Клер вынула из кармана пачку сигарет и протянула Кэт.
— Я что-то не заметила, вы курите?
Кэт отрицательно покачала головой.
— Весьма похвально, — сказала доктор Рейнольдс, сделав глубокую затяжку.
Было совершенно очевидно, что курение доставляет ей большое наслаждение. Она даже прикрыла глаза от удовольствия. Кэт заметила, что, несмотря на усталость, нервозность и даже резкость, доктор Рейнольдс держится довольно элегантно, ее жесты не лишены изящества — и то, как она вынула сигарету из пачки, и как протянула пачку Кэт, и как выдохнула тонкую струйку дыма.
— Спасибо вам, Кэт, вы очень помогли мне в эти дни.
— Что вы, доктор! Это вам спасибо. Если бы я сидела без дела, то, наверное, сошла бы с ума.
— Да, вы правы. Это большая проблема для всех. Почти весь персонал станции ничем не занят. Это очень плохо действует на людей. Некоторые впадают в состояние глубокой апатии. Другие, наоборот, сходят с ума от беспокойства. Конечно, люди не могут все время думать о смерти близких, о свершившейся катастрофе, о своем собственном конце. Долго этого не выдержит никто.
— Мистер Фарадей пытается всех хоть чем-нибудь занять.
— А что со связью? Есть ли какие-то изменения?
— Насколько мне известно, нет. Может быть, вообще выжили только мы одни.
Во время разговора доктор Рейнольдс внимательно наблюдала за девушкой. Безусловно, сейчас она выглядела лучше, чем в тот день, когда появилась в убежище. Конечно, страх и тревога не покинули ее, хотя внешне она казалась немного спокойнее. Но доктор Рейнольдс понимала, что это было такое неустойчивое равновесие, из которого выбить ее могло любое незначительное волнение, да и в глубине ее глаз все еще таилось смятение.
У Кэт были длинные светлые волосы. Свою разорванную блузку она поменяла на мужскую рубашку, к карману которой, как и у всех обитателей убежища, был приколот дозиметр. В подземном комплексе был свои радиологический отдел, который занимался обработкой показании дозиметров. Доктор Рейнольдс, правда, не совсем понимала необходимость этой процедуры, потому что как в самом убежище, так и вокруг него было размещено достаточно приборов, регистрирующих радиационное излучение, они должны были срабатывать в критической ситуации. Она считала, что дозиметры оказывают на человека скорее психологическое воздействие, как успокоительные таблетки.
Правда, дозиметр может сработать и с прямо противоположным эффектом, это своего рода мина замедленного действия: если они вдруг начнут зашкаливать, то после той информации, которую люди получили от нее, Клер не берется предсказать их поведение.
— Хотите кофе, Кэт? — спросила Клер. — Я бы с удовольствием выпила, и тогда мы с вами могли бы поговорить немножко.
Кэт согласно кивнула, и они пошли в столовую.
— Со Стивом все будет в порядке? — снова спросила Кэт, по-видимому, неудовлетворенная предыдущим ответом доктора.
Один из сотрудников станции вынужден был прижаться к стене чтобы они могли разойтись в узком коридоре, и доктор Рейнольдс благодарно улыбнулась ему.
— Не беспокойтесь, Кэт. Я думаю, у Калвера все будет нормально. Радиационная доза, как я уже говорила, была столь невелика, что самым тяжелым последствием, кроме тошноты и головокружений, может оказаться потеря потенции на короткое время. Но думаю, что в его положении вряд ли это имеет такое большое значение. Лично меня беспокоит, что воздействие радиации снизило сопротивляемость организма. Я имею в виду крысиный укус. К счастью, у нас есть противоядие от этой болезни.
Кэт остановилась.
— Болезни?
Доктор Рейнольдс взяла ее под руку и повела дальше.
— Несколько лет назад, когда появились эти крысы-мутанты, каждый укушенный заболевал тяжелой формой лептоспироза. Лечение было найдено довольно быстро, но все-таки специалисты не были до конца уверены в его полной эффективности, и поэтому было разработано лекарство на самый крайний случай. Вот его-то я и обнаружила в нашей аптеке.
— Но почему же я не заразилась? И Алекс Дили?
— У вас не было таких глубоких укусов. Вы были в основном исцарапаны. Но вам я тоже ввела это лекарство, чтобы избежать возможных осложнений. А Дили крысы вообще не тронули.
— Как странно. Но ведь Алекс тоже был болен.
— Да, но это была лучевая болезнь. Они с Калвером получили примерно одинаковую дозу. Слава Богу, не смертельную, но достаточную для того, чтобы уложить их в постель на день-два. Сейчас Дили в полном порядке.
— Вы имеете в виду, что от этой болезни они уже избавились?
— Да, у них обоих сейчас все в норме. Правда, болезнь носит волнообразный характер и может возобновиться в течение последующих двух недель. Однако при такой дозе она в любом случае неопасна и протекать будет в легкой форме.
Из генераторной до них донесся ровный гул трансформатора. Почему-то этот звук действовал успокаивающе, будто свидетельствовал о том что цивилизация не погибла полностью и что техника так же, как и люди, хоть частично уцелела. Они прошли мимо вентиляционного отсека, и доктор Рейнольдс помахала рукой инженерам, которые там работали. Но только один из них помахал ей в ответ.
