з полтора часа Тук не соизволит явиться, он будет арестован как человек, препятствующий осуществлению правосудия, заявил Илай.
Конечно, все это были пустые угрозы. Но тон Илая говорил о том, что ему сейчас не до шуток. И хотя звонок застал Тука в самый решающий момент — он как раз собирался загнать мяч в очередную лунку, — узнать, почему он срочно понадобился Илаю, было даже интереснее, чем с блеском завершить игру.
Илай ждал его, расхаживая взад-вперед перед входом в здание. Увидев Тука, он схватил его за локоть и потащил в фотолабораторию. Оказалось, ему срочно нужно увеличить фотографии следов, оставленных на месте убийства. Тук немного поколдовал в фотошопе, усилил контраст. Следы на опилках, мужские и женские, были ему хорошо знакомы. Но особый интерес представляла длинная извилистая линия, похоже прочерченная каблуком.
— Что это ты задумал? — спросил он, подняв глаза на Илая.
Тот, в свою очередь, задумчиво рассматривал крюк на потолке. Затем извлек из рюкзака пластиковый пакет для мусора, наполненный водой, и мешок с опилками, которыми он, судя по всему, разжился на ближайшей конюшне.
— В этом пакете три четверти пинты, — сообщил Илай. — Если верить Уэсли Снипу, мочевой пузырь человека вмещает в себя не больше четырехсот миллилитров жидкости.
— Очень важная и чрезвычайно интересная информация, — вскинул бровь Тук. — И к чему она нам?
— Сейчас все поймешь.
Илай вскарабкался на табуретку, сделал знак Туку подержать пакет и привязал его к крюку, торчавшему в потолке.
— Старина Снип утверждает, что в момент смерти от удушения сфинктеры человека расслабляются и мочевой пузырь с прямой кишкой опорожняются.
— Приятный у нас выдался разговор.
Илай разбросал под висящим пакетом опилки, потоптался на них и отступил на шаг, любуясь результатом.
— Отлично, Тук, — заявил он. — А теперь проколи наш мочевой пузырь.
— Что-что?
— Проколи наш мочевой пузырь, — повторил Илай, указывая на пакет с водой.
Тук знал, что парням, которые таскают с собой пистолет, лучше не перечить.
— Пожалуйста, — буркнул он и проколол мешок авторучкой.
Оба молча наблюдали, как вода хлынула сначала тонкой струйкой, затем потоком. Опилки потемнели, следы, отпечатавшиеся на них, утратили четкость. Когда мешок опустел, на опилках под ним образовалось влажное пятно размером примерно с крышку люка.
— Сфоткай это для меня, хорошо? — распорядился Илай.
Тук бросил взгляд на кобуру, валявшуюся на одном из лабораторных столов, пожал плечами и послушно взялся за камеру.
Пока он печатал фотографии, Илай вышел и вернулся с деревянным ящиком в руках.
— Ну что? — спросил он.
— Мокрые опилки — они и есть мокрые опилки. А ты чего ожидал?
Илай взял из рук Тука снимки и принялся внимательно их разглядывать. Потом положил рядом с фотографиями с места преступления, которые только что увеличил Илай.
— Мне это кажется или наше мокрое пятно действительно намного меньше, чем на месте убийства?
Зрение не обманывало Илая. Темное пятно на поляроидных фотографиях было почти в два раза меньше, чем на снимках семидесятилетней давности. Прежде чем Тук успел сказать хоть слово, Илай открыл деревянный ящик и вытащил увесистый блок льда шириной примерно в два фута и высотой в фут. Протащил его по опилкам, прочертив длинную извилистую линию, и установил в центре влажного пятна. Затем уселся на табуретку и вытащил из кармана сложенную «Нью-Йорк таймс» с кроссвордом.
— Мы что, будем кроссворд решать? — спросил Тук.
— Именно. Это лучший способ скоротать время в ожидании.
— Хватит говорить загадками, — возмутился Тук, окинув скорбным взглядом царивший в комнате хаос.
— Хватит, — согласился Илай. — Тем более что мы, кажется, нашли отгадку.
Итан завязывал шнурки на кедах, и вдруг до него донесся пронзительный визг. Мальчик пулей вылетел в коридор и распахнул двери комнаты, где остановились Люси и ее мама.
Девчонка сидела на кровати и дрожала как ненормальная.
— Люси! — окликнул ее Итан. — Ты что, спятила?
Он обвел глазами комнату. Мамаша Люси куда-то запропастилась. Что ж, сейчас всего лишь полночь. Возможно, она любит гулять по ночам.
— Ты опять задыхаешься?
Люси покачала головой. Пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся в край одеяла, слегка расслабились.
— Я тебя разбудила?
— Нет, я все равно встаю в это время. — Итан взглянул на шнурки, которые так и не успел завязать. — Где твоя мама?
Люси огляделась по сторонам с таким удивлением, словно только что заметила отсутствие собственной матери:
— Не знаю. Меня уложила спать твоя мама.
— Мамы — они все одинаковы, — усмехнулся Итан. — Им ничего не стоит заменить друг друга.
Люси улыбнулась, но слабо и неуверенно. Итан попытался вспомнить, как мама успокаивала его, если ему снился кошмар.
— Теплое молоко, вот что тебе нужно, — авторитетно заявил он. — Будешь пить молоко?
— Зачем?
