Вообще, четвертьпудовые единороги и шестифунтовые пушки к середине девятнадцатого века уже устарели, их мощности было недостаточно. Единственное и очевидное их преимущество — малый вес, позволяющий использовать эти пушки на пересеченной местности и в горах. Но с пистолетной дистанции одного шестнадцатиорудийного залпа ближней картечью, а это ровным счетом 2416 пуль, влетевших разъяренным осиным роем в плотные ряды наступающей в темноте пехоты, французам мало не показалось. Коварный удар наносился с флангов, на всю глубину, добавьте к этому фактор неожиданности, одномоментной гибели командиров, почти всех унтеров и станет понятно, почему только что рвавшиеся в бой «шассеры» дрогнули и побежали, не дожидаясь повторного залпа.
Но вернуться в укрепленный лагерь, сегодня им было уже не суждено. По освещенной ракетными выстрелами степи, уже неслась конная лава, вскоре захлестнувшая отступавших. На растерявшихся солдат со всех сторон обрушивались удары шашек и пик. Лишь немногие пытались отстреливаться и отбиваться штыками, но врагов оказалось гораздо больше, и скоро все было кончено.
Переполошившиеся союзники бросились заряжать пушки и даже несколько раз пальнули в сторону откуда как им казалось исходила неясная угроза и шли подозрительные передвижения. Однако наученные горьким опытом казаки старались не приближаться к противнику на картечный выстрел, а потому артиллеристы не добились никакого успеха.
Ракеты тем времени продолжали падать на встревоженный лагерь, заставляя и без того испуганных людей вжимать головы в плечи и молиться всем известным богам. Затем одна из них разорвалась прямо в загоне для купленных у татар лошадей, после чего те, как и предсказывал Тацына, взбесились. Сломав ограждающий их плетень из тонких жердей, обезумевшие животные вырвались на волю и принялись носиться по лагерю, успев покалечить своими копытами несколько солдат, пока их не пристрелили. Тем не менее, вскоре окончательно проснувшиеся офицеры сумели-таки навести среди своих подчиненных порядок.
На сей раз для атаки обнаглевшего противника было назначено сразу два батальона из состава 7-го линейного полка 1-й дивизии, еще недавно подчинявшейся лично Канроберу, при поддержке легкой полубатареи.
— Мой генерал, мы готовы! — доложил главнокомандующему полковник Тройю.
— Выступайте, — кивнул тот.
— Но мы не знаем численности противника, — тщетно пытался воззвать к разуму генерала один из штабных. — Быть может, там вся русская армия!
— Черта с два, — возразил полковник. — В свете ракет видны небольшие отряды вражеской кавалерии. Им удалось застигнуть врасплох шассеров, но с линейцами этого никогда не случится. Мы будем готовы.
— А артиллерия? Я ясно видел залп не менее чем полутора десятков пушек.
— Фурье, вы хотите, чтобы эти варвары безнаказанно обстреливали мой лагерь? — топая ногами от злости, закричал на штабного Канробер.
— Нет, мой генерал, но…
— Так что вы предлагаете?
— Давайте ответим им той же монетой. У нас ведь тоже есть ракеты!
— Будь мы в Африке, я бы с вами согласился. Арабские кони до ужаса боятся этих шипящих и взрывающихся штук. Но это русские, и их так просто не запугать. Кроме того, у них, как вы сами изволили заметить, есть артиллерия и я вовсе не желаю, чтобы она присоединилась к обстрелу. Вперед Тройю, я очень на вас рассчитываю.
— Слушаюсь мой генерал! Да здравствует император!
Два готовых к бою линейных батальона это серьезно. Доведись Тацыне встретиться с ними при свете дня, он бы не раздумывая приказал своим казакам отступать. Но только не сейчас…
Завидев нового противника, командиры приданных казакам батарей сами приказали заряжать орудия ядрами. И как только поблескивающие в темноте штыками французы приблизились, произвел первый залп. Выпущенные с близкой дистанции чугунные шары прыгая и отскакивая от земли, влетели в плотные шеренги, калеча всех на своем пути.
Вероятно, это было не лучшим решением, поскольку выдержавшие удар французы лишь ускорили шаг и плотнее сплотили свои ряды. Следующий залп был уже ближней картечью [1], выкосившей передние шеренги атакующих, но и он не смог остановить порыв гальской ярости. Но прежде чем волна атакующих захлестнула позиции русских артиллеристов, между ними оказались спешенные донцы из двух сотен прикрытия.
Так уж сложилось, что казаки издавна покупали оружие за свой счет. И потому большинство их ружей помнили еще времена нашествия Бонапарта и оставались кремневыми. Но сейчас это не имело особого значения, поскольку после первого же нестройного залпа дело дошло до белого оружия. И тут в тесноте и темноте преимущество оказалось на стороне вертящихся как черти донцов.
Тем не менее, силы противников были несопоставимы, и когда казалось, что французы вот-вот одержат верх, на их фланг снова обрушились конные казачьи сотни. Тацына лично повел донцов в атаку и первым врубился во вражеские ряды, топча ненавистных ему французов конем и пластая саблей. Те в ответ пытались заколоть его штыками или стащить с лошади, но верткий как вьюн полковник оказался для них слишком крепким орешком. И вскоре не выдержавшие натиск линейцы, потеряв своего командира и многих офицеров, начали в беспорядке отступать.
