е, она расцвела на глазах. Оказалось, Росс уже несколько раз пытался совершить самоубийство — любопытная грань его личности, до сих пор неизвестная Илаю, — и однажды его спасло только вмешательство Шелби. Бесспорно, Росс производил впечатление мрачноватого парня, но Илаю вовсе не казалось, что он готов свести счеты с жизнью. А может, Илай просто не хотел замечать этого?
Итак, Росс рванул в Мэриленд, чтобы встретиться с Руби Уэбер, а Илай сидел в собственной кухне и ждал, когда красивая женщина подаст ему ужин. Несомненно, Илай оказался в выигрыше.
— Может, не стоит возиться с едой? — не слишком уверенно предложил он. — Разогреем в микроволновке пиццу.
— Тогда я не смогу произвести на тебя впечатление.
— Я уже давно под впечатлением.
Илай внезапно вспомнил, как его бывшая жена однажды пригласила дизайнера и тот заявил, что оформление каждой комнаты нужно выстраивать вокруг определенной вещи: ковра, стола, люстры. Тогда Илаю показалось, что более глупого совета нельзя придумать. Но теперь он понял: подобный принцип не лишен смысла. Он был готов построить свой дом вокруг Шелби. Построить вокруг нее всю свою жизнь…
Словно зачарованный, он смотрел, как она расставляет на буфете разноцветные баночки со специями. Несколько ярких цветовых пятен — и кухня стала выглядеть в сто раз лучше. Шелби повернулась, в руках у нее был цыпленок в пластиковом пакете.
— Надо положить это в холодильник, — сказала она.
В следующее мгновение Илай подскочил к холодильнику и прижался спиной к его дверце.
— Ты против? — удивилась Шелби. — Предпочитаешь получить сальмонеллез?
— Нет.
Илай сунул руку за спину и сорвал с дверцы холодильника магнит, прижимающий фотографию. Зажав ее в ладони, он отступил в сторону и открыл холодильник.
Но Шелби уже утратила всякий интерес к цыпленку.
— Что это? — спросила она, указывая на крепко сжатую ладонь Илая.
— Ничего.
— Ничего особенного, всего лишь фотография твоей бывшей девушки, — усмехнулась Шелби и неожиданно, совершив резкий выпад, сделавший бы честь полицейскому инструктору, заставила Илая разжать пальцы и сунула ему в руки цыпленка. Взглянув на фото, она невольно вскрикнула.
Илай отвел глаза в сторону. Ему очень хотелось сказать: «Я же знал, тебе не стоит на это смотреть». Но он молчал.
— Надеюсь, это не твоя бывшая… — едва слышно прошептала Шелби.
Илай тоже взглянул на фото Сесилии Пайк, висевшей на стропилах ледника. Глаза ее были выпучены, лицо потемнело, язык вывалился изо рта.
— Прости, — пробормотал Илай. — Я же сказал, что не ждал тебя сегодня.
— И потому не успел снять с дверцы холодильника фотографию трупа? Господи, Илай, скажи лучше, зачем ты ее здесь держишь!
— Как напоминание. Когда расследование продвигается плохо, я всегда так делаю.
В кухню влетел Итан:
— Знаешь, что есть у Илая?
— Знаю, — кивнула Шелби. — Извращенная деловая этика.
— Нет! Классная игровая приставка! — Он повернулся к Илаю. — За такую штуковину я готов кого-нибудь прикончить. Я поиграю немножко, ладно?
— Валяй, развлекайся, — кивнул Илай.
Итан мгновенно испарился.
Шелби принялась резать грибы. Илай, усевшись на табуретку, наблюдал, как при каждом движении ножа под ее тонкой футболкой двигаются мускулы.
— Повешенные всегда выглядят так жутко, как… эта девушка? — спросила Шелби, не поворачиваясь.
— Да.
— Что ж, значит, я должна быть благодарна Россу, что он не пытался повеситься. Кровь — это тоже страшно. Но не до такой степени. — Помолчав несколько секунд, она добавила: — Хотя, честно говоря, разница невелика. И особой благодарности к Россу я не испытываю.
— Первое правило детектива, который занимается расследованием убийств: помнить, что смерть не бывает красивой. Никогда.
Рука Шелби зависла над разделочной доской. Илай понял, что сказал бестактность:
— Шелби…
Она взглянула на него:
— Ты никогда не задумывался, почему, стоит нам чего-то захотеть, мы с легкостью говорим, что готовы за это убить. Или умереть.
— Это просто слова, — отмахнулся Илай. — Хотя у некоторых доходит и до дела.
Шелби сосредоточенно смешивала ингредиенты для салатной заправки.
— Иногда это не просто слова, — проронила она. — Но воплощать их в дело бессмысленно. Например, я готова умереть ради того, чтобы жил мой сын.
Не зная, что ответить, Илай уставился на фотографию, лежащую на столешнице. Сесилия Пайк была убита, ее ребенку, судя по всему, удалось спастись. Но вне зависимости от того, выжил ребенок или нет, вопрос о том, кто убил Сесилию, оставался открытым. Факты указывают, что это не Серый Волк. Интуиция подсказывала Илаю, что это не Спенсер Пайк. У Руби Уэбер, которая была в доме той ночью, не хватило бы сил вздернуть Сесилию на балку и затянуть петлю. Если присмотреться, на влажных опилках виден длинный кривой след. Такой след может оставить каблук ботинка, если человека волокут силком. Руби, несомненно, не смогла бы притащить свою хозяйку к месту казни.