— Ну, — растерялся Итан, — мама говорит: молоко помогает уснуть. Когда я начинаю чудить во сне, она всегда приносит мне молоко, разогретое в микроволновке.
— А я готова спорить, что ты спишь нормально.
— Да прямо! Кошмарные сны снятся всем.
— А про что твои кошмарные сны?
— Обычно про то, как я заживо жарюсь на солнце, — равнодушно проронил Итан. — А твои?
— Ко мне приходят призраки, — прошептала Люси.
Тишина, стоящая в доме, внезапно показалась им обоим зловещей. Но Итан не сомневался: когда рядом живой человек, призраки не страшны.
— Я не боюсь призраков, — заявил он.
— А я не боюсь солнца, — парировала Люси.
Он должен был рассказать ей все. Росс мысленно проклинал себя на чем свет стоит. Конечно, это он виноват, что Мередит сбежала. Она отсутствовала уже несколько часов и даже не позвонила, чтобы узнать, как тут ее дочь. Что ж, судя по всему, Мередит требуется время, чтобы все обдумать.
А может, у нее нет ни малейшего желания что-либо обдумывать.
Росс был так сердит на себя, что слегка стукнул затылком по стволу дерева, к которому прислонился. О, как бы он сейчас хотел вернуться в прошлое всего на пять минут! Пяти минут ему хватило бы, чтобы объяснить все Мередит Оливер. Сказать, что он понимает, как это тяжело — внезапно очнуться и увидеть, что жизнь очень далека от твоих иллюзорных представлений о ней.
Жизнь каждого человека насквозь пронизана печалью, в этом Росс не сомневался. Все мы получаем совсем не то, о чем мечтали, и сожалеем о несбывшемся. Взять, к примеру, его самого. Он мечтал никогда не расставаться с любимой девушкой, а она покинула его. Эз — еще один грустный пример. Он позволил себя изувечить ради того, чтобы найти свою дочь, и через пару месяцев после их встречи она была убита. Что уж говорить о Шелби, обреченной наблюдать, как умирает ее единственный сын. Об Итане, который родился неизлечимо больным, хотя подобного наказания не заслуживает ни один человек на свете. Все люди, так или иначе, сталкиваются с жестокостью этого мира. Разочарование — вот что объединяет человечество.
Так что Росс не одинок на этом пути. Человек не всегда способен выбраться из водоворота, в который попал по воле судьбы. Но его может спасти тот, кто оказался рядом.
Возможно, именно поэтому он помчался в Мэриленд на поиски Мередит.
Герой — это не смельчак, способный спрыгнуть с небоскреба или поймать рукой пулю. Не все герои похожи на рослых плечистых парней в высоких шнурованных ботинках, суперменов, которые, даже истекая кровью, крушат своих врагов направо и налево и наделены сверхспособностями в той же мере, в какой обычному человеку дано умение слушать и любить. Герои — это самые обычные люди, их жизнь порой запутывается в неразрешимый узел, но, несмотря на это, они спешат вывести других на верную дорогу. И порой, пытаясь спасти кого-то другого, спасают сами себя.
Подняв голову, Росс увидел, что с неба сыплются лепестки роз. Это ничуть его не удивило. Он закрыл глаза, на губах его заиграла улыбка. Вдруг плач ребенка, раздавшийся в тишине, заставил его вздрогнуть. Может, это вовсе не ребенок, подумал он. Может, это кричит рысь или какой-нибудь другой зверь, призывающий подругу. Но плач повторился вновь, громкий, жалобный. Несомненно, то было человеческое дитя. Направившись к хорошо знакомой поляне, Росс обнаружил там Мередит, сидящую на земле.
— Что вы здесь делаете?
Она встала, и он увидел, что руки ее перепачканы землей. А еще он понял, что это вовсе не Мередит.
Кто меня зовет? В панике озираюсь по сторонам. Неужели меня уже нашли? Но вокруг никого, только мои страхи и подозрения, темные, шершавые, как эти старые дубы. Наклоняюсь и раздвигаю ветки, обшаривая взглядом землю. Где она? Куда он мог ее спрятать?
До меня долетает плач. Да, это плачет ребенок. Мой ребенок, в этом нет сомнения. Как-то раз в клубе «Клифа» я слушала лекцию зоолога, исследователя африканских джунглей, который приехал в наш город, чтобы встретиться со Спенсером. Так вот, зоолог сказал, что животные с легкостью отличают голоса своих детенышей от всех прочих звуков. Даже если в реке будет плескаться стадо бегемотов, мать и детеныш без труда отыщут друг друга. Жирафа, оказавшаяся на другом конце саванны, найдет путь домой, к своим детям. Еще в утробе детеныш слышит голос своей матери, а появившись на свет, узнает ее по этому голосу.
Руки мои кровоточат. Я заглядываю под каждый куст, под каждый камень. И вновь слышу, как она зовет меня, беззвучно, отчаянно. На этот раз интуиция не подводит меня. Остановившись на мгновение, поворачиваюсь и бегу к леднику. Открываю дверь. Под ногами шуршат опилки, которыми усыпан пол. И тут я вижу ее. Беру ее на руки и прижимаю к себе.
Ресницы у нее длинные, как ноготь у меня на мизинце. Кожа голубовато-бледная.
Лили. Лили Делакур-Пайк.
Опускаю ее в деревянный ящик для яблок, но все равно продолжаю ощущать на руках ее тяжесть. Теперь, когда она не со мной, мне все время будет чего-то не хватать.