— Надеюсь, они не замышляют ничего криминального, — устало пошутила доктор Рейнольдс.
Когда они пришли в столовую, Клер разлила по чашкам кофе из автомата. В комнате было еще несколько человек, которые переговаривались о чем-то вполголоса. Кэт и Клер сели за свободный столик у стены. Кэт налила себе сливок, а доктор Рейнольдс с наслаждением пила черный кофе и курила, стряхивая пепел в безупречно чистую пепельницу. Они сидели друг против друга, и Кэт пыталась разглядеть глаза своей собеседницы, скрытые темными стеклами очков.
— Сколько еще Стив проболеет? — настойчиво спросила она.
Доктор Рейнольдс глубоко затянулась, затем выпустила сигаретный дым и слегка отвернулась от пронзающего ее насквозь взгляда Кэт.
— Он вам в самом деле настолько небезразличен? Мне казалось, что вы не были знакомы до Дня Страшного суда.
— Страшного суда?
— Вы разве не слышали? Так кто-то из обитателей убежища назвал прошлый вторник. Теперь многие с напускной легкостью произносят это вслух, скрывая тот чудовищный смысл, который стоит за этими словами.
— Он спас мне жизнь, — как бы невпопад сказала Кэт, но в ее словах прозвучала предельная искренность.
Доктор Рейнольдс посмотрела на муху, ползающую по сахарнице, и на какое-то время позавидовала ей. Счастливое насекомое, наверное, ничего не знает о катастрофе, постигшей мир. Она махнула рукой, и муха улетела.
Клер снова посмотрела на Кэт.
— У вас кто-то остался наверху?
Кэт потупилась. Ресницы ее дрожали. Клер подумала, что она сейчас заплачет, но та ответила бесцветным голосом:
— Родители и два брата. Я думаю, они погибли.
Доктор наклонилась вперед и дотронулась до ее руки.
— Может быть, и нет, Кэт. Может быть, они живы. Все-таки какой-то шанс есть.
Кэт с сомнением покачала головой, лицо ее еще больше помрачнело.
— Нет, мне не хотелось бы, чтобы они страдали. Мне легче думать, что они погибли и смерть их была не слишком мучительна.
Доктор Рейнольдс погасила окурок и закурила вновь. — Может быть, вы правы. По крайней мере, когда ожидаешь худшего, то непредвиденной может оказаться только радость. А возлюбленный у вас был или, может быть, друг?
— Да, был, — ответила Кэт довольно равнодушно, — но мы с ним расстались несколько месяцев назад.
Несмотря на нарочитую безразличность тона, доктор Рейнольдс видела на ее лице хорошо знакомую ей гримасу страдания, которую читала на лицах многих обитателей убежища, в том числе и на своем собственном, когда она мимоходом видела себя в зеркале. Можно было подумать, что все они натянули на себя одну и ту же маску.
— Вы знаете, что интересно, — сказала Кэт, — я не могу вспомнить его лицо. Каждый раз, когда я пытаюсь это сделать, я вижу перед собой как бы плохо сфокусированную картину или размытую фотографию, на которой ничего нельзя разобрать. А во сне я вижу его очень ясно.
Она грустно улыбнулась.
— Вы знаете, Кэт, а ведь Калвер одинок, у него никого нет. До Кэт, казалось, не сразу дошел смысл этих слов: она вся была во власти своих воспоминаний.
— Откуда вы знаете? Он сам рассказал вам об этом?
— Нет. Не совсем так.
Клер снова закурила и сказала, как бы забыв о предмете разговора:
— Я давно уже пыталась бросить курить, но, кажется, сейчас в этом нет особенного смысла. Вряд ли курение в нынешних обстоятельствах представляет какую-то опасность. Да, так вот о Калвере. Пару ночей назад, когда у него был сильный жар, он плакал во сне и звал кого-то. Но это был все-таки бред, и я не очень хорошо поняла, кого он имел в виду.
— Может быть, это тот, кого он потерял во время катастрофы?
— Нет, у меня создалось такое впечатление, что все, о чем он вспоминал, произошло давно. Он без конца повторял одну и ту же фразу:
“Я не могу спасти ее, она тонет... она погибла, погибла...” По-видимому, эта женщина, невеста или жена, утонула, и все это время его преследует чувство вины. Причем мне кажется, что его бред, так же как и его сны, классическое проявление невроза — синдром вины. Возможно, они поссорились, и его не было рядом в тот момент, когда она утонула. А чувство вины преследует его до сих пор. Может, потому он спас вас в туннеле, рискуя своей жизнью.
— Из-за чувства вины перед той женщиной? — удивленно переспросила Кэт.
— Ну не совсем так прямолинейно. Или он пытается каким-то образом искупить свою вину, которой, быть может, и не было, или совершенно не дорожит своей жизнью, что, впрочем, безусловно вытекает одно из другого. Вы ведь, наверное, знаете, что после взрыва бомбы он пытался спасти ослепшего Дили. А когда увидел вас в туннеле, то тут уж явно поставил на карту собственную жизнь, потому что шансов вам всем втроем спастись практически не было. Он вполне мог сделать вид, что не заметил вас.
— Может быть, он просто очень смелый человек?