Оставалось надеяться, что Росс вернется домой с карманами, полными недостающих фрагментов головоломки.
— Попробуй это, — донесся до него голос Шелби.
Прежде чем он успел очнуться от размышлений и вернуться в реальность, она прижалась губами к его губам.
К маслянистой сладости примешивалась легкая горечь. И кислинка.
Может, именно такой вкус имеет разочарование?
Шелби слегка отстранилась:
— Погоди, ничего не говори. Мне кажется, ты предпочитаешь французский… соус.
— Я вообще не люблю приправы, — потряс головой Илай.
— Вот уж не думала, что у тебя такие пуританские привычки.
Илай улыбнулся, привлек Шелби к себе, сжал ее руки так, что приставшие к коже крупинки молотого перца посыпались на пол и на забытую фотографию.
— Мне кажется, мы говорим вовсе не о салате, — пробормотал он.
Стояла Темезовас — пора полной луны, и Эз Томпсон нервничал. Мало того что давние истории, которые тянутся из прошлого, ныне подходят к своему концу… так еще слепой молочно-белый глаз луны выглядывает из-за туч… в общем, самое неподходящее время для взрывных работ на карьере. Взрыв назначен на пять часов утра, все меры безопасности соблюдены, но это ничего не меняет. Внутренний голос говорил Эзу: что-то идет не так. Обходя карьер, он размышлял о том, что может случиться.
Нынешней ночью небо было неспокойно, розовые полосы, предвещающие рассвет, появились раньше, чем погасли звезды, словно природа тоже волновалась и торопилась. Было жарко и так тихо, что можно было услышать, как от одуванчиков отделяются крохотные пушистые парашюты и семена, проделав недолгий путь по воздуху, опускаются на землю. Эз повернул за угол и оказался в северной части карьера, где должны были производиться взрывы. Он осторожно обошел лежащие на земле мешки с нитратом аммония, динамитные шашки, шнуры и капсюли-детонаторы. Устройство, управляемое компьютером, последовательно осуществит несколько взрывов, и в результате многотонная громада скалы сдвинется с места. Процесс пройдет в два этапа: часть скалы будет взорвана сегодня на рассвете, другая часть — через несколько дней. Потом сюда придут горняки, чтобы погрузить гранит в вагонетки и отправить на продажу. Сколько же здесь будет грохота и дыма, подумал Эз; столбы пыли взметнутся в воздух, и скала рухнет, словно желая скрыть весь мир под своими обломками. Кто-то нажмет кнопку на компьютере, и начнется Армагеддон… Эз пытался объяснить боссу, что стоит подождать хотя бы неделю, но тот поднял его на смех. «Твое дело — ночной дозор, старина, — сказал он. — А принимать решения предоставь мне».
Заметив нарушителя, вторгшегося на территорию карьера, Эз ничуть не удивился.
— Эй! — крикнул он, но нарушитель и не подумал остановиться.
Эз припустил рысцой. Он старался бежать как можно быстрее и через несколько минут, изрядно запыхавшись, нагнал незваного гостя. Им оказался самый забубенный пьяница в Комтусуке.
Эббот Тул пережил большинство добропорядочных горожан, имевших привычку отворачиваться, встретив его на крыльце магазина. В Комтусуке долго вспоминали о том, как однажды Эббота, совершенно голого, обнаружили спящим под светофором на Мейн-стрит. Тул происходил из семьи потомственных алкоголиков, однако далеко не все его предки обладали столь же несокрушимой печенью, как он сам. В жилах его текла смешанная кровь, в том числе и кровь абенаки. У него было пять жен, а однажды он ухитрился почти целый год жить с двумя женами одновременно. Возможно, Эбботу когда-либо и приходилось работать, однако Эз ничего не знал об этом печальном эпизоде его биографии.
— Ради бога, Эббот, убирайся отсюда немедленно! — процедил Эз, хватая нарушителя за рукав. — Если, конечно, не хочешь взлететь на воздух вместе со скалой.
— Мне надо с тобой поговорить, — заявил тот. — Я тут кое-что слышал…
У Эза не было ни времени, ни желания нянчиться с забулдыгой.
— Шел бы ты к Уинксу, приятель. Попроси его приютить тебя на ночь, а? — сказал старый индеец. — Мне нужно обойти карьер.
Эббот пристально взглянул на него:
— Когда я был пацаном, мою мать отвезли в больницу. Вроде у нее что-то было не в порядке с головой. К нам часто приходила какая-то леди, не помню ее имени. Она все твердила, что это не по-христиански — иметь двоих детей от двоих разных отцов и при этом ни разу не побывать замужем. В общем, мать забрали в больницу, а нас с сестрой, упокой Господь ее душу, отправили в разные исправительные школы. — Эббот помолчал и перевел дух. — Ты же знаешь, Эз, жен у меня было достаточно. А детей нет, и не потому, что я не пытался заделать своим бабам ребенка. И вот я подумал… — На глазах его заблестели слезы, и он поспешно отвернулся. — Может, со мной кое-что сотворили… а я ничего не помню?
В мутных глазах старого пьяницы Эз как будто увидел холодный отблеск хирургической стали. Ладони, внезапно ставшие влажными, невольно скользнули вниз, к паху. Оживлять старые воспоминания было так мучительно, словно он пережил операцию вновь. Одуряющая боль и полное отсутствие анестезии.