и направилась к задней двери. Сделав несколько шагов, она остановилась и повернулась к Илаю. — А ты пока расскажи ему обо всем.
— О чем это? — спросил Росс.
— Дело приняло неожиданный оборот, — сообщил Илай, усаживаясь на диван и раскладывая перед собой какие-то бумаги. — Пайк признался, что задушил ребенка. Он оставил тело в леднике и отправился к жене — сообщить ей, что ребенок умер. Но у новорожденной произошла самореанимация…
— Что-что?
— Специалист объяснил мне, что так бывает. В общем, девочка снова начала дышать. У нее включился, так сказать, режим ожидания. Тело ее окоченело, и она выглядела мертвой. Но на самом деле была жива.
Росс опустился в кресло:
— И что же дальше?
— Сесилия Пайк захотела увидеть свое дитя. Она выбралась из спальни, где ее запер муж, и начала поиски. Ребенка она нашла в леднике — холодного, посиневшего, на вид безнадежно мертвого. Она взяла его на руки и залилась слезами… тут ее обнаружил Пайк. Увидев, как его жена рыдает над мертвым младенцем, которого родила от любовника — в этом у Пайка не было ни малейших сомнений, — он пришел в ярость и повесил ее. Но ребенок-то был жив. — Илай протянул Россу фотографию, на которой был изображен двойной след. — Кто-то пошел по опилкам после Пайка. И этот кто-то носил ботинки, чрезвычайно похожие на те, что сняли с трупа Сесилии Пайк. Думаю, то была юная девушка по имени Руби.
— Руби?
— Да. У Пайков была служанка, совсем молоденькая. Она жила у них в доме. Я разговаривал с Дьюли Вигсом, офицером полиции, который расследовал это дело, и старик упомянул о ней, но я не придал этому значения. Вигс сказал, что Пайк остался без своей девочки или что-то вроде того. Тогда я решил, что он говорит о Сесилии. Теперь-то ясно, что речь шла о Руби, которая в ту ночь скрылась в неизвестном направлении.
— Но почему вы упустили ее из виду?
— В материалах дела она почти не упоминается. Руби была служанкой, а служанке полагается быть незаметной. Никто не сомневался, что к убийству своей хозяйки девочка не имела ни малейшего отношения. Но не исключено, Руби знала, что Пайк убил свою жену, — именно по этой причине он ни словом не обмолвился о служанке.
— Итак, если Руби сбежала вместе с ребенком…
— То велика вероятность того, что дочь Спенсера и Сесилии Пайк жива до сих пор. Сейчас ей семьдесят лет, и она является законной наследницей прекрасного земельного участка, — завершил Илай. — Да, кстати, Руби тоже жива. Я навел справки и выяснил, что Руби Уэбер родилась во Французской Канаде, в тысяча девятьсот двадцать пятом году перебралась со своей семьей в Комтусук и в тридцать втором исчезла из города. Ныне проживает в Гейтерсберге, штат Мэриленд, по адресу: Фистлхилл, сорок пять. Надеюсь, она поможет нам заполнить некоторые оставшиеся пробелы.
Росс хотел повторить имя, произнесенное Илаем, но оно застряло у него в горле. Руби Уэбер. «Р. У.». Он напрасно воображал, что Лия пыталась сообщить людям, собравшимся у ее могилы, о своей любви к нему. Она лишь указывала направление, в котором нужно искать ее дочь.
Когда Мередит было примерно столько же лет, сколько сейчас Люси, ее собаку сбила машина. Мама отвезла Билли к ветеринару, и тот сказал, что вылечить пса невозможно и его придется усыпить. Мередит, лишившись своего любимца, не стала плакать. Вместо этого она научилась показывать фокусы. Благодаря ее манипуляциям резиновые шарики, букетики бумажных цветов и монетки исчезали, а потом появлялись в самых неожиданных местах — в ящике со столовым серебром, в жестяной коробке с печеньем и даже в ушах самой Мередит. Руби, увидев одно из таких представлений, сразу поняла, что творится у внучки на душе.
— Детка, есть вещи, которые мы никогда не сможем вернуть, сколько ни старайся, — сказала она тогда.
Годы спустя Мередит поняла, какое это счастье — дожить до тридцати пяти лет и при этом иметь бабушку. Пережив преждевременную смерть матери, она на собственном опыте знала: утрата любимого человека точит душу, подобно термиту, постепенно превращая ее в пыль.
