Генерал встал и направился к выходу.
Томас стал искать таблетки от давления.
Обеспокоенность Лунина поведением американских военных стала приобретать маниакальный характер. Диме, у которого от дикой усталости, сознание уже стояло на грани реального восприятия, постоянно чудилось, что американские десантники вот-вот начнут атаку на его отряд. Стряхивая с себя эти мысли, майор пытался себя успокаивать, но это мало помогало. Он понял — все дело было в том, что он пережрал сиднокарб. Препарат, который «убивал» сон, неминуемо воздействовал на психику — порождая галлюцинации и бред. Бороться с этим можно было только здоровым сном, которого, увы, не было…
Спасительный звонок от генерала вернул его к действительности. Генерал обрадовал:
— Дима, слушай внимательно…
Получив задачу, майор приободрился. Мучившая его бредятина тут же слетела. Пришло время действовать.
— Шайба! Сюда иди!
Перед Луниным вырос верный старшина. Заросший, искусанный комарами, но непобедимый.
— Чаво, товарищ майор? — спросил он, что-то жуя.
— Проверь крепление спутника. Мы выезжаем.
— А как же наши американские друзья?
— Им сейчас будет не до нас.
Лунин снова собрал офицеров:
— Мужики, генерал согласовал порядок вывода к месту перегруза спутника. Через час выступаем.
Его заявление не вызвало восторга — люди молчали. И это молчание затянулось.
— Ставлю задачу, — сказал Дима. — Для убедительности он встал.
Встали и подчиненные.
В течение нескольких минут он определил порядок работы, и офицеры разошлись по своим боевым постам. Группа, назначенная в прикрытие, вооружилась реактивными гранатами. Парни сели в тени от машин и закурили.
— Пять минут, — определил время перекура Коля Мигунов.
— Теперь все можно, — тихо сказал Корень.
— Только шесть минут нельзя… — продолжил Колдун словами из песни.
Дима, наблюдая эту картину, посчитал нужным подойти, и хоть как-то ободрить подчиненных:
— Все будет хорошо, парни.
— Так точно, товарищ майор, — кивнул Мигунов. — Как прикажете.
Мигунову предстояло остаться. И он, впрочем, как и его бойцы, понимал, что шансов догнать колонну, у него будет крайне мало. А может быть не будет и вовсе — это уже смотря, как им удастся завязать бой с американскими десантниками. Колю стало мелко трясти — он же отчетливо понимал, что вероятнее всего жить ему оставалось несколько десятков минут. А что будет потом — одному Богу известно. Но скорее всего — ничего хорошего. Когда тебя оставляют «отсекать хвосты», лучше сразу настроиться на то, что ты станешь героем посмертно — так легче будет осознавать свою задачу, и меньше роптать на то, что тебе предстоит погибнуть. Спецназ воспитывает коллективизм не только в действиях, но и в душах, в сознании бойцов одной группы. В какой-то момент вдруг понимаешь, что боевая единица это не ты, а группа, в составе которой ты действуешь. Может быть, ты не со всеми в ладах, но развитое чувство локтя не позволит тебе бросить товарища, оставить его в беде. Но бывают ситуации, когда тебя бросают на верную гибель, для того, чтобы выжила боевая единица.
И поэтому Коля Мигунов со злым сарказмом отозвался на пожелания Лунина. Отозвался так, что Лунину на миг захотелось даже въехать Мигунову по роже. Так, по-дружески. Из чисто спецназовского самолюбия. Ведь Диме выпала карта уходить, а Коле — оставаться. Оставаться на верную погибель.
Но Дима лишь подарил минеру свой тяжелый взгляд.
Люди были измотаны, кто-то от недосыпа и сильного физического истощения уже путал реальность с действительностью. Кого-то взяло полное равнодушие — в котором, человек как бы и не боится уже смерти, но как раз имеет все шансы сдохнуть в первое мгновение боя именно из-за притупленного чувства самосохранения. Такое состояние есть самое опасное, что может быть на войне. Как только ты устал думать о смерти, как только от мощных психоэмоциональных и физических раздражителей истощилась твоя психика, стресс, разрушающий рассудок, начинает убивать личность. Незаметно для себя человек сходит с ума. Война делает свое главное дело — она убивает душу солдата. В такой ситуации только высокий самоконтроль может поставить завесу возможным проблемам. Или жестокая решительность командира.
Приближалось обозначенное генералом время, и все сидели в готовности, в ожидании неизвестности. Задача была ясна, но как показывает практика — всегда появляются непредусмотренные детали, которые так и будут норовить испортить весь блестящий замысел. И вот тут уж успех предприятия определяется только решимостью исполнителей. Смогут люди справиться с навалившимися трудностями, смогут перебороть себя, смогут преодолеть зыбкий плен иллюзий, что всё рухнуло, что всё кончилось — и только тогда можно рассчитывать на победу. Если решение принято — его нужно исполнять. Нужно делать все, чтобы двигаться к намеченному результату. Даже перед лицом смерти, даже в минуты глубочайшего отчаяния, когда кажется, что впереди только безмолвная, потусторонняя вечность, нужно быть активным, нужно двигаться, нужно своими действиями вводить врага в замешательство, ломая его планы, разрушая его помыслы и уверенность! Только так может быть достигнута победа в бою!
