Повернув на Вашингтон-авеню на границе между центром города и Эротик-Сити, мы наткнулись на сверкающий, подобно Золотым воротам, ночной клуб со входом в форме губ. Мигающая розовая неоновая вывеска над ним гласила «A LOVE BIZARRE». Словно загипнотизированный, Сёто сделал несколько шагов к нему, но Эйч отдернула его назад, покачав головой.
– Ты женатый мужчина, Сёто. И у нас определенно нет времени сейчас туда заглядывать…
– Я и не собирался! – возразил Сёто, очевидно, вновь обретя дар речи.
Сама Эйч чуть не свернула себе шею, засмотревшись на непись Шейлы И в обтягивающем синем платье, которая вышла из клуба, неторопливо прошествовала к границе Эротик-Сити и поманила нас за собой.
На секунду показалось, что Эйч вот-вот поддастся ее чарам, но она встряхнулась и продолжила путь. Мы шли следом, пробираясь сквозь приближающуюся толпу неписей в ярких костюмах. Одна из них привлекла мое внимание: чернокожая девушка, поразительно похожая на Эйч при нашей первой встрече. Когда я указал подруге на ее NPC-двойника, она улыбнулась и кивнула.
– Это Бони Бойер. Она играла на клавишных как у Принса, так и у Шейлы И. Настоящая крутышка. Она вселила в меня надежду. Если девушка с ее внешностью сумела добиться выступлений с Принсом, то и у меня был шанс.
– И только взгляни, где ты теперь.
– Пытаюсь спасти свою шкуру в компьютерной симуляции, к которой добровольно подключила свой мозг?
– Нет же, глупышка! Я хотел сказать, что теперь и ты вдохновляешь людей.
На ее лице расплылась фирменная улыбка на все тридцать два.
– Я знаю, что ты хотел сказать, Си. Спасибо.
Она помолчала, затем затормозила и повернулась ко мне.
– Теперь я понимаю, что ты испытал там, на Халцедонии… – Она окинула улицу рукой. – Музыка и фильмы Принса – все, что осталось от отца, когда он уехал. Ну, кроме меня. Зная, как он обожал Принса, я всегда думала, возможно, он отнесся бы спокойнее к моей ориентации. По крайней мере, не отказался бы от меня, как мама.
Я кивнул, но промолчал. Как и Сёто.
Примерно через год после победы в конкурсе Холлидэя я спросил Эйч, хотела бы она вновь связаться с матерью. Подруга поведала, что та уже с ней связывалась – едва только узнала, что ее отвергнутая дочь-лесбиянка стала одной из самых богатых и известных людей на планете. Очевидно, новость резко поменяла гомофобные взгляды женщины, и вскоре она заявилась на пороге дочери.
Эйч не пустила мать в дом. Она молча перевела ей миллион долларов, и, не успела Мари ее поблагодарить, как Эйч бросила в лицо матери ее собственные слова:
– Мне стыдно за твои решения в жизни. А теперь уходи. Я больше не хочу тебя видеть.
Затем она захлопнула дверь перед носом матери и велела охранникам не подпускать ее к дому.
– Знаешь, что по-настоящему отстойно, Си? – спросила Эйч, когда мы продолжили путь по Вашингтон-авеню.
– Что же?
– Под конец жизни, став свидетелем Иеговы, Принс выступил против гомосексуализма. Он верил, что Бог не одобряет однополые отношения, поэтому тоже отказывался их поддерживать. Представляешь, Си? – Она покачала головой. – На протяжении десятилетий он был иконой и примером для нескольких поколений подростков и взрослых, сомневающихся в своей сексуальной ориентации. Он говорил с нами через свои песни: «Я не женщина и не мужчина. Я – нечто такое, что вы никогда не поймете».
Ее голос оборвался, и она помолчала. Успокоившись, продолжила:
– И вот, одним прекрасным днем, Принс внезапно передумал и заявил: «Нет-нет, я ошибался. На самом деле вам стоит ненавидеть себя за сексуальную ориентацию, ведь Бог говорит, что грешно быть такими, какими Он сам вас создал»…
Она покачала головой.
– Глупости какие. С чего я переживаю, что какая-то древняя рок-звезда вдарилась в религию?
– Вовсе не глупости, Эйч, а вполне объяснимо, – возразил я. – Сначала тебя отвергла мама. А потом и Принс, который своего рода заменил тебе отца.
Она кивнула. Затем улыбнулась.
– А ты меня не отверг. Хотя я годами тебя разводила, притворяясь парнем.
– Разумеется, не отверг, – улыбнулся я. – Я ж тебя обожаю, ты мой лучший друг и моя вторая семья – единственная важная, разве нет?
Эйч кивнула и открыла рот, чтобы ответить, но резко остановилась.
– Живо туда! – Она указала на магазин секонд-хенда. – Ныряйте внутрь по-быстрому!
Вывеска над входом гласила: «MR. MCGEE’S FIVE-AND-DIME»[49]. Я подбежал и дернул за ручку, но дверь оказалась заперта.
– Нет, не туда! – крикнула Эйч. – Черный вход!
Мы с Сёто поспешили за ней к черному входу. Сдетонировала очередная музмина – Raspberry Beret[50]. Эйч открыла дверь с табличкой изнутри, гласящей: «Выход».
– Войти можно только отсюда, – объяснила Эйч, поторапливая нас жестом.