Смерть казалась ей чем-то вроде шва на подоле: после каждой утраты шов распускается на несколько стежков. Ты продолжаешь жить, но распустившийся подол заставляет тебя спотыкаться. Если Руби уйдет, у нее на всем свете останется один-единственный близкий человек — Люси. У Мередит никогда не было ни дядей, ни теток, ни двоюродных братьев и сестер. В детстве она не знала многолюдных семейных сборищ и грандиозных рождественских обедов. У нее были мама и бабушка, и ей вполне хватало их общества.
— Тебе нельзя умирать, — произнесла Мередит непререкаемым тоном и стиснула руку бабушки. — Ты не можешь умереть, пока я тебе не разрешу.
Когда Руби слегка сжала ее пальцы в ответ, Мередит едва не подпрыгнула. Взглянув на бабушку, она увидела, что та открыла глаза — и более того, в этих глазах светится огонек узнавания.
— Мередит, девочка моя, — произнесла Руби слабым прерывающимся голосом, — с чего ты взяла, что я собираюсь умереть?
После того как Илай уехал, а Итан улегся спать, Росс заперся в своей комнате. Шелби принесла ему поесть, но, когда она постучала в дверь, Росс ответил, что не голоден. Через час она повторила попытку, рассчитывая, что он захочет немного поболтать с ней. Однако Росс сообщил через дверь, что устал и ложится спать.
Шелби долго прислушивалась к звукам, доносившимся из его комнаты. Вскоре там воцарилась тишина, и это показалось ей подозрительным. Она открыла замок шпилькой, презирая себя за свой страх, зато убедилась, что Росс спокойно спит. И заодно спрятала в карман его бритву.
В ту ночь она спала беспокойно. Ей снился черно-белый сон, в котором она расхаживала по невыносимо горячей земле, обжигающей ее босые ноги. Проснулась она с мучительной головной болью в девять часов утра. В доме оглушительно орало радио.
Не сомневаясь, что виновник преступления — Итан, разгневанная Шелби отправилась в комнату сына. Однако Итан крепко спал, свернувшись калачиком под одеялом. Долетавший из холла шум, судя по всему, ничуть его не тревожил. Тогда Шелби ударила кулаком в дверь спальни Росса:
— Росс, что происходит? Выключи эту чертову музыку!
Музыка продолжала греметь. Шелби толкнула дверь, и та легко открылась. Радио, включенное на полную мощность, предвещало несчастье.
Постель была аккуратно застелена, столик у кровати пуст, спортивная сумка Росса исчезла.
На подушке лежал листок бумаги.
«Шел, — прочла она, — прости, что покинул тебя подобным образом. Но если бы я хоть раз поступил правильно, я не был бы твоим братом, которого ты так хорошо знаешь».
С губ Шелби сорвался пронзительный крик. Росс оставил ей предсмертную записку.
Росс сидел в машине, смотрел на вереницу японских кленов, высаженных вдоль шоссе, слушал щебетание птиц и думал о том, стоит ли выполнять свое намерение. Не лучше ли отказаться от этого шага, ведь он изменит жизнь стольких людей? Росс глубоко вздохнул. Нет, он сделает, что задумал, во что бы то ни стало.
Он несколько часов подряд кружил по дорогам, пока не принял решение. Конечно, он мог сказать, что делает это ради Лии. Но подобный самообман не имел никакого смысла. Росс делал это ради себя. Он хотел доказать самому себе, что способен на решительный поступок.
Росс открыл бардачок, вытащил оттуда листок, на котором был нацарапан адрес Руби Уэбер, и вышел из машины.
На почтовом ящике было написано две фамилии: Уэбер и Оливер. Интересно, с кем она делит кров — с мужчиной или с женщиной, подумал Росс. Впрочем, это не имело никакого значения. По дорожке, вымощенной кирпичом, он подошел к двери и позвонил в колокольчик.
— Их нет дома.
Повернувшись, Росс увидел соседа, который поливал лужайку перед своим домом.
— Вы не знаете, где они? — спросил Росс. — Вышло так, что я приехал без предупреждения и…
— Вы их родственник?
Росс уже собирался ответить отрицательно, но, подумав о Лие, кивнул:
— Да.
Сосед подошел ближе:
— Тогда, боюсь, у меня не слишком хорошая новость. Руби в больнице.
Росс долго блуждал по административному этажу больницы, прежде чем ему удалось найти кабинет секретаря. Кабинет был открыт и пуст — наверное, секретарь отправилась выпить кофе, — и Росс смог беспрепятственно позаимствовать докторский халат, висевший на вешалке у дверей. Надев халат, он пошел в кардиологическое отделение, попросил у сестры медицинскую карту Руби Уэбер и несколько минут тщательно изучал записи, запомнив возраст Руби, данные о ее состоянии и номер палаты. Заглянув туда, он увидел, что на краешке кровати сидит какая-то женщина.