— Капитан! Встать! — громко приказал Лунин.
Мигунов поднялся. Дима, глядя тому в глаза, жестко и уверенно, разрывая слова на слоги, сказал:
— Офицер… должен… держаться!
— Так точно, товарищ майор, — спустя мгновение отозвался Коля.
— Ты есть пример для своих подчиненных!
— Я знаю, — уже не по-уставному ответил Мигунов.
На этот раз в его словах не было никакого сарказма.
Ми-24 чуть не рубил верхушки деревьев. Женя Филатов сосредоточенно вёл тяжело нагруженную машину, ювелирно притираясь к видимой растительной поверхности. Вертолет, отражая вниз мощную струю воздушного потока, несся со скоростью триста километров в час, оставляя за собой машущие верхушки деревьев.
Командир, выдерживая генеральный курс, время от времени уходил то в одну сторону, то в другую, совершая непредсказуемые противозенитные маневры.
В кабине оператора Юра Шубников внимательно следил за показаниями навигатора, который выводил вертолет в заданную точку. В точку, где им предстояло освободиться от боевой нагрузки.
Экипаж был слётан, парни понимали друг друга буквально с полуслова. Они неоднократно бывали и под обстрелом, и сами наносили по врагу удары, и поэтому взаимное доверие подсказывало каждому из них, что в решающий момент друг не спасует, не подведет. И этот момент, похоже, приближался вместе с быстро тающим расстоянием до цели.
Согласовать нанесение воздушного удара удалось буквально за десять минут до взлета, и фактически понимание задачи приходило летчикам уже в полете. Богатый боевой опыт подсказывал Филатову, как нужно выполнить работу.
— Юра, с дистанции три километра выходим на горку, — сказал Женя своему оператору.
— Есть, командир, — отозвался Шубников. — До цели семнадцать минут полета.
Блоки неуправляемых ракет были заряжены НУРСами повышенной кучности С-8КОМ, которые и должны были оказать наибольшее воздействие на цель. А так как вертолет прижимался к земле, оставаясь ниже линии радиогоризонта для тех, кто контролировал воздушное пространство в небе над Сьерра-Леоне, можно было рассчитывать на элемент внезапности.
— Заводи! — крикнул Лунин водителям, как только его слух смог распознать звук летящего вертолета.
Винтокрылая машина была еще где-то далеко, но то, что это был именно тот вертолет, который и должен был быть, Дима не сомневался — события разворачивались строго по сценарию, который раскрыл ему генерал. Минута в минуту. Что бывает на войне крайне редко…
Завести машины уже стало большой проблемой — аккумуляторы были еле живые, и поэтому из них составили одну большую группу, с помощью которой еще пока было возможно провернуть мощные дизеля. Спустя минуту все двигатели грузовиков уже работали на малом газу, а Мигунов с двумя бойцами побежал в сторону американского блок-поста. На месте должен был оставаться только Салават на ГАЗ-66, который ждал возвращения Мигунова. Остальные машины, сбрасывая маскировочные ветки, начали выезжать из своих укрытий.
В какой-то момент Дима, уловив боковым зрением движение, повернул голову, и увидел, как в полукилометре от него на высокой скорости идет Ми-24, окрашенный в белый цвет. Непривычно для белого «ооновского» вертолета его узлы внешней подвески были загружены под завязку.
— Не подведите, парни, — прошептал он, глядя на вертолет.
В этот момент под крыльями «двадцатьчетверки» полыхнуло пламя, и к земле устремились дымные трассы неуправляемых ракет.
— Все, погнали! — крикнул Дима.
Первая машина вышла на дорогу, ломая выцветшую маску. Совсем рядом, за поворотом, ухнули первые разрывы — разметая в клочья иллюзию мирного сосуществования с американскими десантниками.
Мигунов тяжело ломился сквозь заросли к тому месту, которое Лунин определил, как наиболее удобное для нанесения врагу огневого поражения. Шайба тут протоптал натуральную просеку, и поэтому бежать было легко. Трубы штурмовых гранат болтались за спиной, а в руках он держал автомат. Сердце, в ожидании близкой развязки, выскакивало из груди, отдавая в висках тупыми ударами. Впереди уже гремели взрывы неуправляемых ракет, которых обильно насыпал на перекресток «ооновский» Ми-24. Мигунову предстояло приблизиться на крайне опасное расстояние, и ему на самом деле оставалось только молиться, чтобы вертолетчики не сбили прицел в его сторону.
Сзади за собой Коля слышал топот подчиненных, которые успевали комментировать стрельбу вертолета:
— Ему за один заход надо всё выгружать! — авторитетно крикнул Корень своему другу.
— Да он так и делает, смотри, еще пошли…
С вертолета к земле потянулись новые дымные следы.
— Быстрее, — подгонял Мигунов.