Я устало вздохнул и взглянул на свой таймер. Он показывал всего час и сорок четыре минуты.
– Без этого совсем никак, а? – спросил я.
– Да! – ответила Эйч, толкая меня в дверь. – Шевелись давай!
0022
Приобретение Малинового берета оказалось целым делом. Хорошо хоть Эйч объясняла мне каждый шаг (сперва попросить работу у владельца, мистера Макги, затем стоять за прилавком, считая ворон, пока начальник не бросит несколько раз, что ему не нравятся такие, как ты – «слишком нерасторопные»). Казалось, прошла целая вечность.
Выйдя из магазина, Эйч заставила меня натянуть Малиновый берет на голову.
– Чувиха, если ты надо мной прикалываешься, тебе мало не покажется, – проворчал я.
– Я поделилась с тобой ценнейшей, добытой потом и кровью информацией, и вот чем ты мне отплатил! Неблагодарный! – Эйч поправила мне берет по-щегольски набок и удовлетворенно кивнула.
Через несколько кварталов по Вашингтон-авеню мы заметили шикарный «шевроле-корвет» пятьдесят восьмого года выпуска, сияющий под яркими уличными фонарями – красно-белый кабриолет с открытым верхом и с ключами в замке зажигания. В отличие от остальных машин, припаркованных вдоль тротуара, «шевроле» стоял поперек, носом на дорогу.
– Ты ведешь, Си, – сказала Эйч. – Маленький Красный «Корвет» заводится только с Малиновым беретом.
Я прыгнул за руль, Эйч села на переднее сиденье, а Сёто пришлось довольствоваться задним. Двигатель «корвета» взревел, я отъехал от тротуара и влился в поток машин – преимущественно гоночных моделей либо лимузинов.
– Здесь выезжай на автостраду, – велела Эйч, указывая вперед. – Гони на всех парах.
Я повиновался – выехал на трассу и вдавил педаль газа в пол, разгоняясь до ста миль в час. Эйч включила радио, и заиграла Little Red Corvette[51]. Закончившись, песня началась заново – очевидно, радио ловило только ее. После нескольких повторов мы все уже подпевали припеву, пока внезапно Эйч не вырубила радио; на ее лице застыла гримаса отвращения.
– Обожди-ка секундочку. – Она развернулась к Сёто на заднем сиденье. – У меня слуховые галлюцинации, или ты только что пропел «Living correct»?
– Ну да, – кивнул Сёто. – Ведь так поется в песне, разве нет?
– Нет! Не так поется, Сёто! Песня называется Little Red Corvette!
Сёто нахмурился.
– Правда? – Затем пожал плечами. – Ну и ну! Песня полностью поменяла смысл.
– Э, Сёто? Приятель? Ты случаем не заметил, что мы сейчас сидим в маленьком красном «корвете»? И что по радио играет только одна песня – Little Red Corvette?
– Да ты вслушайся! Разве не похоже, что он поет «Living correct»? Один в один!
Эйч выжидающе уставилась на небо.
– Поверить не могу, что ты не схлопотал за такое молнией по башке. Ну да ладно, – пробормотала она.
Эйч то и дело указывала мне верное направление, пока мы не приехали к району Семи углов, недалеко от освещенного неоновыми огнями пересечения трех улиц – Вашингтон, Сидер и Девятнадцатой Авеню, все были вымощены красным кирпичом вместо асфальта.
Вопреки названию, я насчитал только четыре угла. На каждом стояло по музыкальному клубу с гигантскими неоновыми вывесками. На одном углу располагался клуб «Clinton’s House», прямо через дорогу серо-голубая неоновая вывеска «Melody cool» висела на здании из серого камня с витражными окнами, что делало его больше похожим на церковь, нежели на ночной клуб. Через дорогу от него находилось заведение под названием «Glam Slam», на входе которого виднелся гигантский неоновый символ Марса.
Когда мы подъехали к другому маленькому клубу с большой неоновой вывеской «Baby Doe Bar», Эйч велела мне остановиться. Я припарковал машину, и мы выскочили на тротуар.
– Так, слушайте, – начала Эйч. – Аватары могут пройти здесь прослушивание в одну из местных групп, работающих в этих клубах. Если мы присоединимся к группе, то, когда мы выйдем на арену, она придет нам на помощь, ясно?
Сёто указал на листовку на ближайшем столбе, объявляющую прослушивание в группу под названием Dez Dickerson and the Modernaires. На фотографии изображался солист (Дэз, надо полагать) в бандане с японским флагом.
– Как насчет этих парней? По виду – крутые перцы.
Эйч закатила глаза.
– Гениальное предложение, Сёто! Ну кто как не Dez Dickerson and the Modernaires лучше всех справится с акустической битвой против величайшего музыканта в истории?! Принс бы дрожал от страха на своих шестидюймовых каблуках! – Эйч указала вперед. – У меня предложение еще лучше – давайте немного прогуляемся и пойдем на прослушивание в Apollonia 6!
– Давайте! – радостно ответил Сёто. – Если их шестеро, то вместе нас будет девять! У нас будет численное превосходство над Семеркой Принсев!
Я открыл обложку альбома Apollonia 6 в окне браузера и показал Сёто: в тумане, перед кучей обелисков, в эффектных позах стояли три девушки в красивом нижнем белье. Одна из них, в сетчатых чулках, держала большого плюшевого мишку.
– Думаю, в Apollonia 6 всего три участницы, – заметил я. – Если не считать мишку.