На сей раз русские не стали их преследовать, а подобрав своих убитых и раненых, растворились в окружающих степях. Не забыв, разумеется и артиллерию.
Как сказал некогда один мудрец — все хорошее когда-нибудь заканчивается. Кончились и ракеты у Щербачева. Быстро подобрав треноги, его подчиненные погрузили их на спины вьючных лошадей, после чего батарея спешно покинула свою позицию.
Уже светало, когда их нашел довольный как объевшийся жирной сметаны кот, полковник.
— Молодец! — похвалил он вымотавшегося за ночь поручика. — Нагнал страху на лягушатников!
Не знавший что ему ответить артиллерист просто пожал плечами, дескать, мы старались…
— А это у тебя что? — показал на порванный эполет Тацына.
— Даже не знаю. Может пулей зацепило…
— Не ранен? — Проявил необычное для него беспокойство о подчиненном казак.
— Нет. Вроде бы… — ощупал плечо поручик.
— Вот и славно, а то лекарей у нас нет, — усмехнулся Тацына, после чего перешел к делу. — Ракет много осталось?
— Никак нет, — вздохнул Щербачев. — Все выпустили…
— Чего же вы ждете? — изумился казак. — Ну-ка бегом в арсенал или где там они еще есть! А то завтра французов и угостить нечем будет!
— Вы собираетесь следующей ночью устроить такое же нападение?
— Нет, — покачал головой сразу посерьезневший полковник, после чего доверительно наклонившись к молодому офицеру вздохнул. — Мне бы старому дурню сразу казаков отвести. Порубали две роты и будет. Так нет же…
— Большие потери? — сообразил, наконец, поручик, но собеседник, как будто устыдившись проявленных чувств, не стал больше разговаривать, а просто махнул рукой и немного как все кавалеристы, косолапя, направился к своему коню.
[1] В боекомплект ¼-пудовых единорогов входили гранаты, ближняя и дальняя картечь. Ближняя весила 8 кг и содержала 151 пулю № 3; дальняя картечь — 5,63 кг (40 пуль № 5 и 8 пуль № 4). Дальность эффективной стрельбы ближней картечи — до 300 м, дальней — до 500 м. Заряд пороха под обе картечи — около 0,9 кг.
Глава 13
Утро четвертого сентября выдалось на редкость погожим. На дворе бабье лето, море теплое, ветра почти нет. Казалось бы, живи да радуйся, тем более что впереди два выходных. Увы, про пятидневку в эти суровые времена еще никто не слышал, так что отдохнуть несчастному великому князю точно не получится. А хотелось бы просто человеческого счастья в виде шашлыка, коньяка и хорошей компании. Желательно женской. Ибо изголодался… и не смотрите на меня так! Это Костя женат, а я его всего лишь временно замещаю.
— Доброе утро, братцы, — раздался где-то совсем рядом мелодичный девичий голосок.
Первой мыслью было, что у вашего покорного слуги появилась шизофрения. Однако если хорошенько поразмыслить, я и без того проживаю в чужом теле, в прошлом… так что сойти с ума точно не мог. Ибо уже!
— Здравствуйте, барышня, — какими-то совсем уж елейными голосами ответили стоящие на посту матросы.
Выглянув из своих апартаментов, я обнаружил прелестное создание в скромном ситцевом платье и никак не более чем восемнадцати лет отроду. Добавьте к этому милую улыбку, лучистые голубые глаза и убранные в тяжелую косу волосы цвета спелой пшеницы и картина станет полной. Почувствовав в небывалое томление в груди, захотелось сказать ей что-нибудь приятное, но смог из себя выдавить только:
— А ты кто?
Услышав подобную нелепость, прекрасная дева сначала удивилась, а потом, прикрыв рот ладошкой, прыснула от смеха.
— Вы сами-то кто?
Надо сразу сказать, что к подобному меня жизнь не готовила. Бегло посмотрев на себя, вдруг сообразил, что вышел наружу без мундира, только в рубашке и расстёгнутом настежь жилете, что в нынешние пуританские времена не совсем прилично. У парикмахера тоже давно не появлялся и брит в лучшем случае вчера… чучело, да и только!
В общем, я остался стоять столбом, провожая смешливую барышню, потрясенным взглядом.
— Это дочка хозяйская, — пояснил денщик, глядя на меня с легким сочувствием, как, наверное, смотрел до службы на деревенских дурачков. — Дуняшей зовут!
— Отчего ж я ее раньше не видел?
— Да когда же вам ее видеть было, когда вы дома только ночуете, да и то не каждый день. Губите вы себя Константин Николаевич, уж не знаю, что с вами и делать…
— Помолчи, Иван. А то я смотрю, много воли на себя взял… Лучше нагрей воды, да наточи бритву. А то и впрямь на человека не похож!
— Так, а я об чем?
Примерно через полчаса, когда я уже привел себя в порядок, прилетел Юшков, с целой кипой бумаг, с которыми следовало ознакомиться и в идеале подписать. Работа всегда была лучшим средством от посторонних мыслей, так что вскоре ваш покорный слуга почти забыл о мимолетной утреней встрече, но, когда нам осед